Летняя ночь на троих

Дерево, из которого сделан Манекен, кажется теплым. Почти как настоящее живое тело, только дерево. Андрей давно обнаружил, что на самом деле Манекен живой, только притворяется бездушной деревяшкой. С ним можно было поговорить, правда Манекен все больше слушал и кивал. Можно было съездить вместе в отпуск. В отличие от Андрея, Манекен неприязни к мелочи не испытывал, так что очень быстро и за покупками стал ходить он. А еще Манекен был неплох в постели. Когда же у них все случилось впервые? В тот день, когда Андрей получил очередную прибавку к зарплате и решил отметить это в компании своего деревянного соседа по квартире, но не рассчитал сил и немного перебрал? Или когда он отлеживался после того, как соседские ребятишки подкинули в тамбур горсть мелочи? Андрей уже не помнит. Запомнилось только, что Манекен участливо предложил ему свежую лампочку. А потом Андрей лежал на кровати, обнимая его теплое дерево и поражаясь тому, как у него возникла идея отпилить этому чудесному Манекену руку. Ту самую руку, которая сейчас гладит его ягодицы. Манекен всегда был сверху. Андрею нравилась его твердость. Нравились ритмичные движения в такт покачиванию поезда. А еще нравился запах старого дерева и смазки, баночку которой Манекен раз и навсегда поставил на полку в ванной. Каждый раз перед тем, как отправиться в койку, он протягивает Андрею эту баночку и молча ждет, когда тот натянет на деревянный член «резинку» и воспользуется смазкой. У них никогда не бывает незащищенного секса. Во-первых, Манекен щепетильно относится к своему дубовому здоровью, а во-вторых, бережет Андрея от заноз. Теплые руки Манекена, отшлифованные прикосновениями, темные от времени, гладят его по ягодицам, играют с мошонкой. Андрей встает в коленно-локтевую, некоторое время устраивается поудобнее. Манекен терпеливо ждет. С сексом нельзя спешить. Он должен быть приятен им обоим, а мягкое человеческое тело в плане удобств требовательней деревянного. Наконец Андрей кивает, он готов. Манекен мягко раздвигает его ягодицы и осторожно входит в анус. Руки его придерживают Андрея за бедра. На секунду оба замирают, а потом Манекен начинает двигаться. Покачивается от движения поезда койка. За окном мелькает свет придорожных фонарей. И в такт стуку колес Манекен вбивает свой деревянный член в Андрея. Их дыхание все учащается, и когда Манекен кончает, прижавшись к ягодицам партнера, Андрей чувствует прилив сил, словно съел парочку свежих лампочек. Манекен осторожно отстраняется, любовно смотрит на него, делает знак рукой, предлагая перевернуться, а затем принимается доводить до оргазма Андрея. Они всегда кончают по очереди, Манекен первым, Андрей — вторым, когда деревянные руки гладят его член, щекочут головку и яички. После секса Андрей лежит в кровати, смотрит в потолок и курит, а Манекен идет на кухню ставить чайник. Так было всегда. А сегодня Андрею почему-то захотелось покурить на балконе. Летняя ночь после душного поезда пахнет сладко. Цветами, листвой и прибитой недавно прошедшим дождем пылью. Андрей затягивается сигаретой и смотрит на растущее перед окном дерево. Старик там, сидит на ветке, ерзая костлявым задом в больничной пижаме с расплывшимся по ширинке мокрым пятном, и в упор смотрит на Андрея, делая вид, что его тут и нет вовсе, просто такой вот странный вырост на ветке. Андрей тоже смотрит на Старика и курит. — Ну что там Дядька, на паровозиках катается? — неловко хихикает Старик. — Катается, — соглашается Андрей, вспоминая как недавно «катались» они с Манекеном. Черт, а ведь занавески были отдернуты. Значит этот старый хер все видел. И каждый день видит, он же тут как только стемнеет торчит. Почему Манекен не подумал об этом раньше? И почему он сам не вспомнил? Некоторое время они молчат. Андрей закуривает вторую сигарету. — Слушай, Старик, а в какой ты больнице живешь? — В самой лучшей, — расплывается в улыбке тот. — У нас там все врачи из Орла-ла-ла. — Понятно, — Андрей примеривается, выкидывает окурок так, чтобы не попасть в собеседника. Тлеющая сигарета уходит торпедой в ночь. Сзади скрипит дверь. На балкон выходит Манекен, заботливо набрасывает Андрею на плечи махровый халат. Кашляет и скрипит: — Чай пошли пить. А то остынет. — Ты знал? — Андрей кивает на возящегося на ветке Старика. — Про Петровича-то? Знал. А ты разве нет? Я думал, тебя тоже заводит, что он пялится. — Сволочь ты деревянная, — шуткой хлопает Манекена ладонью по макушке Андрей. — Вообще-то, теперь заводит. Ну вот, я опять хочу в койку. — Тогда пойдем. А чай подождет. — Слушай, а давай и его пригласим? — Андрей кивает на Старика. — Ты сверху, он снизу, я посередине… Может даже и кончим одновременно. — А почему бы и нет? Петрович, ты как? — Двери отпирай, — оживляется Старик, почесывая в паху. — А я сейчас, мигом, чекушку только куплю, а то у вас все чай да чай. Тоже мне, мужики. — У нас в тамбуре темно, не разбей смотри, — предупреждает Манекен. — А чего лампочку-то не ввернете? В тот патрон, что от вашего щитка запитан. — А это все он жадничает, говорит, электричество нынче дорогое, — все так же шутливо ябедничает Андрей. — А ты не жри лампочки в своем тамбуре, вот и не придется экономить. Тебе что, лампочек на других этажах мало? — в тон ему отзывается Манекен. Старик ржет и машет рукой. — Ладно, мужики, у меня фонарик есть. В общем, ждите. Сейчас буду. В эту ночь вагон качает особенно сильно. И стук колес выбивает настоящую музыку. Манекен опять входит в Андрея, а сам Андрей нависает над лежащим на кровати Стариком. Сейчас ему видны только тощие ноги в приспущенной больничной пижаме. На дряблой коже россыпью темных пятен — старческая сечка. Андрей ритмично двигает руками по твердеющему достоинству Старика, ощущает, как обветренные губы ласкают головку его собственного члена, а сзади пыхтит Манекен. Ему хорошо. Очень хорошо. Андрей сжимает ягодицы, чтобы усилить ощущения и почему-то думает, что надо бы купить Старику брюки и рубашку. Не в пижаме же ему вечно ходить. В эту летнюю ночь они с Манекеном и Стариком впервые кончают одновременно.