***
Тёплое утро встречало неназойливыми лучами сквозь кухонные ободранные жалюзи. По помещению витал приятный запах жареных овощей и терпкого кофе, что бил в ноздри. Юнги расположился на барном потрёпанном стуле с большой кружкой в руках и бардаком на смольной макушке. Взор его довольно блуждал по фигуре младшего, что увлеченно танцевал у плиты, попутно помешивая овощную смесь. Розовые приталенные шорты открывали всё нужное и ненужное, и Мин тихо радовался, что только он имел возможность рассматривать Хосока таким: домашним, сексуальным, своим. Свободный пуловер Юнги висел на младшем мешком цвета хаки, а красивые, вызывавшие нездоровую зависимость у Мина, тонкие лодыжки были абсолютно босы. Чон вилял бёдрами игриво и незамысловато вёл изящными запястьями в воздухе, имитируя небольшой полумесяц. Юнги хотелось. — Иди ко мне, — утренне прохрипел старший, чуть закусывая губу, когда Хосок, будто всё так и было запланировано, ухмыльнулся ему через плечо и издал шипящий звук, когда коснулся указательным пальцем привлекательной пятой точки. Чон, заметив более чем заинтересованный взор своего парня, удовлетворённо хмыкнул и, будто выполнив очередное задание в списке своих утренних дел, отвернулся обратно к плите, продолжая вслушиваться в незамысловатую странноватую мелодию из их старинного радио, что покоилось на подоконнике. — Малыш, — попробовал Мин ещё раз, обводя остроконечным взором стройные длинные ноги, что зияли упругостью даже с его места, — иди к папочке. Хосок обернулся немного и спустя секунду взорвался смехом на слова старшего, прикрывая ладошкой рот и вглядываясь в серьёзное выражение лица Юнги. — Я, конечно, подойду, — попытался утихомириться Чон, убавляя огонь у овощей на сковороде, заранее зная то, как любил баловаться с его телом Мин по утрам, — только если ты пообещаешь больше никогда не говорить такого. Хосок лениво подобрался к старшему и трепетно уложил запястья тому на опущенные плечи, сцепляя руки в замок на затылке. — Я думал, тебе нравятся такие вещи, — совершенно не обиженно пробормотал Мин, увлекаясь гибким телом напротив, — ты же хотел экспериментировать? Ладони старшего нерасторопно скользили по стройным бокам, гладили упругую кожу под пуловером и упивались эластичностью. — Я подразумевал что-то вроде глупых костюмов? Не знаю? Всякие пожарные, полицейские, — задумчиво бормотал Чон, ощущая то, как тяжелело дыхание от родных ладоней на собственном теле, что заносчиво цепляли и крутили соски, после трепетно очерчивая ключицы и останавливаясь на яремной ямке. — Я думал, что голым нравлюсь тебе больше, — хмыкнул Юнги, двумя пальцами аккуратно надавливая на колючий затылок, утягивая ближе к себе в поисках поцелуя. — Я бы всё равно раздел тебя, — хитро сощурился Хосок, кусая губы и не давая себя целовать: дразнить утреннего ленивого Мина было традицией. — Тогда одевай меня во что хочешь, — безразлично пожал плечами старший, больше акцентируя своё внимание на тёплой и нежной шее Чона, что откинул голову назад, открывая Юнги пространство для творчества, — хоть в костюм Чубакки. Хосок залился простодушным смехом, притягивая старшего ближе к своей шее за затылок и наслаждаясь холодными кончиками пальцев под пуловером. — Мне никогда ранее не приходилось трахаться с Чубаккой, — давился смехом он, а Мин тепло улыбался на своё счастье. Он прошептал что-то неразборчивое, услышав запах горелого и уже заранее предвкушая угольный завтрак, но всё равно целуя младшего в мягкие губы, сминая их довольно и трепетно. Хосок резко втянул воздух, упиваясь вниманием старшего, и подался ещё ближе, чтобы ни миллиметра меж телами. Их языки томно встречали друг друга, оглаживали и ласково боролись за первенство. Утреннее дыхание и вязкая слюна привычно смешивались меж собой, когда Мин, в очередном нежном порыве, несильно сжал руку младшего чуть выше локтя, вызывая у того довольно слышное шипение губы в губы и зажмуренные глаза. Юнги внимательно рассматривал реакцию Хосока и немного надавил вновь, получая заглушённый стон боли. — Болит? Почему болит? — взволнованно нахмурился Мин и, завидев то, как Чон пытался увильнуть от касания к этой руке, торопливо закатал рукав до места происшествия. — Юнги-и, — старался опустить пуловер обратно Хосок с подозрительным волнением. Губы его нервно поджимались, а свободная от хватки старшего рука находилась на его по-утреннему лоснящейся щеке, в попытках отвлечь. Мин упорно не позволял опускать рукав вниз, недовольным взором осматривая синяк, что уже цвёл неприятными фиалками по периметру всей задней части локтя и чуть выше. — Это я сделал? — поджал губы Юнги, хмурясь недовольно и аккуратно оглаживая кончиками пальцев повреждённое место. — Нет... не знаю, какая разница, — бубнил Чон отстранённо, стараясь выскользнуть из рук, — я... недавно в ванной поскользнулся, вот и ударился поди, даже не беспокойся, — продолжал успокаивать он старшего. — Хосок, синяк большой и довольно старый, ты его чувствовал, — хмурил брови Мин недовольно; он аккуратно развернул младшего к себе боком, чтобы получше разглядеть повреждённое место, — может ты и ногу случайно сломаешь? Чон на слова старшего закатил глаза и, поняв, что никакого ему сегодня утреннего оргазма не достанется, просто послушно стоял, уперев свободную руку в бок. — Это надо помазать, — не унимался Юнги, спрыгивая со стула: вся его раскрепощённость и лень куда-то исчезли, сменившись беспокойством. — Это просто синяк, Юнги-и, — хныкал Хосок разочарованно и поджимал губы, наблюдая за задницей старшего, когда тот на носочках приподнялся к навесному шкафчику; оранжевая свободная футболка задралась, открывая вид на очаровательную пятую точку в чёрных боксёрах, — ну и чем ты это собираешься мазать? Зелёнкой? — По-моему у нас оставалась мазь от ушибов с тех времён, когда ты любил кататься на скейте и разбивал себе всё, что можно и нельзя, — бурчал себе под нос Мин, что казалось Хосоку до безумия очаровательным, — выключи эти вонючие овощи, иначе мы спалим квартиру, — не успокаивался он, и Чон добродушно закатил глаза, подходя к старой плите. — Что ж, утренний ворчун проснулся, не успев меня трахнуть, какая жалость, — не упустил момент для лёгкой издёвки Хосок, осматривая всё то, что осталось от овощей, и выключая огонь совсем. — Ещё успею, — хмыкнул Мин, доставая из глубин шкафчика, что был завален чем попало, практически использованный тюбик с мазью. Хосок стонал, умудряясь при этом есть просроченный на день йогурт и не обмазывать ни обо что локоть, пока Юнги сзади дышал в обнажённую шею и томно двигался внутри, придерживая за бёдра аккуратно, точно выбирая угол попадания. Потому что у Хосока были пары через двадцать минут, а Юнги всегда сдерживал свои обещания.***
Бесполезный говор из телевизора и шум ночного города за окном нарушали тихую умиротворённость в небольшой комнате. Под потолком витал запах некрепкого чая с молоком и чернил. Расправленный старый диван с небрежно скомканными простынями умещал на себе два ленивых тела, что переплели лодыжки в совершенно домашнем жесте. Хосок сосредоточенно писал что-то в своей тетради, а Мин под боком бессмысленным взором блуждал по комнате, пытаясь концентрировать внимание на глупой комедии, что шла по телевизору. Юнги хмурился, разглядывая красивый профиль своего парня, и нарочито назойливо тыкался в шею. — Отстань, — сдерживал улыбку Чон, когда старший, словно упрямый кот, укусил его за плечо. — Я хочу обниматься, Хосок-и, — тянул Мин совершенно обиженно, потому что младший уделял всё своё внимание дурацким тетрадкам по экономике, когда мог бы уже давно получать всю ту дневную дозу поцелуев, что они должны восполнять после каждого учебного дня Хосока и рабочего Юнги. — Мне нужно переписать лекции, — пробурчал в ответ Чон хмуро, чувствуя то, как тело рядом совсем измученно перевернулось на спину. — Зачем ты их переписываешь? Ты всегда делаешь всё в университете и никогда не берёшь работу на дом, — обиженно дул губы Юнги, свисая с дивана вниз головой, в попытках понять о чём говорят актёры в телевизоре. Он перевёл взор на своего сосредоточенного парня и твёрдо решил, что его задача на сегодняшний вечер — получить всё это внимание на себя. Юнги хитро сощурил глаза, совершенно шпионски посмотрев по сторонам, а затем, напрягая все свои мышцы живота, что прятались за очаровательным животиком от выпечки младшего, потянулся к Хосоку, столкнувшись с ним носами. Чон засмеялся неуклюжести своего парня и перевёл на старшего снисходительный взор с тетрадей. Мин напротив довольно щурился и ухмылялся, впутывая младшего в вязкий домашний поцелуй. Рот Хосока хранил терпкий привкус чая с молоком, а Юнги — яблочной жвачки, и это было бы отвратительное сочетание, не будь они Хосок и Юнги. Узловатые пальцы Мина легли на колючий затылок младшего, медленно впутываясь в более длинные волосы чуть выше; Чон отвечал на поцелуй тягуче и немного лениво, принимая в свой рот настойчивый язык, что рвался пощекотать нёбо. — Юнг-мф-и, — неразборчиво бормотал в губы старшего Хосок, пытаясь сопротивляться, но то, как его парень пошло оглаживал их языки, заставляло привычную дрожь проходиться вниз по позвоночнику; Чон упёрся ладошками в грудь Мина, чуть отталкивая от себя и осуждающе заглядывая в бесстыжие глаза, — чем быстрее я закончу с конспектами, тем быстрее ты сможешь делать со мной всё, что захочешь, — поднял брови он на попытки Юнги снова поцеловать его. — Ответишь мне на один вопрос, и я отстану, — поджал губы старший, осматривая две тетради на мягких простынях; Хосок устало вздохнул на ребячество Мина, но согласно качнул головой, — кто облил грёбанным супом твои тетради по экономике? Чон опустил взор на свои испачканные конспекты; чернила растеклись по страницам, а листы смялись волнами, став цветом испачканной охры и издавая неприятный запах мясного супа. — Сам, — просто поджал губы он, попытавшись снова продолжить письмо, но рука старшего настойчиво закрыла новую чистую тетрадь, в которую Хосок переписывал конспекты. — Не ври, — покачал головой Мин, пытаясь ухватиться взглядом за взгляд младшего, что упорно его отводил: явный признак того, что Чон говорил неправду, — ты ненавидишь мясной суп, тем более в студенческой столовой. — Господи, Юнги, признаюсь, я изменяю тебе с мясным супом, только отстань, — попытался перевести всё в шутку Хосок, закатывая глаза и толкая старшего в грудь, что тут же повис над полом вниз головой вновь. Мин нахмурился недовольно, разглядывая исписанные маркером обои кверху ногами и скрещивая руки на груди, заставляя Чона смеяться над такой серьёзностью. — Ну не злись, — тёплый поцелуй в предплечье, — Мизуки любит мясной суп, мы обедали вместе, — одной рукой убирал он спутавшуюся чёлку с глаз Юнги заботливо. — Мизуки, — фыркнул Мин недовольно, отводя взор в сторону, — вот пусть она и переписывает твои конспекты. Хосок рассмеялся на то, как его парень надулся и весь сделался неприступным; он вздохнул, захлопывая тетради и решая оставить всё на потом, взбираясь на худые бёдра старшего и медленно пробираясь тонкими пальцами под пуловер того. — Если я не закончу университет, то ты будешь меня обеспечивать до конца жизни, — напомнил он, когда Юнги с довольной ухмылкой поднялся к нему, сталкиваясь ладонями где-то на постели. — Я и сейчас тебя обеспечиваю, столетием меньше, столетием больше, — протянул он и тут же получил лёгкий укус в нижнюю губу. — Засранец, — ухмыльнулся Чон, позволяя рукам Юнги стянуть с себя футболку. — Зато твой личный, — довольно прошептал Мин и подарил младшему томный поцелуй у шеи.***
Шум воды и тихие стоны заглушали реальность. Тёплые струи били по светло-бежевой плитке, оседая на разгорячённой коже маленькими каплями. Белый свет лампы у потолка позволял рассмотреть два тела, что укрылись от будней в душевой кабине. У лодыжек собиралась приятно пахнущая мятная пена для ванн, чуть щекоча чувствительную кожу, а высокие стёкла запотели от жара воды и тяжёлого дыхания. — Тихо-тихо, — томно приговаривал Юнги на ухо стонущему Хосоку, что откинул голову ему на плечо и исходился всхлипами от волнами накатывающего наслаждения; его тело мелко дрожало, напрягая каждую мышцу и тут же расслабляя, а Мин продолжал беспощадную пытку, медленно двигаясь в податливом теле. Секс в душевой, на самом-то деле, не был чем-то очень удобным и практичным, потому что вся смазка смывалась, а ещё нужно было всё время стоять, но у младшего определённо был какой-то фетиш на это, так что Юнги был вполне не против, особенно, когда Чон такой податливый и чуть ли не плачет от переизбытка эмоций; старшему безумно прельщало наблюдать за ярким румянцем на щеках своего парня и его приоткрытым ртом, а ещё мелко дрожащими ресницами и подгибающимися коленями. Они часто принимали душ вместе, в основном просто дурачась после тяжёлого дня и целуя друг друга в носы, но временами это переходило в шуточную борьбу, где Юнги медленно, но верно захватывал Хосока в плен, крепко держа за тонкие запястья и вжимая того в стену; Чону нравился такой Юнги, он буквально сходил по этому с ума, и временами специально подначивал его на подобные вещи как бы невзначай. — Юнги-и, — стонал Чон несдержанно, ладонями упираясь в стену, дабы не сойти с ума от рук, что небрежно, совершенно по-хозяйски скользили по его влажному телу; каштановая чёлка назойливо липла ко лбу, но Хосоку, с его звёздами под веками, она была не так важна, когда он тыкался носом в шею старшего. У Юнги были плавные и равномерные толчки, Чон называл их 'люблю, когда мой парень медленно кончает', и, на самом-то деле, это была правда. У Хосока томными волнами ползло возбуждение и щекочущее наслаждение, доставая до самых кончиков пальцев, и уже от этого можно было сойти с ума. В такие моменты младший походил на рыбу, выброшенную на берег и ловящую последние глотки воздуха, что довольно-таки прельщало самолюбию Юнги. Старший вышёптывал непонятные словосочетания, относящиеся к Хосоку, в своей странноватой манере, от самых грязных и грубых вещей до сладкого зефира, от которого скрипит на зубах. — У меня затекла поясница, — проворчал Чон и тут же подавился стоном, когда Юнги резко поменял ритм, ускоряясь; Мин нажал на местечко чуть ниже спины, где особенно чувствительно, и подождал, пока младший окончательно упрётся лбом о кафельную плитку, в беспомощном жесте скользя по своему телу пальцами, стараясь задеть возбуждение, но был нагло прерван своим принципиальным парнем, который 'кончаешь без рук, как в наш первый раз', хотя в этот самый 'первый раз' Чон был готов кончить просто от того, как долго и тщательно его растягивали и целовали ключицы, шепча всякие глупости на ушко; но Хосок покорно не сопротивлялся, позволяя Мину обхватить одной ладонью свои запястья, поднимая их над головой младшего и ускоряя темп в несколько раз, потому что так удобнее, и потому что Чон вполне мог лягнуть от недовольства: медленно, это, конечно, приятно, но ему ещё нужно было ужин готовить и лечь спать, желательно пораньше, потому что у него шла сессия. Юнги откинул голову назад, отлипая от любимой шеи напротив, и прикрыл довольно глаза, выпуская шипение через зубы, когда Хосок особенно тщательно сжимал его изнутри; он недовольно заметил, что запястья в его руках подозрительно сильно скользили, потому что младшего растягивал он, да и то уже вся смазка смылась с их тел в водосток. Мин нахмурил брови и кинул взор на красивые пальцы и длинные руки в своей, после чуть сощуриваясь, в попытках убедиться в том, что ему не показалось. Не показалось. У Хосока по запястьям разводами плыла кремовая консистенция, что была чуть светлее его собственной кожи и явно выделялась, открывая обзор на небольшие синяки где-то ближе к кистям. Мин незаметно потёр руки, дабы окончательно убедиться в том, что на запястьях младшего была тональная основа, и смог тщательнее лицезреть некрасивые, оставленные не им, отметки. Юнги нечасто был груб во время секса, а даже если и был, то на руках синяков и засосов не оставлял, потому что у Хосока эти самые руки тонкие очень и вообще какие-то подозрительно хрупкие, а потом ещё и болят даже от незначительной грубости; он у Мина был такой: практически повсеместно чувствительный, и слишком восприимчивый к боли; именно поэтому Юнги всегда очень боязливо реагировал на подобные вещи. Метки были не его и это было точно. Старший мгновенно пустил в голове процесс генерирования подборок ревнивых мыслей, но не останавливался, дабы Чон не понял ничего; они поговорят об этом позже.***
Ободранные стены цвета охры активно зияли пробоинами от каких-либо случайно кинутых вещей, а окна, зашторенные плотными бордовыми шторами, были раскрыты нараспашку, пропуская свежий весенний воздух, от которого веяло смольными почками и листвой. На старой кровати, простыни которой скатались со всех углов, сидел, подогнув под себя ноги в пижамных штанах со звёздным небом, любуясь младшим издалека, Юнги. Его влажная после душа чёлка спуталась и висела небрежными сосульками, спадая на глаза. Рукава свободной хлопковой кофты серого цвета были закатаны до локтей, а ладони упирались в края кровати. На полу, возле разбитого стекла шкафа-купе, у раскрытых выдвижных ящиках, расположился Хосок в позе лотоса, с недовольным лицом нюхая носки один за другим, дабы понять, что кинуть в стирку, и периодически морщился, вызывая у Мина тихую улыбку. Бёдра и ноги младшего были голы, а на чистое тело был надет тонкий бежевый пуловер, что мешком складывался на нём; чуть выше лодыжек тянулись забавные носки с жирафами, которые Юнги подарил ему в честь сдачи первой его сессии. Влажные каштановые волосы младшего спутались и уже успели немного подсохнуть, оставаясь милым беспорядком на голове. Мин обводил его силуэт тёплым, немного колючим взором, дабы уловить хоть что-нибудь, малейшую деталь, говорящую о том, что не устраивало Хосока в их личной жизни. Мысли у Юнги ворошились и тихой горечью оседали где-то глубоко в подсознании; он не понимал, не хотел понимать то, что Хосок ему изменял. Их отношениям было уже больше семи лет, и это было гораздо более сложным, чем казалось: принять то, что правда может просто взять и разрушить всё построенное, а ложь так и останется гнить изнутри. Юнги вздохнул глубоко, наслаждаясь видом домашнего младшего перед собой будто в последний раз. — Ты спишь с кем-то? — просто спросил он, даже не меняя выражения лица, и тут же заметил то, как Чон замер с очередным носком у лица. Младший глупо хлопнул глазами, будто пытаясь переварить сказанное, а затем медленно нахмурил брови, откладывая носок на пол. В его движениях образовалась какая-то напряжённость. — Что? — переспросил Хосок, поворачиваясь к старшему и разглядывая лицо того, решая, будто ему послышалось, а Юнги на кровати поджал губы практически обиженно. — Я спросил, спишь ли ты с кем-то, — повторил он, поддевая кромку серой кофты, принимаясь медленно вытягивать нитки, выдавая своё волнение; Чон напротив нахмурился ещё больше и оглядел того с макушки до пят. — В смысле? С тобой, — выдал он равномерно, само собой разумеющийся факт, не совсем понимая суть вопроса, что задал ему старший, а после, словно к нему резко пришло осознание, Хосок поднял удивлённый взор на Юнги и выпалил, — ты имеешь в виду, что я тебе изменяю? Сплю с кем-то, кто не ты? Голос младшего звучал действительно удивлённо и даже немного обиженно, потому что подобное его, как человека верного своей паре на протяжении всех отношений, оскорбляло. А Юнги не хотелось отвечать, он замер на кровати, рассматривая выражение лица младшего, и хотел немного отмотать время назад и каким-нибудь образом предотвратить этот разговор, которого, как он думал, в их совместной жизни не возникнет никогда. — Юнги, — позвал Хосок старшего, всё ещё оставаясь на полу и не решаясь подняться к тому на кровать. — Откуда у тебя эти синяки? — спросил Мин, взором обводя руки младшего, которые были тщательно скрыты под пуловером; Чон на секунду оцепенел, осознавая, на что намекает старший, а потом устало потёр переносицу. — Ударился, — пробубнил он в ответ, отлично осознавая, что это не пройдёт снова, но не имея желания и возможности говорить правду, — серьёзно думаешь, что я трахаюсь с кем-то? Пока ты работаешь или типа того? Классно. Юнги на мгновение стало стыдно, но перед глазами тут же всплыли картины того, как тональная основа стекает с тонких запястий, говоря явно не о простых случайных ударах. — Зачем ты их замазал? — проигнорировав укор, поинтересовался старший, разглядывая совершенно беспомощное выражение лица напротив; Хосок начинал лгать. — Мне... не нравится то, как они выглядят, — передёрнул плечами младший неуверенно, опуская глаза на свои ладони и тонкие пальцы, что переплетались друг с другом в нервном жесте, — Юнги... — начал было он, когда Мин поднялся с кровати, медленно выходя из комнаты. — Я понял, — ответил старший практически холодно, исчезая в дверном проёме, и Хосоку не оставалось ничего, кроме как вздохнуть и провести ладонью по лицу в уставшем жесте: он всегда старался не давать Юнги поводов для ревности, но тут обида старшего была оправданной, так что Чон просто остался сидеть на полу, переваривая то, что, возможно, он только что дал первый толчок к расставанию.***
Оставшийся день Юнги не разговаривал с младшим и всячески его игнорировал. Весь его вид выказывал неприступность, а деревянные движения расстраивали Хосока; он, как человек тактильный и за столько лет привыкший к постоянному контакту со старшим, чувствовал себя стеснённо, не имея возможности касаться и целовать того. Юнги, по всей видимости, был настроен серьёзно. Когда старший собрал пару подушек и небольшой плед с кровати, отправившись спать в зал, на диван, Хосоку стало безумно обидно и неприятно, внутри у него о скалы бились холодные волны, но снаружи он лишь одарил Мина потерянным взором, на который тот никак не ответил, с необыкновенно непробиваемым лицом отправляясь в другую комнату. Хосок попытался смириться и не лезть до поры до времени; он заварил себе ромашковый чай и попытался почитать на ночь, но это казалось слишком непривычным, когда Юнги рядом не морщился и не фыркал на кружку с зелёной смесью, а так же не отвлекал его от чтения желанием обниматься. Ссориться с Юнги было слишком непривычно, потому что ссор, как таковых, между ними никогда и не было. Только единожды, когда Хосок, будучи в выпускном классе, постыдился приглашать Мина, что был старше его самого на два года, на свой выпускной, дабы избежать насмешек одноклассников и шуток на тему 'папика'. Тогда Юнги с совершенно спокойным видом пришёл на празднование и сломал нос ухажёру Хосока, который к тому моменту успел перейти на явный, слегка пьяный флирт. Ещё романтичнее было потом вместе оплачивать ему лечение и моральный ущерб с накоплений на колледж Хосока и стипендии Юнги. Чон ворочался долго и упорно, рассматривая низкие потолки их скромной двушки: ему хотелось спать, но быть одному в кровати было уж слишком непривычно, а быть в кровати одному и не чувствовать сопение у шеи — тем более. Он, после часа с лишним безделья, недовольно поднялся со скрипящей кровати, будучи в одних пижамных штанах с котятами и растянутой футболке старшего, что висела на нём мешком. Недовольно нахмурившись и потерев раздражённые глаза тыльной стороной ладони, Хосок тихо направился в сторону гостиной, ощущая, как ступни липнут к дырявому линолеуму. На заправленном диване, что провис со временем, располагался Юнги, свернувшийся небольшим клубочком в поисках тепла, которое обычно получал от вечно горячего Хосока. Мин занимал немного места и явно притворялся, потому что, когда Чон подошёл ближе и навис над небольшим телом, он заметил, как ресницы старшего дрожали, совсем немного, но Хосоку и этого хватило, чтобы понять, что Юнги строит драму. Чон обвёл его взором медленно, тепло и заносчиво, помечая забитый по всем щелям плед, для тепла, и опять искусанные в кровь губы, от нервов. Ему не хватало терпения на это недоразумение и на драму, которую тот себе придумал сам, так что Хосок вздохнул тяжело и опустился на уровень лица старшего. — Ну ты совсем дурак что ли? — риторически поинтересовался Чон и ухмыльнулся, когда Юнги недовольно разлепил глаза, будто ото сна, глядя на младшего исподлобья, словно старый упрямый кот. Хосок поджал губы и покачал головой, подцепляя тонкими пальцами края пледа и вытаскивая его из-под коленей Мина, что неслышно фыркнул, так, чтобы выразить своё недовольство, но не оттолкнуть младшего. Из-за широкого балконного окна проглядывал лунный свет и плескался холодными тонами по неслышной интимности, когда Чон подобрался поближе к старшему, прижимаясь и устраивая их для сна, плотно укрывая коротким пледом и заботливо забивая его под поясницу Юнги. Мин смотрел всё так же колюче, но не толкался и не ворчал, потому что не мог; не имел такой функции. Он лишь тихо ликовал, что Хосок сам пришёл его греть, и он наконец сможет заснуть; без младшего спалось непривычно и холодно, а ещё диван был жутко неудобный и твёрдый, будто сделанный из свинца. Юнги оставалось лишь лежать и думать о смысле бытия, а ещё о синяках на запястьях и локтях; и красивых губах, с которыми он не в состоянии расстаться; и тёплых улыбках, мягких бёдрах, пушистых волосах. Чон смотрел на него в ответ просто и по-настоящему, будто пытаясь показать свою принадлежность, а после тонкими пальцами нашёл красивое бледное запястье старшего, скрытое меж его бёдер, для сохранения тепла; он выудил узловатую кисть и тут же, глаза в глаза, целомудренно приложил губы к тонкой коже на запястье, целуя изломами и витиеватыми витражами. Юнги видел в этом жесте абсолютную нежность и тихо вздохнул, прикрывая глаза, когда младший переплёл их пальцы, прижимая ладони к своей горячей груди, и сам прижимаясь к Мину в извиняющемся жесте. Ему не хотелось давать слабину, но Хосок рядом казался слишком своим, даже после всего всплывшего, так что старший просто позволил этому быть. Чон пригрелся у его груди и закрыл глаза, ощущая тягость сна и грядущих утренних обязанностей; Хосоку было хорошо даже так: на дурацком потрёпанном диване, ужасно провисшем и испачканном. Ему хотелось того, чтобы завтра, под утро, не нужно было объясняться или идти в университет, потому что всё, что ему было нужно, находилось здесь, под одним с ним пледом, разделяя одни сны на двоих, вместе с дыханием. Старший дождался, когда Хосок окончательно провалится в вязкий сон, и его дыхание выровняется; станет густым и тёплым, будто майский ветер. Юнги аккуратно опустил на пушистую макушку взор и, трепетно приподняв взлохматившуюся от нескладных движений чёлку, поцеловал в лоб сухими губами, по-домашнему и привязанно, вкладывая в этот поцелуй спокойный сон и мягкую нугу, что даже сквозь сон прошлась по телу младшего. Мин размышлял долго и витиевато, не задумываясь о том, что утро близится неизбежно и ему совсем скоро надо будет отправляться на работу. На часах было три часа и десять минут после полуночи, когда он твёрдо прояснил в своей голове одну очень важную вещь, что значила целую вселенную для него.***
Утро разгладило морщины хмурого ночного неба, расцветая пастельными цветами на рассвете, когда Хосок, наморщившись, заслышал неприятную назойливую трель будильника из другой комнаты, что упорно звонил уже пару десятков минут. Его тело одеревенело ото сна на жёстком диване и цепких объятий Юнги, но Чон всё равно был доволен их близостью. Он мягко огладил взглядом сонное лицо старшего, что мило морщил нос на неприятные звуки будильника, и аккуратно запустил ладонь в его лохматые, чуть жёсткие смольные волосы, перебирая. — Доброе утро, котёнок, — прохрипел Хосок у его лица, наблюдая за ленивым пробуждением Мина, что медленно открыл сначала один глаз, затем второй, с прищуром глядя на младшего. Юнги тихо сопел носом и то и дело то сжимал, то разжимал ладони на спине Хосока, смотря глаза в глаза со странной, нечитаемой эмоцией, которая холодными волнами билась сквозь этот взор; Чон ощущал это, но продолжал упорно смотреть в ответ, затем поднимая лицо Юнги, поворачивая к себе боком и целуя в чувствительное местечко под скулой. Мин в его руках тихо вздохнул от утренней сухости губ младшего и немного расслабился, когда тот отпустил его лицо из своих тонких пальцев. — Даже спустя семь лет ты не утратил свой божественный дар быть недовольным с самого утра, — ухмыльнулся Чон и вывернулся из рук старшего, резко вставая на ноги и сладко потягиваясь, открывая Юнги вид на тонкую полоску своей загоревшей кожи, что выглядывала из-под приподнятого пуловера; у Хосока был милый пупок и забавный небольшой животик, с которым он чувствовал себя более чем комфортно, и который так сильно был любим Мином. Чон забавно зевнул и подмигнул старшему, направляясь на кухню в приподнятом утром настроении; он раскрыл окно, впуская весеннюю прохладу, а затем упоённо принялся доставать продукты из холодильника, в то время как Юнги неслышно прошлёпал за ним. — Хосок, — проскрипел он излишне посаженным утром голосом, и Чон вздрогнул, разбивая яйцо о борт сковороды, тут же поворачиваясь к старшему. — Не пугай, — улыбнулся младший, немного нервно оглядывая будто уставшего, даже после сна, Мина, который напряжённо уселся на барный стул; домашняя футболка цвета хаки болталась на нём мешком, а бледные ноги были обнажены. На легкомысленность и доброжелательность Хосока он покачал головой и невольно взъерошил смольные волосы на сбритом затылке, в чём Чон сразу же распознал признак нервозности. Младший глубоко вздохнул, прежде чем снова отвернуться к сковороде; он разбил второе яйцо и добавил небольшое количество молока, тут же взбивая вилкой так, чтобы получился не совсем омлет. — Мы не будем игнорировать этот разговор, — немного отстранённо произнёс Юнги, будто разговаривая со спиной, в которую устремил свой взор. Хосок незаметно поморщился и случайно пересолил омлет третьей щепоткой. — Ладно, — просто ответил он, будучи приготовленным к тому, чтобы услышать некоторые абсолютно не подтверждённые ничем обвинения. За его спиной Мин замолчал на секунд тридцать, будто морально пытаясь увериться в верности следующих своих слов. — Я... прощу тебя, если ты мне изменяешь, я приму это как определённый переломный момент, просто скажи — чего тебе не хватает в наших отношениях? Я исправлю, — произнёс старший на одном дыхании, рассматривая каштановые волосы Хосока и неровно выбритый затылок самим Мином. У Юнги внутри всё изливалось горечью от собственных слов и мыслей, но последнее, чего он хотел — это расставаться с Хосоком, которого на полном серьёзе считал своей родственной душой; у них за спиной было семь лет чистой химии и тёплых чувств, что Мин не испытывал никогда и ни с кем и вряд ли испытает без. Юнги было далеко не пятнадцать, и в его голове не стояло нерушимых принципов и упрямства, он шёл на компромисс как взрослый человек, потому что аргументов для того, чтобы расставаться с половиной себя, не было. Хосок на слова старшего резко убавил огонь у плиты и обернулся с совершенно возмущённым видом, держа лопатку для готовки в руках и складывая их на груди; его брови нахмурились, а губы сжались в тонкую полоску. — Мин Юнги, ты охренел? Да не трахаюсь я ни с кем, кроме тебя! И даже не хочу! — практически на грани крика произносил Чон, буравя старшего обиженно, — Пристаёт ко мне перевозбуждённый первокурсник, которому драмы в жизни не хватает, и всё тут! — В смысле? — приподнял непонятливо брови Юнги, напрягаясь ещё больше от новой информации. — Зажимает меня малолетка по коридорам, чего непонятного? Лезет, толкается, имя моё коверкает и жвачками кидается: внимание как может привлекает. Ты же сам такой был, не помнишь что ли? — устало вздохнул Хосок и закатил глаза на абсолютно нечитаемое выражение лица старшего, — и суп он мне тоже на тетради пролил, когда приставал в столовой. — Серьёзно? — удивлённо поинтересовался Мин, ощущая падающий с сердца камень и приятное расслабление от одного только осознания, что все его предположения оказались неправдой. — Ну конечно, блин, ты хоть головой подумал, прежде чем мне такое предъявлять? Я же с тобой всё то время, которое не на парах, — раздражённо махнул кухонной лопаточкой Хосок, после вспоминая про омлет и принимаясь накладывать еду в две небольшие тарелки, — и, в конце-то концов, Мин Юнги, ты меня трахаешь более чем хорошо, причём ежедневно и с поразительной частотой, с чего бы мне быть недовольным? — выгнул бровь Чон, пододвигая к старшему тарелку с омлетом, — Меня затрахивают дома, в прямом смысле, спасибо, больше не надо. Юнги напротив гордо усмехнулся и запустил вилку в мягкую консистенцию на тарелке, чуть наблюдая за довольно раздражённым ситуацией Хосоком, что принялся есть прямо у плиты, держа тарелку в руках и периодически недовольно фыркая. — Не фырчи, — протянул Мин более чем довольно и начал жевать немного пересоленный омлет, даже не претендуя на что-либо другое после своего спектакля, — ну откуда я мог знать? Твои гейские друзья никогда не вызывали у меня доверия. — Позволь заметить, ты сам когда-то был моим гейским другом, — выгнул бровь Чон, тут же отлавливая самодовольный взор старшего, что, словно сытый кот, подпёр лицо рукой и спокойно поедал свой завтрак. — Вот именно поэтому и не вызывают доверие, — тянул он совершенно сладко, а затем спрыгнул со стула и подошёл к младшему вплотную, дабы бросить тарелку в раковину, и шлёпнул Хосока по бедру несильно, но собственнически, тут же ловя на себе обиженный взор. — Я собираюсь сломать нос твоему малолетнему ухажёру, солнце, — улыбнулся обыденно Мин, после успокаивающе целуя кончик носа насупившегося младшего. — Ну и зачем? У него гормоны, первая любовь, не лезь, — отмахнулся Чон, старательно пытаясь выбраться из рук старшего, всё ещё возмущаясь недоверию по отношению к себе, — отстань. Юнги мягко рассмеялся, а после, выдав тихое 'никуда ты не пойдёшь', надавил на податливую поясницу младшего, притягивая к себе крепче; вторая его ладонь легла Хосоку на затылок, отчего тот остался совершенно обездвижен, и узловатые пальцы впутались в утренний каштановый беспорядок. — Не-а, не буду я тебя целовать, даже не пытайся, — упирался ладонями в грудь старшего Чон, возмущённо морща нос и фырча, словно недовольный ёж, — теперь я на диване спать буду. Мин тихо хмыкнул, а потом чутко и не настойчиво поцеловал младшего в пушистый висок, оставаясь в таком положении на несколько секунд, ловя судорожный вздох Хосока, что расслабился в его руках; Юнги прекрасно знал, куда надо было нажать. Младший тяжело дышал, когда Мин подхватил его под бёдра и аккуратно усадил на кухонный стол, близ плиты, рядом с которой они стояли; Чон ощутил сухие губы на своей шее, и то, как Юнги, словно кошка, принялся её вылизывать. Старший аккуратно сжимал мягкие бёдра, после пробираясь под тонкий пуловер, цепкими пальцами очерчивая низ живота до небольшой судороги. Хосок сам начал подаваться на прикосновения Мина, а потом и вовсе подтянул его лицо к себе за подбородок ладонями, вплетая их языки в поцелуй, что выходил вязкий и влажный, наполненный утренним дыханием и немного омлетом. Чон незаметно проложил себе дорогу по груди и торсу Юнги к паху, аккуратно сжимая член старшего и с ухмылкой вырывая хрип из него; Хосок запрокинул голову так, чтобы Мин не смог дотянуться до его губ и принялся медленно водить по его возбуждению с похабной улыбочкой. У Хосока по жизни был пубертатный период, потому что он жил в одной квартире с Мин Юнги, который границ дозволенного не знал ещё со второго года их отношений, раскладывая младшего на всевозможных поверхностях и плоскостях, и Чон начинал подозревать, что тот таким образом пытался высосать из него душу. Хосок ускорил движение на возбуждении старшего, ощущая влажный лоб, которым Мин уткнулся в его плечо, тяжело дыша; у него перед глазами мелькали всевозможные импрессионистские картины, когда Чон грубо проводил ногтём большого пальца по взбухшей венке, а младший лишь хрипло рассмеялся, после того, как Мин спустил ему в руку и свои штаны. — Чёрт, — хрипло простонал Юнги в тёплое плечо, чувствуя вязкое и липкое в своём паху; он смазано поцеловал ключицу Хосока и, проведя носом дорожку по шее, вязко и по-домашнему задышал в ухо. Чон ухмыльнулся и аккуратно отстранил того от себя двумя ладонями, упираясь ими в грудь старшему, и спрыгнул со стола, направляясь в сторону комнат, вальяжно виляя бёдрами. — Ну и куда ты? — крикнул Мин, шлёпая ступнями по линолеуму следом. — А что? — хмыкнул Хосок, даже не оборачиваясь и заворачивая в спальню; он нагнулся к небольшой тумбочке, начиная выуживать толстые тетради из огромной кучи. — По-моему, мы ещё не закончили, — протянул Юнги, сжимая мягкое бедро младшего и наблюдая полоску загорелой кожи на пояснице Хосока, который тут же выпрямился и развернулся лицом к старшему. — А я тебя не хочу, — хмыкнул он, ощущая напряжение от одного взора Мина, что настойчиво ухватился за его талию, — я тебе изменяю, забыл? Мне не нравится с тобой спать. Пойду изменять тебе с экономикой. Хосок усмехнулся и выкрутился из цепких рук, не прикладывая каких-либо усилий и, виляя бёдрами, направился в гостиную на поиски своего рюкзака, держа в ладонях несколько толстых тетрадей, провожаемый настырным взглядом Юнги. Уже в коридоре, практически на выходе, Чон был подловлен старшим и настойчиво удовлетворён прямо у стены рядом с входной дверью; протяжные, обрывистые стоны и звонкие шлепки разносились по помещению, а Хосок был уверен на все сто процентов, что на пару по праву он уже точно не попадёт.***
Университетский гул стоял в ушах, над макушками учеников разливалось дневное небо, окрашиваемое лучами невзрачного солнца. Громоздкое здание с каменными перилами и бордовой крышей тянулось ввысь, вытягиваясь. Юнги с совершенным смольным беспорядком на голове и серьёзным лицом тащил Хосока сквозь толпу студентов, проталкиваясь недовольно и мысленно проклиная это место, которое он покинул ещё два года назад; его красная куртка распахнулась, обнажая вид на поношенную свободную футболку с лейблом какого-то рэпера. Младший за его спиной тихо хныкал и выглядел совершенно обречённо; на нём был огромный пуловер Юнги с изображением рыжего шпица, а на ногах чёрные леггинсы, обтягивающие всё то, что нужно и не очень. — Котёно-ок, ну не надо, — тянул Чон совершенно расстроенно, но Мин был настроен слишком серьёзно, чтобы поддаваться на провокации, — пообещай не ввязываться в дра... — его прервал бумажный самолётик, прилетевший ровнёхонько в лоб. Лицо Хосока преобразилось недоумением в то время, как глаза уже заранее искали засранца в толпе. Парень с нахальным лицом и видом победителя, стоял, сложив руки на груди и подняв подбородок; его провоцирующий взор был направлен на Хосока, а бровь заинтересованно выгнута. — Привет, Чонгук, — ответил спокойно и улыбнулся Чон, сжимая ладонь своего парня в руке сильнее; Юнги среагировал слишком мгновенно, тут же находя свою цель заносчивым взором и замахиваясь для удара. Визг Хосока на заднем плане отдалённо напоминал шум от стёртых шин.***
На заднем дворе университета, на футбольном поле, спиной облокотившись о сетку, сидел абсолютно разочаровавшийся в жизни Чонгук с синяком, расплывающимся на скуле; всё его лицо изображало вселенскую тоску и грусть, а Хосок, сидевший рядом в позе лотоса, аккуратно прикладывал лёд к месту ушиба младшего. — Ну я же тебя предупреждал, ребёнок, — покачал снисходительно головой Чон, аккуратно улыбаясь обиженному подростку, получая в ответ лишь какой-то излишне драматичный взор. Юнги над ними облокотился о сетку близ Хосока, не без удовольствия наблюдая за своим абсолютно мягким парнем и жуя жвачку с особым остервенеем; сам Мин остался практически весь в порядке, потому что Чонгук не то, что сориентироваться не успел, он не смог даже понять чей кулак и за что летит в его лицо. У Юнги оцарапалась только щека немного и болела костяшка на среднем пальце правой руки; в целом, он был доволен своей работой. — Я думал, ты говорил про парня только чтобы отшить меня, — пожал плечами Чонгук, меланхолично уставляясь на небо, щурясь недовольно и шипя от боли в скуле. — Я что, похож на человека, который свободен? В смысле, я ношу большие пуловеры своего парня, и мы часто созваниваемся по фейстайму, особенно во время обеденного перерыва, — Хосок мило улыбнулся младшему, который разочарованно поморщился, — у меня вся шея в засосах, ну это же должно было о чём-то тебе сказать? Чонгук задумчиво закусил губу, а после застенчиво опустил взор на дорожку для футбольного поля. — Ну, знаешь, хён, в пособии для подростков написано о том, что я не должен принимать 'нет' за ответ, вот я и... — неловко пожал плечами он, а Мин сверху хрипло рассмеялся, похлопывая младшего по плечу. — Понимаю, мелкий, — доброжелательно произнёс он, настроенный уже не так враждебно, как до, — но на Хосоке ни одно из пособий не сработало. Ну, знаешь, он был таким любимчиком класса и вечным генератором шуток, а я был на два года старше и постоянно учинял какие-нибудь странные вещи. Например, дышал ему в шею в столовой. До сих пор немного чувствую себя педофилом. — О, Господи, — рассмеялся Хосок солнечно и толкнул старшего в ногу, — Чонгук, не слушай эту задницу. Всё было очень мило! Ему было неловко спрашивать у меня, какую музыку я люблю, так что он просто пригласил меня на фестиваль, ну, знаешь, там, где много групп и сразу? Он был настолько стеснительным, несмотря на разницу в возрасте, что даже не поцеловал меня! — Хосок тихо захихикал, придерживая подтаявший лёд у скулы Чонгука, который периодически морщился. — Вы такие старые, — протянул Чон задумчиво, устремляя взор на покрасневшего Мина. — Хэй! Значит теперь я слишком стар для тебя? — засмеялся Хосок, передавая младшему пакет со льдом и поднимаясь с короткой травы, отряхивая ноги. — Если честно, я собираюсь страдать по тебе ещё пару месяцев, — хмыкнул Чон, поднимаясь следом и подхватывая свою сумку с футбольного поля, — но вы такие мужья, что мне даже стрёмно. Юнги сипло рассмеялся, перехватывая смущённый взор Хосока, который подвился к нему сбоку, переплетая их ладони в плотный замок и тычась старшему в плечо покрасневшим носом. — Пока, хён, — помахал Чонгук старшему, идя спиной уже в нескольких метрах от них; на его скуле расплылся тёмный синяк, а волосы были озорно взъерошены, так, как ему полагалось по статусу, — всё ещё считаю, что у тебя классная задница, — крикнул он напоследок, скрываясь в толпе до того, как Юнги смог бы убить его взором. — Я тоже, — пробурчал Мин, ощущая тёплое хихиканье у себя на шее; Хосок размеренно шагал в сторону университета, потому что третья пара должна была начаться совсем скоро, а Юнги катастрофически сильно опаздывал на работу, — почему ты не сказал мне сразу? — Не сказал что? — нахмурил брови младший, отпинывая носком кед какой-то камень в сторону ворот, — То, что ко мне пристаёт Чонгук? — Мин неопределённо кивнул, — Ну, знаешь, это так по-гейски — звать своего парня разобраться с сопляками с первого курса, — пробормотал Хосок. — Мы и так геи, — рассмеялся Юнги, пытаясь обойти толпу студентов до тех пор, пока у него не развилась клаустрофобия. — Я — бисексуал, — напомнил Чон, многозначительно поднимая брови. — Не имеет значения, — лениво протянул Мин, протаскивая младшего к широкой лестнице, — когда мы поженимся, тебе буду нравиться только я. — Дурак, — мгновенно покраснел Хосок, пряча улыбку за широким рукавом пуловера, — мне уже нравишься только ты. — Значит, осталось только пожениться, — хмыкнул Юнги, глазами ища нужную аудиторию и утягивая за собой младшего, что возмущённо супился. — Мы не будем жениться! — прикрикнул он, собираясь выглядеть смущённым целый день из-за того, что его сокурсник кинул на него ухмыляющийся взор. — О-о, ещё как будем, — рассмеялся Мин, неожиданно притягивая Хосока к себе за руку, так, чтобы тот врезался в него, после того, как старший остановился у нужной аудитории. — Отстань от меня, Мин Юнги, — пробормотал Чон смущённо, заливаясь румянцем от довольной ухмылки старшего, который медленно обхватил его за талию и, выждав немного, нажал на ямочки на пояснице. — Не-а, — прошептал он и аккуратно поцеловал горячую щеку Хосока, улыбаясь резкому вдоху и крепкой хватке на своём локте. — Иди давай, — опустил взор Чон, аккуратно толкая старшего в грудь, — тебе же как-то надо кормить своего супруга, — хохотнул он, наблюдая за расцветающей ухмылкой Юнги, что шёл спиной, норовя свалиться на лестнице, — аккуратней! Мин закатил глаза добродушно и сделал жест рукой у уха, мол, 'позвони мне, детка', прежде чем обернуться и быстро спуститься по лестнице с совершенно глупой улыбкой на губах и пустотой в мыслях. Хосок, весь залитый румянцем, думал, заходя в аудиторию, что его парень самый дурацкий парень на свете, но слишком свой, чтобы думать о ком-то ещё.