Сломленные

Она лишь взволнованно скрещивала руки на груди и разочарованно поджимала губы. — Ты совсем не такая, как остальные… Рот Зверя — кроваво-черный провал. Хрустальная пропасть угольных глаз наполнилась прозрачной водой, и не разберешь чем она вызвана — бессильной злобой ли, а может чем-то еще? Руки судорожно цепляются за металлические прутья клетки. Полный животной ярости взгляд, в котором едва ли проскальзывало что-то человеческое, не терпел возражений, утягивая Кэйси с собой в мутную бездну отчаяния. На самое дно. Туда, где тысячи безликих звериных голов надрывались от отупляющего разум крика: «Ошибся! Не та!» «Не та». — А сердце твое… чистое. Кэйси надрывно прижимала холодный ствол ружья к груди, глядя, как в паре шагов от нее Зверь судорожно сжимал голову ладонями. Тот, на кого изгои возлагали большие надежды; тот, чье имя пугало не только бедных девушек, но и многогранный клубок личностей несчастного Кевина — наконец тот, благодаря кому в катакомбах местного зоопарка начался подлинный Ад, — Зверь облокотился о металлическую преграду и, шумно втягивая носом воздух, повалился на колени. «Вот и все». Кэйси смотрела на измученное тело, на вздувшиеся вены под измазанными пятнами пыли, перемешанной с кровью в отвратительные, дикие узоры, а в ее голове метался дух погони — страх будто липкой шпаклевкой снова запечатал все мысли, до этого метавшиеся в голове как загнанная в угол дичь — быстро и стремительно — в одно непреодолимое желание, так прочно засевшее в ее голове вот уже несколько дней. Бежать отсюда к чертовой матери. Душный, густой как желатин воздух давил на голову, на виски, на сознание, жарким жгутом перекрывая стремительный набор случайных мыслей, суммируя, закручивая в одну точку. Точку, рваные края которой обагрились теплой, нечеловечески теплой кровью. Зверь шумно выдохнул и предплечьем надавил куда-то ниже ребер — туда, куда, по-видимому, попала Кэйси, и откуда по всему телу теперь расходилось странное ноющее ощущение. Не боль, нет, точно не она — Зверь был выше боли, выше человеческой боли. Он верил — нет! — он знал это, был абсолютно в этом убежден. Слабак Кевин тихо поскуливал в грязной каморке всю свою жалкую жизнь, сетуя на грозные удары судьбы, и даже не догадывался о том, какую пользу все это может принести ему потом. Что он сможет совершить благодаря этому, каким может стать. И что формировалось прямо у него внутри, под черепной корой, когда он снова и снова терпел измывательства со стороны тех, кто пытался хоть как-то утвердить свое совершенно бесполезное присутствие на земле. Как жаль, что Кевин так ничего и не понял. По промозглому подвалу с протекающими зловонными трубами едва слышно разнесся шум от нескольких робких шагов в сторону выхода, и Зверь, вздрогнув, наконец медленно поднял голову. Кэйси застыла в нерешительности, лихорадочно перебирая в мыслях все возможные варианты побега, а спусковой крючок ружья уже успел нагреться из-за поглаживаний дрожащих пальцев. Чудовище, беспамятно и бесчувственно бродившее по битому стеклу многоликого отчужденного разума, как по кровавой пене, наконец споткнулось. Человек, носивший терновый венец глубоко под фибрами души, возвеличивший сломленность в хрупком теле, сам не зная того, что выращивает внутри такого же равного по силе монстра, смотрел Зверю прямо в глаза. — Сломленные гораздо могущественнее остальных, — он глядел на нее снизу вверх, а по щекам у обоих почему-то текла вода, и мужчина непонимающе сморщил лоб, рвано выдыхая. Его слова будто ржавым гвоздем расковыривали нарывающий рубец, который до этого едва-едва смог затянуться коркой быстро сменяющих друг друга однообразных дней. Зверь пожирал глазами лицо человека, его черные нити-волосы, великое множество шрамов, опутавших бледное тело жирной паутиной швов, выискивая, сравнивая, запоминая. Кэйси содрогнулась и крупная капля скатилась с подбородка и упала на холодный пол. — Возможно… — просто согласилась она, слегка пожав плечами. А Зверю больше ничего и не было нужно. По затхлому подземному лабиринту быстро разнесся испуганный женский вопль, когда просунувшаяся сквозь прутья рука неожиданно схватила Кэйси за голень, будто наконец вцепилась в добычу: яростно сжимая плоть и по-волчьи вонзая когти. Свет заходился в безумном мерцании так, что ослеплял и жег их общее зрячее око, пускаясь с темнотой черных углов комнаты в бешеный танец — накрывал с головой тех, кто еще был способен как-то повлиять на сияние. Четыре стены, которые они сами же и воздвигнули, теперь ограничивали намного сильнее и страшнее чем когда-либо — не пошевельнуться, не подпустить к себе хоть один намек на какое-либо воспоминание, действие, созерцание в конце концов. Бешеный вихрь черно-белых красок, пронизывающий каждый зубодробительный отголосок и уносивший с собой в неизвестность, теперь заполнял всю голову Кевина — вечно спящего Кевина, которого они сами и погрузили в сон. И пусть это состояние почти граничило с забвением — Господи Иисусе, разве можно было их винить, когда каждый желал получить свою часть света и окунуться в живой, суетливый мир, но получая взамен лишь шокированные взгляды людей и наступавшую обрывками темноту? Патриция не ощущала тело, просто не могла ощутить привычную плоть — сейчас свет просто вырывал с мясом драгоценные воспоминания, придавая им всем до единого звериную чернь. И вроде теперь надо бы взять себя в руки и навести порядок, наконец явив им всем свое первенство, но она не может даже собраться с собственными мыслями. Кевин беспамятно лежал, а над ним, хлопая гигантскими крыльями, клубилась тьма — первобытно-свирепая, рожденная точно за пределами комнаты со светом. Скорее всего там, на перроне, укутанная в ревущий кокон ярости и непонимания, раззадориваемая исчезающим образом отца. Среди пульсирующего света где-то рядом отчаянно скулил Хедвиг. Патриции нестерпимо хотелось узнать, насколько все идет по плану, но оказалось, что мощь Зверя была даже больше, чем они предполагали. Оставалось лишь надеяться и ждать — о, черт возьми, уж в этом никто не посмел бы с ними соревноваться. Теперь ей не хотелось абсолютно ничего. Она лежала и видела перед собой все тот же уродливый потолок и ни о чем не думала. Расслабить спину и позволить течению управлять собой было довольно опасно, но Кэйси сейчас не хотела ничего решать. Все, чего она желала — окончательно отключить свой разум, забыть мертвенно-бледный вид тех, с кем была заточена, забыть то, что постоянно всплывает в голове, беря свои начала из глубокого детства, забыть все это безумие, забыть, забыть… И все равно здоровой ногой нашаривала рану, причиняя боль, но отрезвляя. Ведь краем сознания Кэйси понимала, что если отключится — назад дороги уже не будет. А нужна ли она вообще — эта дорога назад? Совершенно ничего не хотелось. Она бы могла много раз назвать его по имени, — КЕВИН ВЭНДЕЛЛ КРАМП, БОЖЕ! — но Зверь внимательно смотрит на нее бездонными глазами, положив руку поперек живота, и Кэйси не может раскрыть рта. Взгляд изучающий, что-то выискивающий, и она бросает вспоминать как снова здесь оказалась. В голове жутко пульсировала кровь, заглушая монотонные удары сердца, и Кэйси пошевелила вздрагивающей рукой. Хотелось прикрыть глаза и забыться. И пусть будет, что будет. Патриция лишь взволнованно скрещивала руки на груди и разочарованно поджимала губы. Но не смела возразить, Господи, нет, нет... А где-то на задворках сознания, на удушливом, мрачном перроне рядом с покореженным вагоном валялись огромные, разъедающие сознание цепи.