Жареный чай

Море стремительно ползло к моим окнам. С каждой волной уровень воды становился на сантиметр выше, а значит через пятнадцать-двадцать минут моя комната превратится в огромный аквариум. Пора уходить. Но я сижу на подоконнике и жду, слабо надеясь на то, что пронесёт, что и в этот раз всё обойдется. Но стоило мне подумать, что море утихомирилось, как очередная волна разбилась о стену нашей многоэтажки, и сквозь многочисленные щели в оконной раме солёные капли проникли внутрь. Теперь точно пора. Я хватаю рюкзак, который как раз на такой случай лежал в кладовке, и выхожу из квартиры, заскочив по дороге на кухню, чтобы взять рахат-лукум — она его любит. В подъезде меня ждёт неприятный сюрприз — вода успела преодолеть два лестничных пролёта, чтобы намочить мои кеды. Зараза! Я чисто на автомате ткнула в кнопку вызова лифта и, не дожидаясь пока ржавый гроб крякнет, чихнёт и как всегда не двинется с места, поплелась наверх. Мало того, что этажа под номером тринадцать я достигла изрядно запыхавшаяся и вспотевшая, мало того, что до звонка я еле дотянулась, потому как он располагается на высоте двух метров, видимо, хозяйка решила, что люди другого роста ниже её достоинства, так меня ещё и встретили голосом, насквозь пропитанным неприязнью. — Кто там? — Это я. — Не знаю таких! — заявила женщина. — Это Маша, внучка твоя! — Не мели чушь! Нет у меня внучки! — продолжала упрямствовать бабушка. — А я рахат-лукум принесла… Четыре замка, до того мешавшие мне пробраться в квартиру, были мгновенно открыты, а в проходе образовалась распахнувшая руки женщина послепожилого возраста. — Внученька! — протянула она, радушно улыбнувшись. — Бабушка! — протянула я, чуть более саркастично, чем требовалось. Она на секунду прижала меня к себе и, выхватив коробку с лакомством, поплелась на кухню — ставить чайник. Я кинула рюкзак в угол прихожей и последовала за ней, оставляя на тёмно-бордовом ковре мокрые следы. В ожидании чая, мы с бабушкой молча сидели и смотрели в окно, из которого открывался потрясающий вид на медленно затапливаемый город. И вдруг, я слышу этот душераздирающий звук… ну почему? Почему у всех старых чайников свисток кричит так, будто его режут заживо? Я на автомате дёрнулась в сторону плиты, но бабушка преградила мне дорогу. — Сидеть! Я бухнулась на место. Совсем забыла, что при ней нельзя делать никаких резких движений. — Но у… вас чайник кипит! — Пусть кипит! Или он тебе мешает? — она прищурилась, уставившись на меня как на учительницу, заявившую, что у её любимого сыночка нет слуха. — Нет, что вы, — выдохнула я единственно правильные слова. — Просто… — Я взяла себя в руки и всё-таки перешла на «ты». — Ты так хотела попить чаю… — И попью! Когда он приготовится. Или я чего-то не понимаю, или… — Но ведь чайник свистит. Это значит, что вода вскипела, а следовательно — можно заваривать чай. — Всё так. Но я люблю, когда вода в чае слегка поджарена. Я же не ослышалась, правда? Хотя зная мою бабушку… И всё-таки я рискнула возразить. — Воду нельзя поджарить. — С чего бы это? — Эм… — вот уж не думала, что буду читать взрослому и по всем признакам образованному человеку лекцию. — Когда вода достигает температуры в сто градусов, она начинает выкипать, а не поджариваться! По всем законам физики… — Твои законы физики — ничто, по сравнению с моей логикой. А вот на это мне нечего сказать. Мы продолжили молча сидеть, слушая отчаянные вопли чайника и продолжая вглядываться вдаль — туда, где солнце ныряло в воду. — Эх, — выдохнула старушка, выключая конфорку. — А я-то уже начинала думать, что не доживу до Всемирного Потопа.