***
Когда дело доходит до мести, Реджина играет на уровне далеко не новичка. Эмме это хорошо известно, и она начеку, но всё кажется совершенно нормальным, так что, может, она слишком остро реагирует. Реджина, в конце концов, размякла. (По крайней мере, она притворяется спящей, когда они просыпаются в объятиях друг друга. Иногда). Так что Эмма расслабляется. За шесть дней ничего не происходит. Седьмой день выпадает на воскресенье, а Реджина любит поспать до восьми по воскресеньям («Воу, это же супер повседневно», — сухо комментирует это Эмма). Обычно Реджина встаёт раньше неё, но в это конкретное воскресенье около пяти утра звонит отец и заставляет её прийти в участок. Ну, пропал ребёнок и это достаточная причина (серьёзно? в пять утра?). Мальчику, которого они ищут для Мейза Казухико, семь с половиной лет, и его не было в своей комнате, когда отец проснулся ночью. Они собирают гномов и остальных работников полицейского департамента, но находит мальчишку именно Эмма спустя два часа — он решил пойти в поход в лес. Когда его спрашивают, почему он сбежал, он заявляет, что хотел приключений. Имея приличный багаж приключений за спиной, Эмма просто кладет ему руку на плечо и говорит: — Чувак. Поверь, искать приключения лучше после нормального ночного сна. Дэвид отвозит дочь домой, что очень мило с его стороны, потому что он-то проснулся ещё раньше неё. Она приглашает его на кофе. — Господи, — говорит он, ставя локти на кухонный островок Реджины. — Всё из-за того, что ребёнок сбежал из дома. Эмма делает глоток из своей кружки и пожимает плечами. Да, она вымотана, но, с другой стороны, она чувствовала себя невероятно крутой, когда мать мальчика пожала ей руку так, словно Эмма вырвала её сына из лап дракона. Дэвид подмигивает ей. — Горжусьтобой, — бормочет он поверх своего кофе, и Эмме внутри становится теплее (хотя, может, это и не так). Скорее всего, не так (Она старовата для проблем с папочкой). Она прокашливается. — Ну и кто будет заниматься сегодня бумажной работой? Слышатся шаги, потом хлопает дверь, указывая на то, что кто-то из домочадцев проснулся. — Ну, ты посадила помощника шерифа О’Коннелла за мой стол на прошлой неделе, так что это её очередь, Шериф. Он ухмыляется, Эмма улыбается в ответ, и именно этот момент выбирает Реджина, чтобы зайти. На ней только белый халат, который выглядит так, будто украден из дорогущего швейцарского отеля. С ослепительной улыбкой она наклоняется к Эмме и целует её в щеку, что длится ровно на две секунды дольше необходимого. — Доброе утро, любовь моя, — голос у неё сладкий и невинный, «л» перекатывается на языке, и Эмма точно знает, в чём причина. Дэвид смотрит на них, словно только что узрел, как пришелец произвёл потомство, и Эмма почти уверена, что у него на лбу вот-вот появится «ошибка в расчетах». Пока Реджина готовит себе кофе (и господи боже, она напевает себе под нос), Эмма с горящими ушами склоняет голову к груди. Это первый акт расправы от Реджины. Эмма допускает ошибку, посчитав, что они сравняли счёт, потому что второй удар бьёт её так же сильно, как первый. Реджина приходит в участок, чтобы что-то обсудить (на самом деле, она приходит из-за того, что Эмма забыла свой ланч, но никто из них никогда этого не признает), и каким-то образом они начинают спорить. Они не ссорятся и не подшучивают друг над другом, всё-таки дело касается Генри. Ну, почти. — Почему это я должна пойти на родительское собрание? Голос Реджины и наждачная бумага и шёлк одновременно: — Потому что мне приходилось терпеть их пять лет и потому что другие родители уважают тебя больше меня, и, в конце концов, потому что я тебя попросила. — Попросила? Я не слышала просьб! Кроме того, почему бы нам обеим не остаться дома? Нет никаких вопросов для немедленного обсуждения, тупо родители, которые ноют по поводу своих детей под предводительством моей матери. Которую я даже не смогу ни о чем спросить из-за кучи тупых одинаковых вопросов, которые ей будут задавать! —выдаёт Эмма, и Реджина с хлопком закрывает сумку. — Ради приличия, мисс Свон. Вот почему, — отвечает она и поворачивается к двери, чтобы выйти из кабинета Эммы. В этот момент в главном офисе работают три сотрудника (никто из них не поднимает взгляда, когда распахивается дверь, двое из них прячут взгляд, потому что пытаются сделать вид, что не подслушивали, а Мулан на самом деле этого не делала). Эмма останавливается в дверях, прямо позади Реджины. — Мне плевать на приличия, когда я не вижу в них смысла! На это Реджина поворачивается, и Эмма инстинктивно подаётся назад, ожидая пощечины. Вместо этого она получает улыбку и легкое прикосновение к своей руке. — О, дорогая, не переживай. Я уверена, ты знаешь, как лучше поступить, — это больше звучит как «я убью тебя во сне». Эмма смотрит, как она уходит, и у неё создается впечатление, что её мозг сейчас взорвется. В офисе воцаряется абсолютная тишина, и только Мулан царапает ручкой что-то на бумаге. Помощник Шерифа Холт поднимает глаза. Точно такой же взгляд он посылает ей вечером, когда она вовремя появляется на родительском собрании. — Просто заткнись, — фыркает она, прежде чем он может сказать хоть что-то.***
Третий удар в нормальных обстоятельствах Эмма бы могла предвидеть, но… с горячим ртом Реджины, прижатым к её шее, и руками, блуждающими под её одеждой, Эмма ничего предвидеть не может (пока, по крайней мере). Чужие руки уверенно справляются с пуговицами на её рубашке, и Эмма скидывает её с себя, в то время как тонкий палец скользит по её бедру (болезненно медленно и слишком невесомо). Она видит звёзды и забывает, как дышать. Эмма слепо следует за Реджиной наверх и делает шаг вперед, чтобы направить её в сторону кровати, когда её бесцеремонно пихают к стене и между ними вдруг слишком большая дистанция. Эмма что-то бормочет себе под нос и пытается освободиться. — Эй. Лицо Реджины находится так близко, что она почти ощущает, как в её голосе капает мёд: — Да, солнышко? О, нет. Не сейчас. Эмма рычит: — Реджина! — Я слушаю, ангел. — Да ты, должно быть, шутишь… — Ах, крошка, — продолжает Реджина, и Эмма почти теряет рассудок. — Прекрати! — шипит она, и Реджина придвигается ещё ближе, чтобы бы она точно ощущала каждое её слово на своих губах. — Прекратить что? Сахарок… Пирожочек… Зайчик… — каждое обращение она произносит мягко и с такой лаской, что Эмма просто не выдерживает. — Хорошо! Хорошо. Прости. Я больше никогда не буду называть тебя «деткой»! Реджина на мгновение замирает, а после её взгляд опускается от глаз Эммы к её губам и обратно. — Нет, не будешь, — на её губах красуется крохотная ухмылка. Эмма снова тянет её ближе к себе. — Нет, не буду. Хэштег живём лишь раз. — Котёнок. Глаза Реджины сужаются, как у ястреба, готового к броску.