Мы были клириками

После того как фабрики прозиума взлетели на воздух, а вождь, он же вице-канцлер, и вся его рать из высших клириков Тетраграмматона были сметены огнем моей ненависти, я отправился к тому, ради которого и затеял всю эту игру со смертью. Я нашел Мориарти там, где и ожидал — он стоял и смотрел, как умирает мир, в котором мы были клириками. С нашей последней встречи прошло не так много времени, но он сильно исхудал, и черные волосы его тронула седина. — Так, значит, это ваша работа, Холмс, — сказал он, не глядя на меня. — Это вы уничтожили Либрию. Я в восхищении, как вам удалось провернуть дело так, что даже я не заподозрил ваше живое в нем участие. Его слова звучали странно. Он едва не убил меня во время нашей последней встречи. Он стрелял в меня на поражение и я остался жив лишь чудом. — Я уничтожил только фабрики прозиума, мой дорогой друг. Люди Либрии будут жить. Он повернулся ко мне лицом, его серые глаза были холодны и остры, как лезвие моей шпаги, которой я проткнул бывшего напарника. — А вы не думали, что будет со всеми этими людьми, когда подавляемые всю жизнь чувства хлынут наружу? Сами-то вы шли к этому постепенно, Холмс. Сначала не приняли одну дозу. Случайно, конечно. Именно так все и было со многими из нас — теми, кто отказался от прозиума осознанно. Случайно уронил, забыл, заснул. Что до меня, то я никогда не принимал прозиум — иначе не смог бы идеально развить интуицию, чтобы чувствовать эмоции людей, за которыми мы охотились, когда были клириками. Вернее, когда я был. Мориарти все еще клирик, и хотя я не видел у него оружия, не следовало расслабляться. Он мог попробовать снова убить меня. Но пока он, казалось, был погружен в размышления и вместо того, чтобы достать оружие, которое — я был уверен, — у него было, просто продолжил свою мысль: — Потом вы услышали музыку в том доме. Помните наш с вами последний рейд? Конечно, я помнил. Мои воспоминания о Мориарти — то, что давало силы бороться с этой прогнившей системой. Именно в тот момент, когда мелодия под иглой граммофонной пластинки вытянула из моей, тогда еще ледяной души огненную нить, я понял, что мои чувства к нему — это… — Разумеется, помню. Музыка пробудила меня от сна, — ответил я. — Думаю, когда люди перестанут принимать наркотик, что подавляет все эмоции, они тоже проснутся, как и я. Как вы. — Я? — Мне показалось, что он был озадачен. — Вы теперь свободны. — Я никогда не спал, если вам угодно называть это так. Мне никогда не был нужен прозиум, чтобы подавлять эмоции. Всегда было достаточно силы воли. Знаете, почему мы запретили зеркала в рамах? Зеркало — оно одно, оно показывает только то, что отражает. А рамки — они у всех разные. Мы. Значит, он из консулата. — С тех пор как вы выстрелили в меня, я жил в ожидании нашей встречи, Мориарти, — сказал я с горечью. — Я думал, что в моих силах объяснить вам, что без любви дыхание только тиканье часов, простой перевод стрелок. Я думал, что все дело в прозиуме, но сейчас я не знаю, что мне делать. — Я знаю, что такое любовь, — ответил он ровно. — Если бы я не знал, мы с вами сейчас не разговаривали. Вот только и я не знаю, что мне теперь делать. Вы вообразили, что лучше меня знаете, что нужно людям и уничтожили остатки человечества. Вы не понимаете, что натворили. Револьвер все еще был в моей руке. Но я не смогу убить его. Как он не смог убить меня. — Людям нужны зеркала в рамах, — сказал я и наставил на него револьвер. — Рамы ничего не стоят без зеркального содержания, но рамки оттеняют зеркало, заключенное в них. Он не сделал попытки достать свой револьвер. Он предпочел выстрелу слово. — Вы убили десять человек ради спасения одной собаки, Холмс. Там, в пустоши. Прекрасно, он знал и об этом тоже. — Стало быть, вы уже вышли за рамки. Оставьте револьвер в покое. Мы оба знаем, что вы не выстрелите. Мы оба знали, что я промахнусь. Мы были клириками, но теперь единственный оставшийся в живых клирик — он. Я опустил револьвер. — Людям нужны зеркала в рамах, — с кривой усмешкой повторил Мориарти. — А что нужно вам, Холмс? — Вы… Вы знаете. Он покачал головой: — Ну что же. Придется мне исправлять ваши недоработки. Мой дорогой друг. Мы были клириками, так что мы знали о человеческих эмоциях многое. В том числе и то, как их можно подавлять, чтобы не причинять вреда другим. В том числе и то, что мы оба теперь были — зеркалами в рамах.