He likes boys

      — Похоже, Хоби-хёну нравятся мальчики, — говорит ему Чимин и улыбается, посмеиваясь. Гаденько так улыбается, смотря хитро, а затем на немой вопрос показывает телефон хёна – серьезно, чехол с пони?       Чонгук ожидает увидеть в окне браузера порнушку да всякие гей-сайты знакомств со взаимной дрочкой и прочим. Но там лишь невинная манга, такая, из тех сладеньких историй про двух влюблённых мальчишек, которым нельзя быть вместе. Ну, это же Хосок. Чонгуку даже стыдно немного.       — И? – он смотрит на Чимина как на дурачка. – При чем здесь я?       Чимин дует губы, заваливается рядом, продолжая нагло рыться в чужом телефоне.       — Вы такие скучные! Разве вас это не удивляет? Юнги-хён мне вообще подзатыльник отвесил, когда я ему сказал! За что?       «За то, что ты идиот, Чимин-и», — усмехаясь, думает Чонгук, все же не произнося это в слух. Чимин-и ему все ещё хён, а он, несмотря на все, иногда бывает тактичным и воспитанным макнэ. Иногда. А еще ему жалко Юнги. Потому что Чонгук не такой наивный, как Чимин. Чонгук все знает. Ну, разве что про Хосока не знал.       Чонгук ни разу не гомофоб, и его, в принципе, и не колышет. Ну гей хён, ну нравятся ему больше парни, а может, просто мангу про них читать любит – всякое ведь бывает – какая ему разница?       А вот Хосок редко бывает тактичным. Хён шумный, добрый, наивный временами, но не тактичный нисколько. И понятие личного пространства у него отсутствует совершенно. Он может запросто подойти сзади и начать обниматься ни с того ни с сего. И хорошо, если только обниматься. Ведь Хосок не преминет иногда полапать его за все приличные и неприличные места, даже за самые неприличные бывало. И ржет. Шуточки у него такие. Это же так смешно — здоровым двадцатилетним парням лапать друг друга за письки.       Чонгук, как ни странно, уже и внимания не обращает. Ни на глупые шуточки хёна, ни на его странные тактильные припадки нежности. В первый раз это да, там и ступор, и мат яркими буквами перед глазами суфлируется, и все степени охреневания. А сейчас уже как-то обыденно. К замашкам других со временем привыкаешь и с ними примиряешься, особенно при условии совместного проживания.       И Чонгука, правда, не напрягают ни заскоки скиншипного маньяка Хосока, ни его возможное гейство, до одного дня, превращающего его в идиота-параноика. Очередного Дня Святого Валентина, когда Чонгук получает не очередной подарок от Хосока. То есть вообще неожиданный и не понятно с какой стати ему презентованный. Подарки в виде шоколадных конфет Хосок, впрочем, дарит всем в группе, насмотревшись японских аниме и решив скрасить их скучные корейские будни.       Чонгук бы и не придал значения, спокойно все съев, если бы не чертов Тэхён, одной фразой отправляющий его нервную систему в тартарары:       — Это так мило, что Хоби-хён сам приготовил тебе шоколад! Прямо как в сёдзе-манге, только он не девочка, а мальчик! – верещит он – что с его низким басом сложно верещанием назвать – только заходя на кухню. Чонгук подвисает, успев поднести конфету ко рту.       — О чем это ты?       — Как, ты что, не знаешь? – искренне удивляется Тэхён, и Чонгуку в такие моменты его жутко долбануть чем посильнее хочется. – Он же всю ночь на кухне проторчал, пока их готовил! А нам купил магазинные! Ты что, не заметил, что коробки разные?       Чонгук переводит взгляд с подаренной хёном с утра коробки на ту, что в руках у Тэхена, – действительно, разные. И если хорошо присмотреться, то его собственные завернуты не совсем аккуратно и различаются друг от друга.       — Это нечестно, я завидую… — Тэхён принимается долго жаловаться, бормоча что-то под нос, возмущаясь, и время от времени пытается выхватить шоколад из коробки Чонгука.       А тот смотрит на конфету в своей руке и закидывает ее в рот. Вкусно. Не так чтобы кокосовый рай, банановое наслаждение, но очень даже неплохо. В голове у него все крутится одна навязчивая мысль и как набатом бьет в уши громче «сам приготовил тебе шоколад… тебе… сам… только тебе».       Он еще не знает, что влип по полной.       Чонгук чувствует, что становится параноиком, ведь любое действие Хосока воспринимает как подкаты и скрытые смыслы ищет. Хосоково поведение располагает обычно.       Одно дело, когда одногруппник гей, и совсем другое, когда гейство его с тобой связанно непосредственно. Чонгук намеки видит даже в том, как Хосок ложку держит, есть ведь в этом что-то провокационное такое. Какое такое, Чонгук сказать не может, но кушать почему-то больше не хочется. И на ложки смотреть тоже.       — Что-то случилось? – оторопело спрашивает Хосок, после того как Чонгук ему по носу чуть рукой не заезжает. Потому что Чонгук дергается. От каждого прикосновения хёна вздрагивает. А тот все еще скиншип-маньяк и обниматься лезет.       Чонгук хочет сказать ему, что ничего не выйдет, он крутой, конечно, и хороший, но Чонгук малец не в ту сторону и мимо вообще, если честно. Хосок смотрит, по-дурацки выпятив губу, со своими этими непонимающими блестящими глазами и ресницами хлопает. Чонгук запинается об вот это вот все и снова засовывает свое важное, безусловно, мнение куда подальше и не вырывается, когда руки хёна на животе смыкаются.       — Может, потренируемся вместе? Я давно хотел снять еще одну часть «Hope on the street», — со своим жуть каким корявым английским произносит Хосок и улыбается. Не так, как обычно, словно лошадь обкурившаяся, а нормально. Мило даже. Чонгук подвисает и смысл сказанного только через минуту понимает. — Присоединишься? – спрашивает старший и то ли свет такой, то ли показалось, но краснеет.       Чонгук мычит что-то нечленораздельное и уматывает из комнаты для практики быстрее, чем Тэхён опустошает пакетик своих любимых мармеладок.       — Что это было? – недоуменно спрашивает Хосок, как и все остальные пялясь на дверь, через которую только что выскочил, словно стремительная лань, макнэ. Тэхён с Чимином переглядываются и, подумав об одном и том же, гаденько улыбаются друг другу.       Тэхён слишком хорошо его знает. И много знает тоже.       — Чего ты хочешь? – серьезно спрашивает Чонгук, смотря на фотокарточку с изображением небезызвестной Пак Бом в его руке. Эксклюзивную фотокарточку, которую можно было получить лишь на фанмитинге, куда Чонгук, конечно же, не попал.       Мало кто знает, даже в группе, что Чон Чонгук является большим фанатом группы 2ne1, и только избранные в курсе его жуткого фанбойства одной из ее участниц – Пак Бом.       Когда Тэхён говорит «поцелуй Хоби-хёна», а Чимин хихикает рядом на пару, Чонгук хочет послать их обоих в жопу и дать по рожам наглым тоже. И даже неважно уже, что хёны. Чонгук хочет отказаться, но фотокарточка в руке Тэхёна зовет и манит, а нуна на ней так лучезарно улыбается и словно смотрит на него, словно говорит: «Неужели не сделаешь это для меня? Ты меня что, не любишь?».       Чонгук сдается. Все его фанбойское существо желает заполучить эксклюзивный стафф любой ценой, даже если придется поцеловать хёна. Хёна, который к нему дышит совсем неровно, похоже. Ну, в конце концов, они уже как-то целовались на Викли…       — В губы, — рушит чонгуковы надежды Тэхён, и младший ненавидит его еще больше и клянется отомстить жестоко — все диски его со всеми сезонами «Покемонов» выкинуть, к примеру.       — Нахера это вам вообще? — спрашивает он, пока Чимин и Тэхён о чем-то шепчутся, по-идиотски хихикая. Чонгук думает, что они похожи на ванильных подружек-лесбиянок. И что Юнги привлечь к этому стоит тоже — должен же кто-то Чимину зад надрать, раз уж Чонгук без полномочий.       — Мы просто хотим убедиться, что Хоби-хен по мальчикам, — неуверенно говорит Чимин, и Чонгук точно знает, что это может и не чистой воды, но все же пиздеж.       Чонгук готов. Чонгук решительный. Чонгук смелый и может все.       Чонгук тушуется, стоит Хосоку посмотреть ему в глаза, а двери закрыться за спиной. Пути к отступлению нет. Плана «Б» тоже. Да и «А» не имеется как бы… Фотография прекрасной нуны ждет его в коварных лапищах Тэхёна, и тот может гнушаться над ней, как хочет! Например, залить газировкой или залапать своими жирными руками!       Чонгук, преисполненный праведной решимости верного фаната, в два шага пересекает комнату, усаживаясь напротив Хосока. У того снова блестящие без понятия о происходящем глаза, что хоть вешайся. Чонгука это так бесит. И реакция своя на это самое в особенности.       — Ты что-то хотел, Гуки-я?       Зачем? Нет, за что? Когда кто-то называет его так, Чонгуку этого человека либо прибить к полу взглядом а-ля «я покажу тебе, кто здесь главный, бич» хочется, либо самому под этот пол забетонироваться. Зависит от человека. И почему-то сейчас Чонгук чувствует именно второе.       Он думает, что трех секунд хватит вполне и нагло хватает Хосока за воротник, резко притягивая к себе. Эффект неожиданности или что еще, но хён не вырывается, Чонгук начинает считать мысленно и… запинается о двойку, потому что это, неожиданно, слишком классно. Целоваться с хёном – чертовски классно.       Хосок — с испуга, видимо, — прикусывает ему губу, что больно, вообще-то, но сразу же, словно извиняясь, проводит по ней языком и посасывать начинает неуверенно. И вот где-то между этим и поглаживающими мягко пальцами в волосах Чонгук теряется и крышу ему сносит прилично. Настолько, что происходящее воспринимается как что-то нереальное, но жутко приятное, и он не останавливается ни на третью, ни на тринадцатую.       Останавливаться вообще не хочется, только на секунду, чтобы вдохнуть и в затуманенные, поплывшие куда-то совсем глаза Хосока посмотреть. Хосок целоваться, оказывается, умеет и умеет достаточно хорошо, на удивление Чонгука, даже лучше него самого. Это немного странно, ведь Хосок последний, кого Чонгук в отношениях с кем-то представить может. Хотя все, что происходит само по себе, куда странней.       Хосок что-то тихо стонет ему в губы и на спину заваливается, за собой утягивая. Чонгук где-то на краю сознания понимает, что все идет не по плану и вообще это какой-то пиздец, заходящий слишком далеко. Но, боже, как же на это все глубоко плевать, когда у него, похоже, стоит, хосоков язык вытворяет какие-то безумные, но охренительные – до дрожи аж – вещи с его собственным, а кожа у хена такая мягкая – чистый шелк. Чонгука заносит и заносит конкретно так. Настолько, что про всякие там уговоры и даже про то, что они в общаге вообще-то не одни, забывает напрочь.       Чонгук позволяет стянуть с себя футболку, медленно от кайфа умирая, когда руки хёна по спине скользят. Он запускает пальцы под чужую кофту, уже чувствуя такую приятную на ощупь горячую кожу, Хосок что-то шепчет ему на ухо и…       …Ебанные, чтоб их, Чимин и Тэхён влетают в комнату с камерой наперевес и что-то при этом орут такое же ебанутое. Хосок дергается и по животу Чонгуку локтем попадает, отчего тот выдыхает и сквозь зубы матерится. А перед вошедшими предстает достаточно интересная и явно неожиданная сцена.       — Ой, — выдыхает Чимин. Щеки его в секунду становятся багровыми аки Рэпмоновы счастливые труселя в клубнику.       — «Ой»? Серьезно, блядь? – Чонгук бросает на Чимина однозначный взгляд, несущий ему скорую кончину.       — Ты идиот, что ли? Ты должен был его поцеловать, а не трахнуть, — невозмутимо выдает Тэхён. И это просто фол. Полный, без капитуляции.       Секундная тишина, быстро и верно краснеющий Хосок, его растерянный взгляд в глаза Чонгука и, наконец, осознание. Хосок сбегает. Чимин что-то блеет, незаметно подползая к выходу. Чонгук хочет убивать Тэхена медленно и мучительно.       Следующие несколько недель Хосок избегает Чонгука ловко и умело – насколько это вообще возможно при условиях совместного проживания и работы — и больше совсем не лезет обниматься да няшиться, что не удивительно. Он вообще всю свою гиперреактивность и долбанутость теряет и сидит тише воды ниже травы, да исподлобья на Чонгука иногда поглядывает, типа тот не замечает. Чимин и Тэхён избегают Чонгука менее тщательно и все ждут, когда тот им свинью подкинет. А Чонгук все не шевелится нарушать их спокойствие, отчего еще стремней и страшно – мало ли, что этот дьявол мелкий устроить может.       Чонгук думает. И он, конечно же, отомстит и отомстит жестоко, но все это потом. Сейчас у него есть дела поважнее. И нет, это вовсе не любование карточкой любимой нуны, которую Тэхён по-честному отдал ему сразу после своего гениально ебанутого поступка. Чонгук без капли жалости выбросил ее тут же. А через день за ней отправился многочисленный стафф, любовно собираемый им годами. Потому что в жизни Чон Чонгука внезапно изменились приоритеты и ориентиры. И последнее звучит слишком двусмысленно, но, черт возьми, правда.       — Не знал, что сосаться с Хоби-хёном настолько круто, — говорит Тэхен, наблюдая за его тщетными попытками впихнуть в мусорник все тридцать семь плакатов. – Может, тоже попробовать? – И лыбится. Он, похоже, бессмертный.       Чонгук невольно напрягается, потому что ему всегда было сложно определить, где у Тэхёна эта чертова грань между шутками и серьезностью. Он смотрит на него волком, с явным «сунешься — и тебе пизда» во взгляде, и, если бы вместо Тэхёна там сидел Чимин, он бы уже давно стал бледнее поганки и слился – возможно, свалил бы к Юнги, для безопасности. Но Тэхён не Чимин, он лишь тупо лыбится и щурит глаза. Издевается.       Чонгук размышляет над весом лайтстика в своей руке и способами его нестандартного применения.       Он все больше ловит себя на мысли, что у Хосока красивые пальцы. И залипает на них безбожно, когда тот держит палочки для еды. Чонгук внезапно готов молиться на все столовые приборы в доме. Губы у Хосока тоже красивые, даже когда тот коронно ржет, как обкурившийся конь. Хосок вообще весь такой внезапно прекрасный-чудесный-заверните, что Чонгук удивляется, как раньше умудрялся не замечать.       И пялится. Открыто и бесстыдно, при каждом удобном и не очень случае, за общим столом преимущественно, когда Хосок пытается болтать привычно и взглядом мажет мимо Чонгука принципиально. Чонгуку нравится видеть это замешательство, заставлять хена смущаться – одно из его любимейших занятий отныне. Хосок старательно делает вид, что мелкого не существует. Остальные этот плохой спектакль, конечно, не заметить не могут, но также предпочитают представлять, что двух этих идиотов в пределах их уютной любимой кухни не существует. Только Тэхён лыбится чему-то своему и переглядывается с Чимином.       Бедра у Хосока, кстати, не менее красивые – особенно когда тот танцует, извиваясь под сомнительного содержания песни. Танцы у него тоже сомнительного содержания, как и мысли в голове у Чонгука, когда он видит это потное, с прилипшей к телу и так откровенной майкой и вытворяющее что-то нереальное безобразие. Чонгук вдруг хочет снять еще одну часть «Hope on the street». А лучше вообще не выходить из зала, пока Хосок своими движениями переворачивает по кругу все его внутренности и, похоже, совсем не подозревает, что выглядит слишком по-блядски.       Чонгук с собой в ладах, потому сразу все понимает и принимает как есть. Спокойно так и без лишних истерик, да прочих метаний.       «Я гей», — отстраненно думает он, заходя на кухню. Там очень кстати оказывается Хосок, еще больше кстати оказывается один. Чонгук проходится взглядом по стройной фигуре, огибает спину и спускается чуть ниже, там и останавливаясь.       «Охеренно», — хмыкает он сам себе и пытается зажать Хосока прямо возле мойки, чтобы вывести наконец на серьезный разговор. А лучше не только на разговор...       Но Тэхён, похоже, считает иначе, заскакивая в комнату именно в тот момент, когда руки Чонгука почти достигают своего предназначенного им по праву места — задницы Хосока. Тот подпрыгивает и разворачивается не очень удачно, выплеснув на Чонгука воду из недомытой кружки.       Тэхен ржет, Хосок что-то верещит, вытирая лицо Чонгука полотенцем, а Чонгук всерьез подумывает о том, чтобы свалить на необитаемый остров, а лучше сбагрить туда Тэхена.       Ему так и не удается зажать Хосока ни на кухне, ни ванной, ни в общей гостиной, ни даже в танцзале. Либо Хосок такой верткий и приближающуюся угрозу (угрозу ли?) жопой чует, или, вернее, сама жопа чувствует потенциальную для себя опасность, либо Чонгуку действительно не везет по-страшному.       Он начинает обдумывать некоторые расчетливые планы по завоеванию внимания одной личности, параллельно подкладывая гейские порно журнальчики под подушку Чимина — пусть мучается, гаденыш. Для Тэхена месть он еще не придумал, но его безусловно важная вечно портящая ему весь кайф — причем явно нарочно — персона, требует особого внимания.       В итоге Чонгуку не удается придумать особо гениальной идеи по покорению чужого сердца и чужой, несомненно прекрасной, задницы, но он совершенно случайно находит на телефоне Хосока скрытый альбом, битком набитый его собственными фотографиями. Чонгук думает, что столько его фото не хранит даже мама, и ухмыляется довольно, ведь если до этого он еще сомневался, то теперь Хосоку точно не отмазаться.       Хосок сразу же с порога замечает яркую красную коробку на своей кровати, а вот Чонгука нет.       — Это тебе. Открой.       Он вздрагивает, но не убегает. Возможно, потому что Чонгук уже закрыл дверь и облокотился о нее, лишая единственного пути к отступлению, а, возможно, Хосок уже просто устал убегать. В коробке немного кривоватые шоколадные конфеты в картонных золотого оттенка корзинках. Золотой. Это так по-чонгуковски.        — Получилась херня, уж извини. Готовка не совсем мое, — говорит Чонгук, неловко взъерошивая волосы на затылке. Хосок снова поднимает на него этот свой «ничего не понимаю, но я милашка» взгляд, выпячивая нижнюю губу неосознанно, и это бьет Чонгука сильнее, чем во все предыдущие разы.       — Сегодня Белый День*, — сглотнув, выдавливает он.       — Я не девчонка.       — Я тоже.       Чонгук замечает и покрасневшие слегка щеки с шеей и то, как Хосок закусывает губу, чтобы сдержать рвущуюся наружу улыбку. Он готов поклясться, что почувствовал, словно кто-то внутри него поднес спичку к газовой горелке, и Чонгук от этого пламени буквально к горлу подступившему задохнуться готов.       — Это ведь не какой-то ваш очередной розыгрыш? – неуверенно спрашивает Хосок. Чонгук читает в его взгляде явное недоверие. А еще обиду. – Если да, то перестань, мне уже хватило предыдущего раза. Найдите кого-нибудь другого для своих дурацких несмешных шуточек! Я не...       — Хён! – взывает Чонгук. – У него была карточка с нуной! У меня не было выбора! Я не хотел! – выпаливает он, но, осознав сказанное, быстро добавляет: — То есть сначала не хотел, а потом хотел, очень сильно хотел! Но эти ебанаты… Черт! Неважно, ты мне нравишься, и целоваться с тобой было просто охрененно! А ещё я знаю, что ты меня хочешь!       «Идиот, — обреченно думает Чонгук и пытается отдышаться. – Наверное, ебанутость Тэхёна заразная…»       Он уверен, что Хосок завопит, покраснеет, будет все отрицать или выгонит его из комнаты, избив чиминовой плюшевой коалой. Но Хосок не делает ничего из этого. Даже не орет и шлет его куда подальше.       Хосок убирает конфеты в сторону, смотрит однозначно из-под челки и в приглашающем жесте хлопает рядом с собой. Чонгука два раза звать не надо. Он пулей подскакивает к хёну, обхватывает ладонями его лицо и яростно сминает чужие губы, да с таким напором, что старший невольно заваливается на спину, облокачиваясь на подголовник кровати.       Где-то между третьим глубоким поцелуем, хосоковым приглушенным стоном и заметно уменьшившимся свободным пространством в штанах Чонгук вспоминает, что не закрыл дверь. В этот раз он уж точно не намерен позволить кому-то их прервать, потому с громким чмоком, от которого аж мурашки проходятся по спине, он отрывается от влажных губ Хосока, что-то невнятное бормочет и подрывается к двери, не с первой попытки защелкивая замок. В голове полнейшая каша, а лицо горит, как ошпаренное. Он думает, что это спугнет Хосока или явно смутит, ведь и дураку понятно, что подразумевается после этого многозначительного щелчка, отрезавшего их от остального мира, но, оказывается, Чонгук знает Хосока даже хуже, чем предполагал. Потому что вот совсем не ожидает, развернувшись, встретиться с ним лицом к лицу и еще больше – даже в самом грязном сне не представляет – что через секунду это лицо окажется перед его ширинкой.       Хосок приподнимает его футболку, которую, по-хорошему, надо бы вообще снять ко всем чертям, и касается губами кожи над полоской штанов. Это еле ощутимое прикосновение выбивает из легких Чонгука весь воздух, заставляет приоткрыть губы, чтобы отхватить хоть немного необходимого кислорода, и тут же с них срывается глухой непонятный звук. Хосок смотрит на него снизу-вверх неуверенно, ловит совершенно безумный, в ожидании, взгляд Чонгука и, прикусывая губу, нервно берется за завязки дрожащими пальцами, стаскивая свободные штаны вместе с трусами.       — Стой, хён… — Чонгук словно отмирает и порывается схватить старшего, да только не успевает: тот кладет ладонь на его член и обхватывает губами головку. Чонгук вместо того, чтобы отстранить его за плечи, как и собирался, тупо вцепляется в них ногтями, а окончание фразы просачивается тихим скулежом сквозь сжатые плотно зубы.       Никто не предупреждал его, что все будет так. Что Хосок может быть таким. Что может как ни в чем не бывало пройтись влажным языком вдоль его члена, затем вбирая его в рот почти наполовину и начиная медленно двигать головой, заставляя Чонгука хвататься за стену в поисках хоть какой-то опоры, хоть чего-то, что поможет не сойти с ума от этих прикосновений. Никто не предупредил его, что Хосок будет выглядеть так классно, вытворяя все это блядское безобразие. Никто не сказал, что все это выкрошит Чонгука до мелкой пыли. Что Чон, мать его, Хосок, почти доведя его до оргазма – откуда он вообще умеет так делать минет? – встанет и поведет за собой на кровать, завалится сверху и оседлает его бедра.       Чонгук послушно поднимает руки, когда Хосок тянет вверх его футболку и проделывает то же самое с его собственной, сразу же, как зависимый, прижимаясь к такой желанной коже, нежность которой ему помешали испробовать ранее. Хосок пахнет какими-то цветами, но Чонгук не может сообразить их названия, хотя определенно его знает. Он сейчас вообще мало что может сообразить, тем более что Хосок оставляет легкие поцелуи на шее и ерзает в опасной близости от его члена.       Хосок слишком ласковый. Это плавит Чонгука до потери чувства реальности. Снова.       Хосок горячий, словно пар в нагретой ванной, но не жжет, а вовлекает во всю эту нежность, позволяя полностью раствориться в приятных ласках.       Он прижимается к Чонгуку до нулевого расстояния между, проходится невесомыми поцелуями от губ до кожи за ухом и почти шепчет хрипло, одной фразой вырывая его из забытья.       — Сделай уже что-нибудь, пожалуйста, — говорит он.       И Чонгук делает. Заваливает того на спину, впиваясь в губы, вылизывая их и вторгаясь языком в рот, углубляя и без того откровенный поцелуй. Он делит с Хосоком общий протяжный стон, утонувший меж их губ, когда тот неудачно дергается, соприкасаясь своим стояком, все еще скрытым тканью домашних шорт, с его.       Когда Чонгук, как специально, подаётся бедрами вперед, марая выступившей смазкой хосоковы шорты, и трется о него, умирая от кайфа, Хосок не выдерживает. Он звонко выдыхает, отрываясь от его губ и хмурясь – чуть ли не хныча, что Чонгука умиляет почему-то жутко – дергает ногами, безрезультатно пытаясь подцепить пальцами замок на ширинке. Чонгук все понимает и сам стаскивает с него ненужную вещь вместе с бельем.       Чонгук осматривает полностью, как и он сам, нагого хёна, и ему определенно нравится то, что он видит. Похоже, есть в его совершенно бесстыдно скользящем по чужому телу взгляде что-то такое совсем не невинное, что заставляет Хосока покраснеть и сжаться в его руках.       — Не смотри так, — тянет он обреченно, что забавляет Чонгука, и его губы растягиваются в игривой усмешке.       — Мило, — на грани слышимости произносит он, касаясь губами кожи чуть выше пупка, а Хосок понимает и краснеет еще хуже, но сдерживается, чтобы не зажмуриться – слишком это завораживающее зрелище: Чонгук, спускающийся поцелуями вниз по животу и также неотрывно смотрящий на него, с этим своим недобрым огоньком в глазах.       Это немного щекотно, но Хосок и не думает шевелиться, ведь руки Чонгука ласково, но ощутимо поглаживают его бедра, а губы доходят до выпирающих тазовых косточек и оставляют на них влажные отметины, краснеющие на светлой коже.       Его пробивает мелкой волнительной дрожью, когда дыхание Чонгука горячим выдохом накрывает сочащуюся смазкой красную головку. Чонгук припадает губами к внутренней стороне бедра, где с нежностью кожи не сравнится даже самый дорогой шелк. Он вдыхает сладковатый запах, оставляет на исключительно прекрасных бедрах Хосока размытые засосы — не хочется портить отметинами — и поднимается выше.       Он останавливается, мешкая с пару секунд, но Хосоку этого хватает, чтобы понять: Чонгук к такому еще не готов. Он притягивает младшего к себе, смотрит доверительно и целует нежнее прежнего, обнимая за плечи.       — Все в порядке, — заверяет он, когда Чонгук уже открывает рот, чтобы сказать что-то наверняка лишнее. — Все хорошо, не волнуйся.       Как бы убедительно ни звучал Хосок, Чонгук знает, что все нихера не хорошо. Ведь несмотря на то, что он Чон-чертов-альфа-самец-Чонгук, он достаточно смутно представляет, что есть гейский секс и с чем его едят. Оказывается, что со смазкой и презервативами, которые Хосок откапывает где-то в недрах своих шмоток. Чонгук примерно догадывается, зачем им первое, но вот насчет второго одни вопросы, на которые Хосок ему точно не ответит ни за что.       — Просто расслабься, — невозмутимо говорит он и, выдавив приличное количество вязкого геля на пальцы, делает то, что уже точно не способствует душевному спокойствию Чонгука – начинает себя растягивать.       Способствует лицезрение сего зрелища лишь тому, что все внутренности Чонгука моментально скручивает в один узел, а в голове что-то щелкает, что-то, из-за чего моментом позже пальцы Хосока сменяются его собственными. А еще поздней – его членом.       И черт, это классно настолько, что Чонгук, чувствуя чужое сбитое дыхание на своей шее и то, как до одури горячо сжимает его Хосок, думает, что повестись на ебанутую провокацию ебанутого Тэхена – лучшее решение в его жизни. Пусть и такое же ебанутое, но, безусловно, лучшее.       Хосоку всегда удавалось из рук вон плохо контролировать свои эмоции. Чонгук целует его почти непрерывно, заглушая все срывающиеся с припухших губ стоны, ведь информирование всей группы о их не совсем приличном времяпрепровождении уж точно не входит в его планы. Но Чонгук готов сделать одно единственное исключение.       Хосок вздрагивает и царапает на рефлексе его плечи, когда кто-то дергает за ручку двери. А Чонгук, услышав еле различимый недовольный бубнеж Чимина, ухмыляется гаденько. Он выходит почти полностью, ловя непонимающий взгляд напротив, и снова входит до основания, до громкого пошлого шлепка, предварительно разрывая поцелуй.       Если хосоков стон, наверняка услышанный половиной, если не всем общежитием, еще можно интерпретировать как-то иначе, то уж его собственное протяжное «хён» вполне красноречиво. Он улыбается, представляя, как по-идиотски сейчас выглядит Чимин, наверняка первые секунды замерший у двери, все еще держась за ручку, и краснеющий по мере осознания. Еще одна маленькая, но сладкая месть.       Чонгук смотрит на смущенного до невозможности Хосока, пересекается с ним взглядами и чувствует такую глубокую, всепоглощающую нежность, которую не испытывал еще ни к кому и никогда. Его накрывает волной тепла идущей откуда-то изнутри словно мягким пледом. И, о боже, он готов молиться на красные щеки Хосока, о чем ему и заявляет, не прекращая нарочито медленно с удовольствием толкаться в чужое тело.       Хосоку уже некуда краснеть больше, он лишь беспомощно закрывает лицо ладонями, не зная, куда деться от этого маленького монстра, сводящего его с ума одним своим существованием.       — Прекрати, — жалобно скулят из-под пальцев, и Чонгук не удерживается, чтобы не поцеловать эти охренительные руки, от которых пахнет им самим.       — Как ты узнал? – уже позже спрашивает Хосок, когда Чонгук обнимает его со спины и дышит размеренно в макушку.       — О чем? – лениво спрашивает тот, приоткрывая слипающиеся веки.       — Что нравишься мне, — выдавливает старший. Чонгук не видит его лица, но виднеющихся кончиков ушей вполне достаточно, чтобы догадаться, что тот опять смутился. И Чонгук намерен смутить его еще больше.       Он наклоняется ближе и, прижавшись к его уху, говорит:       — Две тысячи четыреста двадцать пять моих фотографий в твоем телефоне наталкивают на определённые мысли. — И смеется, когда Хосок после вымученного стона и «о боже, за что мне это наказание» пытается зарыться под одеяло. – Тебе определенно нужна блокировка, хён.       Он ловит Хосока, когда тот из-за своих дерганий чуть не сваливается на пол, и прижимает к себе крепко. Кровать маленькая и, по-хорошему, вообще не рассчитана на более, чем одну персону. Чонгук смотрит на соседнюю, чиминову, думая, что и новый сосед Хосоку тоже не помешает. Ведь всегда можно сказать Чимину, что свои веселые ночные посиделки они провели именно на его любимой кроватке. Что он обязательно и сделает.