Гарри Стайлсу было почти двадцать шесть, когда он покинул родной Холмс-Чапел и перебрался в Лондон, чтобы обучаться живописи. Ван Гог и Клод Моне вскружили голову впечатлительному юноше, который был готов часами изучать произведения искусства, находя все новые и новые влекущие детали. Он грезил о собственном будущем, пропитанном запахами акварели, новых кистей и высушенной вербены. Юноша живет в Лондоне уже четвертый месяц, снимая комнаты на Бейкер-стрит у милой старушки миссис Пикадилли, она была родом из Италии и любила рассказывать о неапольских закатах и платьях из итальянского шелка, в которые она одела все светское общество на родине. Он брал весьма недешевые уроки у одного известного художника, Лиама Пейна, содержащего в себе все, что полагается бестактному и заносчивому мастеру: темные короткие волосы были уложены назад, мятая серая рубашка с пятнами масляной краски, местами грубо заштопанная, вечно спадающее пенсне с царапиной на правой линзе, сигара между пальцев, источающая самый отвратительный запах на земле, - о, Гарри ненавидел его всем своим существом, и высокомерно-снисходительный взгляд из под чуть опущенных ресниц на работы его подопечного и небрежное «Вы делаете несомненные успехи, мистер Стайлс», выдыхаемое вместе с тонкими струями дыма.
Все утро вплоть до полудня Гарри проводил в пыльной мастерской, работая под руководством мистера Пейна, а ближе к вечеру проводил время в дешевых пабах или ресторанах, пропахших спиртным и душистыми травами, часами беседуя с новыми знакомыми, молодыми и растрепанными, и давними друзьями из богемы за бокалом шампанского. Гарри любил Лондон, с его холодными густыми туманами и непрекращающейся жизнью, но он скучал по прежней размеренной жизни, и в памяти о его молодости остаются лишь сумрачные ночи, наполненные размытыми представлениями о будущем, и скрипящие половицы его комнат с продувающими оконными рамами.
Было утро февральского понедельника, когда Гарри работал над очередным портретом, очерчивая карандашом едва заметные скулы и тонкий нос, вновь и вновь доводя до совершенства человека-с-портрета. Деревянная оконная рама отсырела из-за частых беспощадных лондонских дождей. За стеклом, на мокрой от талого снега улице, цокали по мостовой лошадиные повозки, доносились обрывки оживленных разговоров и гармоничные звуки скрипки. Неожиданный стук в дверь прервал тягучие раздумья и плавные движения темного грифеля карандаша по бумаге. Гарри не ждал гостей.
- Кто там? – крикнул он. Ответом послужила лишь тягучая тишина, слегка нарушаемая тихим скрипом половиц по ту сторону двери, а затем послышался новый стук, отчетливей и громче. Гарри прислонился ухом к дверной щели, снова чертова тишина. Он еле слышно, насколько позволяли ржавые петли, отворил дверь и отошел на пару шагов. Следом за ним в комнату проследовал молодой джентельмен, держащий в руке трость, на вид он был не старше самого Гарри. Легкий румянец на его бледных, будто фарфоровых, щеках и скулы, казалось, острее тончайшего лезвия, бледные тонкие губы улыбались одними лишь уголками, из-за чего у его глаз собирались крохотные морщинки, напрочь стирая всю строгость и официальность его образа. А его глаза, они были цвета самого чистого океанического дна с серебристыми отблесками, кажется, не существует такого цвета, чтобы передать их красоту. Ох, этот мужчина определенно был хорош. Его серое пальто и цилиндр были покрыты капельками растаявших снежинок, впрочем, как и ботинки.
- Я – Луи Томлинсон, - начал тот, проходя вовнутрь, стягивая перчатки и кладя трость к стене. – Наслышан о том, что Вы интересный человек, мистер Стайлс, и хотел бы познакомиться. Ничего не имеете против? – он сбросил пальто, небрежно откинув его на кресло возле грязного зеркала, снял цилиндр, проводя по светлым волосам, стряхивая остатки капель. Довольно обескураженный таким поворотом событий, Гарри ответил, конечно же, любезностью:
- Оу, я польщен, проходите. Однако, спешу Вас огорчить, что слухи, дошедшие до Вас, вероятнее всего, плод воображения одной из немногих богемных девиц, с которыми мне довелось побеседовать за последние пару месяцев, и ничего интересного во мне, увы, нет.
- Польщены, так принимайте, не держите же меня здесь, - ответил Луи, смотря тому в глаза. Гарри отошел в сторону, освобождая проход в главную залу, в бутафорию вещей, нагроможденных и аккуратно сложенных, дорогих сердцу, место большинство из которых должно быть на свалке вот уже пару лет. Он присел на диван с персидскими подушками, внимательно разглядывая помещение, а затем, прокашлявшись, и шмыгнув носом, приказал:
- Подайте носовой платок из моего пальто.
Гарри тут же исполнил требование, Луи утер раскрасневшийся нос и убрал его в карман серого смокинга.
- Я видел Вас вчера на концерте Аддисона, - произнес он как-то отрешенно, подкладывая расшитую подушку под поясницу, видимо, визит его будет продолжительным.
Гарри определенно был заинтригован этим необычным человеком и, стараясь хоть как-то разбавить тяжелое молчание, стал расспрашивать его о жизни, от кого и что он о нем слышал, где живет и чем занимается.
- Я совершенно точно не вспомню от кого слышал о Вас впервые, весь Лондон говорит о Вас, мистер Стайлс. Решил прийти, когда увидел Вас на концерте, Вы довольно симпатичны. Я сын лондонского юриста и живу, к тому же, недалеко от Вас, - отвечал он кратко и как-то безразлично.
- Ох, прошу, называйте меня Гарри, может быть, чаю? – Гарри старался вести себя как можно более гостеприимно.
- Да, самое время, - устало произнес Луи. – И прикажите подать шоколад, если у Вас есть деньги. В лавке, что под Вами, делают отличный шоколад. Только поторопитесь, я терпеть не могу ждать.
- А кажетесь спокойным.
- Мало ли что кажется, мистер Стайлс.
Через пару минут блондинистый мальчишка принес мешочек отменного темного шоколада, и пока Гарри расплачивался с ним, Луи заварил ароматный чай с шиповником и разлил по чашкам.
Когда их маленькая трапеза была завершена, Луи похлопал по месту на диване рядом с собой. Гарри, до этого удобно устроившийся на стуле напротив своего гостя, подсел к нему. Их взгляды встретились, и Луи, словно высматривая что-то в глазах напротив, придвинулся еще ближе. Луи прикрыл веки, и Гарри буквально мог почувствовать его ресницы на своих щеках. Его дыхание стало глубже и прерывистей, и практически раскаленный воздух, выходящий из приоткрытых губ Луи, обжигал его собственные губы, контрастируя с холодными пальцами на его шее. Но Луи отпрянул в следующее мгновение, судорожно выдыхая и метая взгляд от предмета к предмету.
- Я хочу поужинать с Вами у ресторане дядюшки Хорана завтра, - внезапно произнес он. – Не говорите мне, что не слышали об этом месте!
- Никогда там не был, - смущенно улыбнулся Гарри. В какое-то мгновение они переглянулись и тихо рассмеялись. В комнате уже совсем стемнело, и освещалась она лишь тусклым свечением уличных фонарей. За окном снова шел дождь.
- Воображаю, что Вы обо мне думаете, - грустно сказал Луи, подходя к креслу со своим пальто. – По правде говоря, Вы моя первая влюбленность.
- Влюбленность?
- Именно влюбленность, мистер Стайлс, - Луи нежно улыбнулся и, схватив цилиндр и трость, скрылся за скрипучей дверью, на ходу натягивая пальто.
Гарри чувствовал счастье, расплывающееся внутри него, или, может быть, он всего-навсего болен и у него жар?
***
Вскоре Гарри бросил свои занятия искусством у этого противного человека, решив обучаться самостоятельно. Он встречался с Луи почти каждый день, посещая выставки в галереях и всевозможные музеи, слушали концерты под открытым небом и церковные учения. В июне Гарри по приглашению Луи переселился в загородное имение Томлинсонов. И Луи возвращался каждую ночь из Лондона, не решаясь оставить работу в суде. А Гарри провожал его каждое утро на станцию. Никогда в своей жизни он не чувствовал себя более живым, полным времени, ощущая каждую секунду.
В начале июля начались дожди, они часто наблюдали за вспышками фиолетовых молний под сводами высоких окон. После дождей парк был особенно хорош с его розовыми аллеям, чистейшим озером и сосновым бором по правую сторону, в котором они охотились по субботам. В теплые звездные ночи они резвились в озере под луной, обливая друг друга холодной водой, жадно целуясь, а потом грелись, завернувшись в большие махровые халаты, за чашкой чая с каштановым медом.
Осенью им все же пришлось вернуться в Лондон, где они решили вместе снимать домик на Эбби-роуд, так как он был слишком большим для одного. Джелена, одна из служанок, приходила каждый день, кроме субботы, после полудня, готовила ужин и прибиралась, и оставалась до десяти часов вечера. Почти всю осень провели они в этом доме за чтением, игрой на скрипке или в будничных заботах. По вечерам к ним заходил мистер Малик, их сосед по правой стороне, образованный молодой человек восточной внешности с легким акцентом. Он приносил с собой выпивку и с легкостью обыгрывал их в карты.
Гарри решил посвятить себя экономике, и теперь весь его кабинет был заставлен методическими материалами, а Луи продолжал отстаивать невиновность людей и бороться за справедливость. Никогда в своей жизни Гарри не нуждался в ком-то настолько сильно.
В один из воскресных декабрьских вечеров за окном бушевал ветер, Гарри зажигал свечи на втором этаже их большого дома. Луи сидел в гостиной внизу и сосредоточенно читал очередной фолиант. Гарри, захватив из кабинета утреннюю газету, спустился и присел на кожаное кресло напротив.
- Джелена, дорогая, почему мне нужно просить Вас подать мне мой чай дважды? – подал голос Луи, завидев на лестнице девушку. В его голос слышалось раздражение.
- Конечно, сэр, - та скрылась в дверном проеме. Гарри удивленно взглянул на своего сожителя:
- Что-то случилось, солнце мое?
- Нет-нет, все в порядке, Гарри, - он перелистнул страницу с видом вселенского мученика, замер на какое-то мгновение не дыша. – Пообещайте же мне одну вещь.
- Все, что угодно.
- Я обещаю, что Вы навсегда останетесь в моем сердце. А Вы в свою очередь пообещайте, что будите помнить мои слова о Вас в нашу первую встречу.
- Обещаю, Луи.
***
Перед Рождеством, пятого января, Гарри вошел домой около десяти часов вместе с морозом и первым снегом. Выбрать особенный подарок для Луи оказалось ужасно непросто. Скинув с себя пальто, Гарри прошелся по темным комнатам второго этажа, разводя руками тяжелые гардины. Он звал Луи, но тот не отзывался. Тогда он спустился вниз и заварил себе чай с ромашкой. Было холодно.
- Джелена, Вы не видели Луи? – взволнованно спросил Гарри, увидев горничную. Та прошла в сторону столовой. И Гарри увидел ее красные заплаканные глаза. Гарри и раньше догадывался, что она была влюблена в мистера Малика, но сейчас все стало более чем очевидно.
- Он ушел с мистером Маликом, - тихо ответила она. – Оделся и ушел.
Кажется, чертова молния разорвалась внутри него, парализуя на пару мгновений. «Бросил». Слово яркой вывеской мелькало под веками. «Он не мог» пульсировало в висках в противовес. Гарри, скрепя рассохшимися досками, поднялся к себе и лег на атласное покрывало. На лбу проступила испарина, прохладная ткань неприятно липла к коже. В одну чертову секунду все пошло наперекосяк. Гарри понятия не имеет, сколько так пролежал, еле дыша, смотря в темный потолок мутным взглядом.
Вьюга за окном стихла, снег ровно падал крупными хлопьями. Гарри поднялся и подошел к стеклянному столику, ударяя кулаками о гладкую поверхность, по которой тут же пошли уродливые трещины. Волосы спадали ему на лицо, а из горла рвался всхлип. Он схватил бутылку с виски, стоящую на столике, и начал жадно глотать, запрокинув голову. Горло обожгло высоким градусом, а теплые струйки янтарной жидкости текли по шее, стекали под воротник, но это определенно его не волновало. Он взял бутылку за горлышко и слегка пошатывающейся походкой побрел к лестнице на первый этаж. Гарри издал смешок, ему было все равно. Он накинул пальто на плечи, даже не утрудившись застегнуть, ему так чертовски все равно. Гарри снял с крючка у двери ружье и перекинул через плечо кожаный ремешок, делая очередной глоток. Он слышал рыдания сидящей в гостиной горничной, он знал, что ее хрупкое бледное тело содрогается в немых криках. Джелена красивая, Малик не достоин ни взгляда этой девушки.
Ворота перед домом Малика неприятно заскрипели, а снег тихо скрипел под ногами, ровным слоем ложась на землю. Луна тускло освещала аллею из голых, замерзших деревьев, ведущую прямо к его дому, большому и темному. Гарри поднялся по обледенелым ступеням крыльца, отворил тяжелую массивную дверь. Прихожую подсвечивали несколько свечей, остальной же домой был погружен во мрак.
- Мистер Стайлс! – послышался голос Зейна. Гарри обернулся, во мраке он различил его силуэт. Руки были сложены за спиной, а на лице была легкая улыбка. – Входите же. Не удивляйтесь отсутствию света, дорогой друг, мне приходится экономить на свечах.
Гарри прошел в гостиную и сел на кожаный диван прямо напротив незажженного камина.
- Луи исчез, - единственное , что произнес Гарри, так и не снимая ружья с плеча.
Малик промолчал и позже, будто опомнившись, вымолвил:
- Я понимаю, Гарри.
- Что Вы понимаете?
В это мгновение, бесшумно, почти невесомо вошел Луи. Его рубашка была смята и выпущена, между изящных пальцев зажата сигара, изо рта струились белые змейки дыма.
- У Вас ружье, - произнес он, встав возле Малика. – Если хотите стрелять, то стреляйте же в меня, а не в него.
Гарри посмотрел на его ботинки, острые локти и скулы, на глаза, в которых будто поселилось небо, на тень ресниц, которую было отчетливо видно из-за блеклого света луны, падающего из окон, несмотря на чуть затуманенный разум, и весь его силуэт – такой легкий и порочный, и больше не его. Гарри хотел закричать «Я готов отдать жизнь за Вас, только прошу, остановитесь!»
Слезы обиды жгут веки, он морщится, а затем швыряет чертову бутылку в стену, она тут же разбивается вдребезги, Луи даже не шелохнулся, только лишь сделал очередную затяжку.
- Все кончено, мистер Стайлс, - произнес он безо всякого сожаления. – Сцены бесполезны.
- Вы чудовищно жестоки, - выпустил смешок Гарри. - Вы снова говорите со мной на «Вы».
Гарри с трудом поднялся и побрел к выходу, сердце колотилось, того гляди раскрошив ребра, алкоголь бил в виски, а воздух, казалось, застрял в горле. Он задыхался.
- Да, - еле слышно выдохнул Луи, держа сигару на отлете. Но Гарри слышал.
Он обернулся в последний раз.
Звук ружейного выстрела разорвал тишину.
