Самый верный выбор

Однажды Стефан просто смотрит ей в глаза и говорит: — Знаешь, Елена, иногда сделать выбор невозможно. Значит ли это, что нет необходимости выбирать? Это так странно: с Клаусом покончено, Древние больше не являются угрозой, и в их жизнях, наконец, наступает затишье. Штиль. Передышка на неопределённый срок. И больше нет отговорок, больше нельзя откладывать принятие решения. Елена понимает это с режущей ясностью. Она смотрит на Стефана, и его слова ввинчиваются в мозг. Он предлагает ей не выбирать? Отпустить их обоих? — Ты же любишь и меня, и Деймона. Ты можешь получить нас двоих, если захочешь. Елена закрывает глаза. Нельзя сказать, что она никогда не думала об этом. Слишком волнительно, слишком постыдно — мечтать, чтобы ей принадлежали оба брата Сальваторе. Но сможет ли она решиться на... такое? Она, девочка, которая всю жизнь так зависит от мнения окружающих? Та, которая отвергает Деймона лишь потому, что в глазах её родных и друзей он опасный, непредсказуемый, неподходящий? Стефан прикасается к её плечу в знак безмолвной поддержке и оставляет Елену одну. На самом деле, это не избавление от выбора, это просто другое, ещё более сложное решение, которое она должна принять. ** Деймон сидит на ковре перед камином, вытянув ноги, и покачивает в руке стакан с бурбоном. Он не оборачивается, когда Елена останавливается за его спиной. Какое-то время они молчат: Елена щурится на потрескивающее пламя, Деймон качает стакан в руке. — Стефан сказал мне кое-что, — произносит, наконец, Елена, и Деймон фыркает, запрокидывает голову, смотрит на неё снизу вверх. — И что ты об этом думаешь? — Я думаю, что пора положить конец неопределённости, Елена, — он возвращает голову в исходное положение, чуть склоняет её к плечу. — И ты готов делить меня со Стефаном? — Ты же не вещь, чтобы тебя делить, — в голосе слышится ирония. — Ты можешь любить нас обоих, а мы можем любим тебя. Не думаешь же ты, что любви от этого станет меньше? Конечно, Деймон смеётся. У него вообще привычка смеяться над тем, что болезненно отдаётся внутри. Елена знает это, успела выучить, научилась читать в напряженном изгибе плеч, в стиснутых на стакане пальцах... — Я не знаю, — тихо произносит она. Я всего лишь маленькая человеческая девочка, думает Елена. Как я могу выбрать сразу двух мужчин? Деймон, словно чувствуя её настроение, читая её мысли, усмехается и качает головой, а потом, не сказав больше ни слова, залпом выпивает свой бурбон. ** Они делают это за неё — принимают решение. Когда Елена выходит вечером из душа, поправляя тонкие бретельки пижамного топика, Стефан уже ждёт в её комнате. Елена успела привыкнуть, что братья Сальваторе не заботятся о приличиях и спокойно проникают в дом через окно, но каждый раз всё-таки слегка вздрагивает, обнаруживая, что не одна. Стефан сидит на кровати и улыбается. Елена подходит ближе и садится рядом, повинуясь приглашающему жесту. — Ты доверяешь мне? — мягко спрашивает Стефан. Елена почти не колеблется, когда быстро облизывает губы и выдыхает: — Да. Повязка приятно-бархатистая на ощупь, она ложится на глаза, укутывая их темнотой, и Стефан аккуратно завязывает её поверх волос, стараясь не тянуть. Елена чувствует, как по коже бегут мурашки — от предвкушения, от страха, от желания, которое вспыхивает неожиданно, когда Стефан вдруг легко касается губами её шеи. Потом всё исчезает — и руки, и губы, и она остаётся в темноте, растерянная, слегка дезориентированная, хватается пальцами за покрывало, словно оно может удержать её от чего-то головокружительно-нового, неизведанного. Когда её вновь кто-то обнимает со спины, кладёт руки на бёдра, проводит языком по краешку уха, Елена вздрагивает. Когда вторая пара рук оказывается на её спине, медленно движется от лопаток и ниже, а другие губы касаются её губ, Елена чувствует, что падает, оказывается где-то в невесомости. Она оказывается зажата между двух тел, четыре руки гладят её тело, забираясь под тонкую маечку, под пояс коротких шорт, и от этих прохладных прикосновений кожа горит огнём. Елена растворяется под этими прикосновениями, утекает, словно талая вода, и в низу живота словно сворачивается жаркий клубок. Она тихо стонет, когда её шею вылизывают с двух сторон, и вскидывает руки, позволяя стянуть с себя топ, и вот уже два языка обводят её соски, жадные рты втягивают их, мягко прикусывая. Елена не может видеть, но её тактильные ощущения словно обостряются в сотни раз. Каждое касание кожи к коже чувствуется, словно маленкий электрический разряд. Она не уверена, кто сейчас целует её, проводя языком по губам, а кто приспускает шорты, обхватывая за ягодицы, сжимая, придвигая ближе к себе. Они молчат, оба, и Елене остаётся только тяжело и рвано дышать, отдаваясь целиком и полностью. Она не замечает, как оказывается на спине и полностью обнажённой, Деймон и Стефан устраиваются с двух сторон от неё, продолжая поглаживать грудь и живот. Но Елене отчаянно хочется ощутить их пальцы ниже, в себе, где уже горячо и влажно, и она рефлекторно шире разводит ноги. Справа раздаётся чей-то смешок, и вот уже одна из рук прикасается к внутренней поверхности бедра, несильно царапает ногтями, посылая новую волну дрожи, и только потом ложится на пах, гладит мягкие волоски. Елена вдруг понимает, что это рука Деймона. Она уверена в этом, когда его пальцы входят в неё неглубоко, дразняще, двигаются по кругу. Она всхлипывает, закусывает губу, и в этот же миг клыки Стефана впиваются в её плечо. Боль и удовольствие переплетаются так тесно, что нельзя отделить одно от другого, и Елена стонет, бессвязно выдыхает: — Пожалуйста... — не понимая, о чём просит. — Тише, — Деймон мурлычет ей на ухо. — Слишком много, да? Не просто слишком много — невыносимо, и она захлёбывается, теряясь в чувстве заполненности, которое дарят пальцы Деймона, ускорившего ритм движения, трахающего её быстро и уже совсем не нежно, теряясь в ощущении языка Стефана, слизывающего капли крови, стекающие по её телу. Она представляет улыбку на лице Деймона, блеск в его глазах. В её воображении он подносит руку к губам, слизывая с пальцев её вкус — медленно, один за другим, погружая их в рот... Ей представляется Стефан — острые клыки, сетка вен вокруг глаз, совсем не страшно и не уродливо, а возбуждающе, и она тянется чтобы слизнуть каплю собственной крови с его губ... На секунду ей кажется, что это — реальность, темнота под повязкой вспыхивает фейерверками, и Елена содрогается в оргазме, сжимая пальцы Деймона в себе, выгибаясь, запрокидывая голову. Стефан снимает с неё повязку, и хорошо, что в комнате темно, свет не режет глаза, но она всё равно моргает, привыкая снова видеть. Деймон лениво улыбается и действительно облизывает пальцы. Елена подавляет желание зажмуриться, но щёки всё равно опаляет жаром, и Стефан смеётся, устраивает руку на её бедре: — Ты не должна смущаться, Елена. Она, совершенно обнаженная, лежит между ними, полностью одетыми, и это дико, и вновь возбуждающе. Елена, решившись, тянется к рубашке Деймона, расстёгивает её. Стефан одобрительно хмыкает и принимается за свою одежду сам, но Елена просит: — Позволь мне. И она раздевает их по очереди, сперва Деймона, стягивая с него рубашку, бросая её куда-то на пол, потом расстёгивает ремень, пуговицы на джинсах. Он не носит белья, и Елена, секунду помедлив, обхватывает его возбуждённый член, несколько раз двигает рукой по всей длине, вызывая довольный вздох. Затем она переключается на Стефана, повторяя процедуру — быстро пробегает пальцами по пуговицам, гладит грудь и живот, стягивает джинсы вместе с бельём. Елена вдруг понимает, что назад дороги нет, она действительно выбрала и вряд ли когда-нибудь сможет отказаться от этого, от них обоих. Потому что вдвоём они идеальны, двигаются так слаженно и синхронно, словно единое целое. И тогда она осознает, чего хочет прямо сейчас, и подобное желание пугает её саму, но... Елена представляет, как братья входят в неё, сразу оба, и шумно вздыхает. Нет места словам — они и так знают, чего хотят, все трое, но ожидание, прелюдия — не менее сладки. И тогда Елена толкает Деймона, заставляя лечь на спину, и склоняется над ним, берёт в рот его член и отсасывает, не слишком умело, но с искренним желанием доставить удовольствие. Когда язык Стефана начинает вылизывать её, мягко надавливая на клитор, проникая внутрь, Елена подстраивается под его ритм, лаская Деймона, стараясь заглотить как можно глубже, плотнее обхватить губами. Удовольствие течёт через их тела, замыкается в некий круг, растёт в геометрической прогрессии. Елена теряется в ощущениях и теперь уже сама закрывает глаза, потому что зрение не нужно, не имеет значения. Есть только влажное скольжение между ног, тёплая тяжесть внизу живота, твёрдый член на её языке. Каждое касание отвечает на касание, ни одного лишнего движения, они не сбиваются, никто из них, словно так и должно быть, словно они всегда шли к этому. Деймон вплетает пальцы в её волосы, перебирает их, даже не пытаясь контролировать, хотя ему явно хочется задать свой темп, быстрый, сумасшедший, и Елена видит, как его бёдра подрагивают от напряжения. Она сама с трудом подавляет желания подаваться бёдрами навстречу Стефану, заставляя усиливать нажим, почти трахать её языком. Он перемещается выше, и Елена охает, расслабляет мышцы, не в силах подавить дрожь. Она не испытывала подобного раньше. И когда язык исчезает, она недовольно стонет, вызывая тихий смех обоих Сальваторе. Очень скоро она чувствует в себе пальцы, влажные и скользкие, они разминают вход, ненавязчиво проникают внутрь, и она расслабляется, открывается, уже готовая к тому, чего до безумия хочет. — Сейчас! — рвано требует Елена, когда больше не может сдерживаться, когда желание ощутить их обоих в себе оказывается невыносимым. Она опускается на член Деймона одним медленным и плавным движением, закусывает губу. Он начинает плавно двигаться в ней, убыстряя и убыстряя ритм, и тогда она почти ложится на грудь Деймону просит: — Давай же... — и Стефан входит в её тело, не без труда преодолевая сопротивление, и боль окрашивает цветные круги перед её глазами, но возбуждение так сильно, что Елена едва обращает на неё внимание, пытается расслабиться, и Стефану удаётся войти почти до конца. И они замирают, вот так, в ней, чувствуя друг друга сквозь тонкую перегородку, переполняя Елену, делая её завершенной, целостной. А затем и Деймон, и Стефан начинают двигаться, то синхронно, то по очереди входя и выходя из неё, придерживая её за бёдра, сжимая её груди, доводя до исступления, до сумасшествия. В голове у Елены пусто, тело её становится гулким, звенит от удовольствия, и она почти теряет сознание, плавая в чём-то вязком и густом, что-то бессвязно бормочет, просит, чтобы они не останавливались, потому что ей хорошо, удивительно, нереально, как никогда, и вот сейчас... Деймон прокусывает другое её плечо, и это оказывается последней каплей, сметает барьеры, и Елена кончает второй раз, стонет в голос, почти срывая его. Слишком. Всего — слишком, и её нервные окончания словно выгорают, взрываются, слишком перегруженные ощущениями. Она почти не замечает, как Деймон, а сразу за ним Стефан присоединяются к её оргазму, входя в последний раз и до конца, вжимаясь, всеми силами стараясь из трёх частей выплавить единое целое. Елена отключается, расслабленная и размякшая, и лишь краем сознания отмечает, как Сальваторе укладывают её между собой, укрывают, слизывают засохшие кровоподтёки на прокушенных плечах... ** Елена просыпается медленно, вырываясь, выпутываясь из сна. Она не сразу открывает, но чувствует тяжесть двух рук, перекинутых поперёк её груди и живота, и два тела по-прежнему прижимаются к ней с двух сторон. Память загорается внутри неё, как лампочка, и Елена на секунду зажмуривает глаза. Она осторожно выбирается из кровати и проскальзывает в ванную, встаёт под душ. Она смывает с себя память о прошлой ночи, прикасается к припухшим укусам на плечах, чуть разводит ноги, позволяя воде скользить между ними. Елена думает о том, что произошло, вспоминает, что чувствовала при этом, и не может, не хочет видеть в этом что-то неправильное. Они любят друг друга. Все трое. Зачем всё усложнять? Почему она так долго не могла решиться? Она возвращается в комнату и видит, что и Деймон, и Стефан уже проснулись и тихо о чём-то переговариваются. — Доброе утро, Елена, — весело приветствует её старший Сальваторе, а второй просто улыбается. — Доброе утро, — она забирается обратно в кровать, устраиваясь между ними, и это, наверное, самый правильный её поступок за долгое, долгое время.