ЗВЕЗДНЫЕ КАПИТАНЫ: Сквозь горизонт событий.

Звездные капитаны из забытых легенд... Ткани мира, как старые шрамы, свой оставляют след. Потаенные струны сами вспомнят мотив, И если увидишь небесные руны, Поймешь - ты на верном пути. Марко Поло "Звездные капитаны"

I. Звезды звали. Их лучи, слабо мерцающие в разреженной атмосфере пустыни, прокалывали сетчатку, странным, необъяснимым образом дотягиваясь до самого сердца. Триллионы фотонов, пролетевших миллиарды миллиардов световых лет холодной черноты – и каждый из них был подобен тонкой нити, протянутой сквозь молчаливый космос, протянутой столь туго, что это почти причиняло боль. Узоры созвездий выглядели безупречно правильными, незыблемыми, воплощением идеальной логики, присущей природе. Но в реальности они оказывались не более чем фикцией, абстрактной моделью, наложенной на ликующий, вечно движущийся, поющий хаос из огня, пыли и пустоты, который и был – Вселенная. Вселенная, которая неизмеримо больше любой логики. Идеальный образец совершенного беспорядка, куда более последовательного, чем логика любого сознательного существа. Включая вулканцев. Возможно, их – в первую очередь. Нелогично? Может быть. Но, в конце концов, прожив в этом (и не только в этом) мире столько лет, он может позволить себе отступить от логики. Высокий седой вулканец, стоящий на каменистом гребне холма, беззвучно вздохнул. На плотно сомкнутых губах появилась едва заметная полуулыбка. Доктор Маккой был бы в восторге от этой мысли. Определенно, просто в восторге. …Доктор Маккой. Саркастическая ухмылка, острый и заботливый взгляд, нервные и твердые ладони, столько раз вытаскивающие каждого из них из практически неминуемой смерти… Монтгомери Скотт. Лукавые искры в темных зрачках, морщинки в углах вечно улыбающихся глаз, гениальные руки… люди такие называют золотыми. Он тоже не раз вытаскивал их из опасности – их дом, их Энтерпрайз. Нийота Ухура. Мягкий голос и острый ум, теплая улыбка и стальная воля. Черна, как ночь ее страны – и столь же прекрасна. Павел Чехов. Мальчишеское любопытство и мальчишеская улыбка, несокрушимое жизнелюбие – и столь же несокрушимая отвага. Все самое лучшее изобрели в России, кажется, так?.. Хикару Сулу. Невозмутимость и авантюризм, воля, глаз и рука, что равно верны, точны и остры – как и клинок обожаемой им шпаги. И… Вулканец на мгновение крепко зажмурился, позволив себе этот жест сейчас, когда никто не мог его видеть. Джим. Столько лет прошло, а это имя звучит все так же тепло и остро, радостно-горьким лезвием намертво вживленное в ткань сознания. Все так же… живо. Капитан Кирк был их сердцем, стержнем, вокруг которого выстраивалась пирамида, камертоном, настраивающим веер разрозненных нот. Он был тем, кто сделал из экипажа – команду. Он был тем, кто стал ему единственным другом. Братом. Единственным настоящим братом, да простит его Сайбок, где бы он сейчас ни был. Когда-то эти люди бросились ему на выручку, рискнув и пожертвовав всем – карьерой, будущим, возможно, жизнью. Рискнули, не имея ничего, кроме призрака надежды, не имея никаких гарантий удачи, кроме своего, такого человеческого, упрямства. И, такого человеческого, безрассудства. И – победили. Единственный и бессменный экипаж Энтерпрайз. Его семья. Они были лучшими. Они были командой, единым целым, легко преодолевающим все препятствия, какие космос – и руководство Звездного Флота – ставили перед ними. Они проходили там, где никто не мог пройти. Они были лучшими из лучших. И они ушли. Люди… Они так быстро уходят в пустоту, не оставляя после себя ничего, кроме памяти. Весь их путь – сгорание во времени, стремление к недостижимому, бег от неизбежного. Люди живут так недолго, так жадно и ярко, как метеор, разрывающий небо мгновенным, опаляющим сетчатку огнем. Ослепительным. И таким коротким. И Джим был таким метеором, сверкающим болидом на небосклоне многих и многих судеб, включая судьбу всей Федерации – и его собственную. Он был звездой, принесшей удачу столь многим, озарившей столь многие жизни… И сгоревшей в одиночестве. Спасая других. Как и всегда. И рядом не было никого, кто спас бы его. Разумеется, это было нелогично, неразумно и бессмысленно – Спок все равно не в силах был бы ничего изменить, все обстоятельства были объективно выше его возможности хоть как-то повлиять на ситуацию. Люди не оставляют катры, и, будь он с Джимом, он не смог бы удержать в мире даже его часть. Тем более, что Джеймс Тиберий Кирк с большой степенью вероятности предпочел бы уйти целостной личностью, чем остаться в живых в виде какой-то там части – пусть даже и в сознании лучшего друга. Но, думал Спок, даже если бы он и не смог сделать для Джима то, на что он был способен как вулканец, он мог бы сделать то, на что он был способен как человек. Как друг. Быть рядом. Просто быть рядом, чтобы Джим не чувствовал себя одиноким. Держать руку. Смотреть в глаза. Встретить вместе смерть. И это уже было бы намного больше всего, что можно было бы представить. И этого у них уже не будет никогда.       «Я всегда знал, что умру в одиночестве». Одиночество. Самый большой его страх. Как оказалось, не случайно. Он умер в одиночестве. Как и всегда знал. Седой вулканец прикрыл глаза, подняв лицо к черному небу. Прости, Джим. Я не смог. *** Безусловно, это путешествие во времени создало больше проблем, чем их решило. Но обратной дороги не было… нет. В тот момент, который он покинул, ему не вернуться никогда. Никогда теперь. Время необратимо, и Спок помнил, чем обернулась его попытка – нет, не изменить прошлое, а лишь исправить последствия ошибки, допущенной в настоящем. Как оказалось, игры со временем обходятся очень дорого. Возможно, в этом есть нечто логичное и правильное. Даже безусловно логичное и несомненно правильное – хотя бы потому, что законы вселенной просто не могут не быть логичными – и уж конечно не могут быть несправедливыми. Несправедливость – морально-этическая оценочная категория, которая априори неприменима к парадигмам научных систем. Но… Наверное, он стареет, подумал Спок. Его жизнь подходит к завершению, вот и меняется точка зрения на знакомые и привычные вещи. Наверное, он очень сильно устал от жизни. От… одиночества? … Ночное небо Нового Вулкана, несомненно, впечатляло. Солнечная система планеты была расположена под большим углом к плоскости вращения Галактики, и мерцающая полоса Млечного Пути выглядела с ее поверхности скорее как дуга из тонких растрепанных светящихся перьев, среди которых запутались крупные звезды. Крупнее всего они были в самом зените, там, где сквозь шлейфы газа и пыли проглядывал дымно-огненный белый шар галактического центра, освещающий пустыню ярче террианской луны. Планета, безусловно, была подобрана удачно. Тот же горячий и сухой воздух, пахнущий нагретым камнем, минерализованные источники, скупая и сухая растительность. Тот же состав и плотность атмосферы, то же прозрачно-черное ночное небо с лиловой полосой разреженного света на горизонте. Тот протяжно-певучий ветер и тот же вечно летящий по ветру песок, мириадами крошечных лезвий обтачивающий скалы. Планета была очень похожа на дом. И она не была домом. Этот новый мир был слишком другим, и дело даже не в расхождении временных линий. Этот мир был жесток в самой своей основе. Оборонные системы здесь были развиты на порядок лучше, чем дома, зато фундаментальная наука отставала сильнее, чем это должно было бы быть обусловлено простым отставанием во времени. Плюс к тому – значительное развитие технологий слежения, химического и бактериологического, нано- и квантового оружия. Мощные системы бюрократии, корабли, скорее военные, нежели научные… По сравнению с этой реальностью его собственная выглядела почти фантастической утопией о светлом будущем человечества, какие сочиняли писатели древней доварповой культуры Земли. Даже миррорная вселенная, с которой им приходилось столкнуться, судя по впечатлениям Джима и тем двойникам, которых он видел – даже она не была так холодна и расчетливо-цинична как этот, безусловно, высокотехнологичный, но в чем-то… бессмысленный мир. Это был мир, привыкший не верить. Мир, привыкший воевать. И этот мир определенно не был близок ему. Этот мир изломал знакомых ему людей, разбил их на осколки и сложил из них иное целое – безусловно, гармоничное и логичное, но… безнадежно чужое. Спок подумал, насколько все же велика роль случая в формировании личности человека… и не только человека – тоже. Молодой, порывисто-резкий, опасный, как лезвие лирпы, ранящий и ранимый – юнец, только готовящийся стать взрослым сехлатом – здешний Джим был совсем другим Джимом. И от этого факта парадоксальным образом было легче. Было бы слишком сложно смотреть в Джимовы глаза и видеть в них выражение чужака. Хорошо знакомого, но – чужака. Смотреть в глаза Джима, который не Джим – это слишком… больно. Потому что Джеймс Тиберий Кирк, как показала практика, существует во многих вселенных. А его друг – только в одной из них. Джеймс Кирк, которого он знал, который был его капитаном, его адмиралом, его товарищем и его братом под всеми солнцами их Галактики – не был этим странным, ершистым, недоверчивым пареньком с душой, ощетинившейся сотней игл… причем добрая их половина была направлена внутрь и ранила его самого. В глазах его друга всегда плескалось теплое золотое солнце Айовы – а глаза этого Джима были выжженным небом, прокаленным до звонкой, льдисто-ясной стратосферной голубизны. И душа его тоже была выжжена. Выжжена с самого рождения. Тот Джим, которого он знал, лучился дружелюбием и теплом – и несокрушимой верой в лучший, справедливый исход для всех, кого только возможно. Этот – не верил ни во что. Возможно ли, чтобы обстоятельства детства так сильно повлияли на личность? Так сильно изменили того Джима, которого он знал? Если бы Джим лишился семьи в самом детстве, он тоже мог стать… кем-то похожим? Нет. Нет, сказал себе Спок. Он видел Джима в разных ситуациях, полных горя, страха и опасности. Их работа, в конце концов, не была увеселительной прогулкой и приключением с аттракционами – это была борьба и поиск, полный радостей и открытий, но вместе с тем и опасный. Спок часто стоял за правым плечом капитана, помогая держать небесный свод миниатюрной вселенной Энтерпрайз – и ответственность, которая лежала на друге, была осязаемой тяжестью, даже когда они делили ее на двоих. Он видел Джима разным. Он видел его утраты – переживая каждую невидимо рядом с ним. Эдит, Мирамани, Рейна… эта его вина несмываема, но вряд ли он мог поступить тогда иначе… Брат Сэм. Невестка. И… Дэвид. Дэвид. Спок нахмурился. Эту боль он так и не смог тогда полностью с ним разделить… боль, косвенной причиной которой был он сам. Да, в жизни того Джима тоже было многое. В жизни того Джима был Тарсус, был Фаррагаут, была Денева. Был Генезис и сожженный Энтерпрайз, был трибунал – и неоднократно. И все же его друг всегда ухитрялся сохранять тот невидимый стержень чести, благородства, стальной веры в справедливость – тот удивительный камертон добра и зла, который никогда не позволял ему перейти грань – и который и делал его героем. Обычным, ошибающимся человеком, и – героем. Героем, чье золотое сердце привлекало к нему окружающих сильнее обаятельной улыбки и дипломатических талантов. Золотое сердце, которое не сожгла и не остудила полная опасностей Вселенная. Сердце, всегда мечтавшее о звездах. И прекратившее биться – среди звезд. Но время не дает вторых шансов. Сослагательное наклонение не существует – не случайно в вулканском языке его просто нет. Kaiidh. Что произошло, то произошло. Точка. Обратной дороги нет. Обратной. Дороги. Нет. Спок прикрыл глаза. Наверное, если бы он был человеком, ему сейчас, наверное, было бы больно. Если бы он был человеком. *** В этой вселенной шел две тысячи двести шестьдесят третий год. Год, когда там, в его мире, он завершал службу под командованием Кристофера Пайка и готовился принять назначение старшего помощника при уже новом капитане, чтобы отправиться с ним в пятилетнюю миссию на флагмане Федерации. Последний год перед их встречей с Джеймсом Кирком. Все же у Вселенной причудливая логика, иногда совершенно странная, но парадоксальным образом точная, подумал Спок. Нынешняя Энтерпрайз под командованием нынешнего капитана Кирка вот уже четыре года успешно (и не очень) бороздит неисследованные просторы Галактики. Для его Энтерпрайз все только начнется менее чем через год. Где-то там, в его временной параллели, старший помощник USS "Фаррагаут", лейтенант Джеймс Кирк только ожидает повышения в должности. Где-то там научный офицер лейтенант-коммандер Спок только готовится к службе в качестве старшего помощника под руководством нового капитана, которого еще не знает – и не знает, какою роль сыграют в его жизни следующие пять лет. Какую роль они сыграют в жизни обоих. Это абсолютно нелогично, Спок знал это. Временные потоки параллельных вселенных вовсе не являются с необходимостью также параллельными, и уж точно не являются симметричными. Далеко не все их события повторяются в точности, некоторые не повторяются вовсе. И «сейчас» в этой вселенной вовсе не то же «сейчас», что в его родном мире. Но, вопреки всякой логике ему хотелось думать, что именно в этот момент, сейчас, их с Джимом приключение – только собирается начаться. Что где-то там они оба молоды, и не было еще ни Деневы, ни Боттани-Бей, ни Генезиса. Что они все еще полны энтузиазма в преддверии новых приключений, полны веры в разум и справедливость, и книги их жизней еще не заполнены исчерканными страницами ошибок и вырванными листами невосполнимых потерь. Эта совершенно абсурдная идея согревала. Пусть здесь, для него, сейчас все уже почти закончено – но там, где-то, тоже сейчас, для него же – для них! – все только начнется. Странно было на сердце от этой мысли. Странно – и тепло. И еще более странно и тепло было от сознания, что, даже если ему самому обратной дороги нет, там – во времени их родной Вселенной – Джим сейчас еще жив. Только здесь, в молчаливой и певучей пустоте чужой планеты, названной именем родины, Спок мог позволить себе эту мысль, чудовищно безумную в своей абсурдной нелогичности. Он ведь прекрасно знал, что Джима нет больше. Что он… Нет. Это слово не будет произнесено. Это слово не может и не должно стоять рядом с именем Джеймса Тиберия Кирка. Не должно. …Время… В конце концов, что такое время?.. всего лишь искажение континуума, энергетическая флуктуация пространства, стремящегося к вечной энтропии. Бесчисленные вибрации квантовых струн в пустоте. Физическая размерность, однонаправленная и необратимая. Не-обратимая. Дорога, всегда ведущая в один конец. Движение от порядка к хаосу – вечный закон всех возможных вселенных. Ничто не может устоять перед законом энтропии, повернуть реку вспять, заставить зыбкую, ускользающую мелодию под названием жизнь – быть сыгранной еще раз. Еще раз… Архинелогично безрассудная идея. Но Джиму бы она понравилась. Определенно. Эта мысль заставила Спока по-настоящему – по-человечески – улыбнуться. Джим. … Джим, где ты сейчас? … Джим, есть ли ты сейчас? *** Звезды мерцали над головой – холодные, ясные, чистые. Воплощение математики хаоса, гармонии бесконечности, упорядоченности пустоты, вечно звучащей музыки безмолвного вакуума. Тонкий, безупречно четкий узор, знакомый с юности… и все же неуловимо, едва заметно иной. Так же как и вся эта вселенная, так и не ставшая домом. Спок принимал неизбежное, отстраненно и без удивления констатируя, что данный факт не вызывал у него нелогичных, но вполне объяснимых эмоций… отчаяния? Но нет. Время отчаяния для него ушло много раньше, почти столетие назад. И сейчас даже в том, покинутом мире для него не оставалось ничего, ради чего стоило бы возвращаться. Как, впрочем, и в этом. Он не искал и не ждал здесь дома. Так же как давно не искал его и в своем мире. Дом остался далеко в прошлом. Там, на давно сгоревшей серебряной Энтерпрайз. И сейчас Споку было как никогда легко принять вулканское kaiidh. Ему действительно было это… безразлично. Вот только звезды… Звезды звали. Звезды звали домой.