Everything around you is numbers

Когда Шерлоку впервые пришлось это наблюдать, он не побежал к маме в сад и не стал ее отвлекать от прополки цветочной клумбы. Он не метался по комнате с безумными криками и просьбами о помощи и не пытался избавиться. Он просто наблюдал, как посередине запястья проявляются какие-то странные кривые, а после он идентифицировал это как детский почерк. Кажется, по одной из книжек, находящихся в комнате Майкрофта, можно было многое определить по этому критерию, если не все. Буквы становились более четкими и иногда оказывались цифрами, а после представляли собой несколько математических выражений, а может и доказательств в кратком варианте. Что тогда произошло — было большой загадкой для Холмса, а это он любил. Строить длинные цепочки рассуждений, подкрепляя их наблюдениями и фактами. Рассуждение от общего к частному и наоборот — было ему гораздо ближе, чем математика. Он понимал ее, как же еще, но не принимал. Наука без развития, где уже все открыто и доказано, и даже передоказано на основе новых теорем и аксиом. Чего не скажешь о химии. Да, там тоже есть свои законы и закономерности, но разница в том, что человечество еще не до конца понимало суть на атомно-молекулярном уровне и стремилось к разъяснениям. Так же и Холмс стремился понять природу этого феномена на своих руках. Он строил теории об аллергических реакциях и их возможных последствиях, о возможности полосовидной атрофии кожи, о странных линиях Блашко и о многих других причинах, пока краем уха не зацепился за разговор двух одноклассников об их якобы «родственных душах». Люди, которые связаны с самого рождения каким-то своим знаком, привычкой или именем своего партнера. Ни один из этих критериев не описывал ситуацию Шерлока. Он долгое время не терял крупиц надежды, бережно их собирая и охраняя не хуже Смауга. Это были остатки детства и слепой веры в прекрасное, не испорченные давлением внешнего мира. До того момента, пока это не прекратилось. Исчезли и больше не проявлялись странные надписи, которые он так и не мог расшифровать, хоть и отдаленно понимал их принадлежность к алгебре. Как будто с этим событием исчезла незримая поддержка по ту, невидимую, сторону и пришло горько-терпкое осознание своей уникальности, смахивающей на гнилое одиночество. Все. Нет больше надежды, что есть кто-то способный его понять не хуже самого себя, потому что вселенная оказалась на редкость ленивой в этот раз. Вскоре пыл вместе юношеским максимализмом начал медленно утихать, как и заинтересованность в людях, в общении с ними; а после стало просто скучно. Скучно до дрожащих пальцев, держащих зажигалку — единственная вещь, от которой Холмс ощущал тепло. Скучно до терпкого запаха химиката, каплю которого он имел неосторожность пролить однажды на руку. Скучно до ощущения пустоты где-то в районе сердечной мышцы, и лишь глухой стук подсказывал, что там еще что-то есть. Скучно до подкашивающихся ног во время абстинентного синдрома и пару выпавших из календаря дней. Скучно до осознания штампованности всех криминальных личностей и их скудности бытья. Скучно даже тогда, когда он слышит от своей домовладелицы про какого-то профессора, написавшего тракт о биноме Ньютона и получившего кафедру математики в каком-то престижном месте. При слове «математика» Шерлок неосознанно тянется правой рукой к запястью и кривит усмешку. Он ненавидит математику.

***

Время снова шло своим неумолимым ходом, и в жизни Холмса появились одно за другим пару светлых пятен. Джон — военный врач в отставке и его новый сосед — был одим из них; они на удивление нашли ту золотую середину в общении, которая устраивала их обоих. Правда сам он бы назвал это хождением по лезвию, где каждый шаг стоило продумывать и стараться не отступиться. В ближайший день Шерлок узнал о своем «тайном поклоннике», а позже — и его имя. Он догадывался, что многие вещи в этом мире должны быть подвластны какому-то порядку и кто-то должен это систематизировать, собрать в единое целое. Тот таксист сказал, что не одному ему бывает скучно, и что-то насторожило детектива в этих словах. На задворках создания Холмс все чаще замечает назойливый шепот и мелкое передрагивание мыслей, как-будто что-то вертится так близко, прямо на кончике языка. Полная, сформированная идея, подобна вирусу. И он не раз себе это доказывает. Лишь со временем все сомнения отходят на дальний план: когда расследования становятся все более и более интенсивными, зацепляя все мысли и принося поистине царское наслаждение; его все больше заносит на поворотах, крутит и шпыняет из стороны в сторону, но это все совсем не важно, если на следующий ступени тебя будет ждать чуть-ли не сам Дьявол. Шерлок почти уверен, что это он и есть. «Почти» потому что он не знает, что Дьявол предпочитает костюмы от Вествуд. Холмс лишь догадывается о ростках его сомнений и надежд. Если вся жизнь — череда случайных событий, пусть и связанных между собой, то это безумие в чистом виде. Все настолько состоит из случайных вещей, что он не может поверить ни в странного парня, явившегося в Бартс и предлагавшего свой номер, ни в череду смертельного отсчета, ни в Джона, обвешенного муляжом взрывчатки; ни в высокие голосовые интонации, обладатель которых выглядит слишком разным, чтобы быть тем, кем Шерлок мог его вообразить. Все это обман чистой воды, и никакая комбинаторика не сможет это выявить. Вся его жизнь — глубокая вода. Пусть так, но он все еще ненавидит математику, пусть и не может объяснить, почему его бросает в дрожь при виде теперь уже аккуратных записей, растянувшихся почти по всему предплечию. «Ты тоже это понял, не так ли?»