Твои глаза

Ник никогда не понимал, когда в фильмах близкие друзья влюбляются друг в друга. Что за нафиг? Вы же друзья в конце концов! Вот как он может влюбиться, например, в Настю? Ну да, выросла такая красотка, просто боже ты мой, но он-то отлично помнит, как они в детском саду на соседних горшках сидели и дружно в два голоса ревели, доводя нянечек до истерики. Очень романтично. Ну или ладно, возьмем хотя бы Иру Мартынову, они все-таки постарше были, когда задружились. Познакомились в какой-то непопулярной тогда онлайке, Ирка играла за мощного гнома с ником «Великий членоносец_68», сам Никита за полуголую эльфийку с огромной грудью. Через месяц, когда Настя закрутила роман с каким-то патлатым гитаристом с их района и совсем забросила друга, изнывая от скуки и несправедливости жизни, Ник позвал Ирку в кино. Это был суровый пятый класс: Ирка возвышалась над Ником на пару ладоней и сияла яркими прыщами на острых скулах, Ник вжимал свою голову в плечи, заикался от волнения, а к концу вечера заляпал мороженым штаны. В общем, любви не случилось. — Как по мне, так секс между друзьями - это такое же извращение, как инцест, — говорит Ник, пока на экране отчаянно облизываются главные герои, которые еще десять минут назад заверяли всех вокруг, какие же они замечательные друзья детства. — Все равно, если бы переспали брат с сестрой. — Или сестра с сестрой, — добавляет Настя, пристроившая голову на его левом плече. — Или брат с братом, — тут же подхватывает Ира, голова которой покоится на правом. И надо сказать: эти плечи определенно уже затекли. Они сидят на синем пушистом ковре, который Ник сначала целый месяц выпрашивал у родителей и теперь принципиально проводил сеансы кинопросмотров исключительно на нем, и поедают картофельные чипсы малоизвестной марки — девчонки откуда-то приволокли. — А это уже двойное извращение, — кривится он и пинает ногой пустую бутылку с красно-белой этикеткой «Кока-кола». Бутылка катится к окну и тихонько звякает о батарею — ему нравятся стеклянные бутылки. — Ах ты гомофоб, — возмущенно вскидываются обе девушки и, не сговариваясь (зачем сговариваться, если знаете друг друга как облупленных?) запускают тонкие пальчики ему под ребра. Неожидавший такой диверсии Ник громко кричит и пытается вырваться, но наученные многолетним опытом девчонки просто опрокидывают его на пол и продолжают щекотаться. Не то чтобы Ник так уж боялся щекотки, но тонкие девчачьи пальчики с нехилым таким маникюром под ребрами разве не сведут с ума кого угодно? — Ааа, прекратите! — отчаянно кричит он, извиваясь всем телом, и старается не сильно размахивать руками. — Зашибу ведь и не замечу. Помогииите, убивааают! Девчонки очень натурально изображают «злобный смех» и, конечно, не останавливаются, безошибочно находя самые чувствительные места на сильном теле. Вот они настоящие друзья — знают обо всех твоих слабостях и используют против тебя. — Умирааю! — уже почти сипит Ник, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы, и демонстративно всхлипывает. Девочки насторожено замирают, вглядываясь в лицо парня. Воодушевленный Ник всхлипывает еще более демонстративно. — Ой, обидели деточку, — сдается наконец Настя и примиряюще чмокает друга в щеку. Ира еще несколько мгновений с подозрением хмурит брови, но запускает пальцы в его волосы, словно извиняясь. Жааалостливые. Дверь распахивается, словно кто-то с той стороны открыл ее резким пинком. Три пары глаз тут же поднимаются на вошедшего — брат расслаблено стоит на пороге, посасывая сок через тонкую трубочку, и заинтересованно разглядывает клубок тел. Как обычно одна бровь насмешливо вздернута, а губы презрительно кривятся, впрочем, едва заметно. — О, Олежа! — сладким голосом кричит Ник, широким жестом прижимая девушек ближе. — Хочешь присоединиться? — Уберите порнографию с глаз моих, — просит парень и проходит в комнату, обходя троицу словно большую кучу мусора. Но Ник уже не обращает на брата никакого внимания. — Нет, ну вы посмотрите, — недовольно бурчит он, снова переведя взгляд на экран. — Они там еще и потрахаться решили. Гребаные извращенцы. Девчонки смеются и растягиваются прямо на ковре. — Сказал человек, который трахает все, что движется, — весело подначивает Ира, поддевая парня локтем в бок. — Какого вы отвратительного обо мне мнения, — Ник в притворном ужасе смотрит на подруг и строит самую оскорбленную мордашку, на какую только способен. — Только по любви. Что же поделать, если я такой влюбчивый? Олег только фырчит с кровати, перетягивает ноутбук с тумбы на колени и с головой ныряет в него. Вряд ли теперь его можно хоть чем-нибудь заинтересовать. Ник неуютно ежится, прикидывая, что же брат забыл в его комнате — вот уже несколько месяцев тот упрямо делал вид, что второго ребенка у родителей вообще нет. И это было бы обидно, если бы он не делал так всю свою сознательную жизнь. — Кстати, об инцесте, — вспоминает вдруг Настя, и в глазах ее появляется лихорадочный огонек. — Что там у тебя? — настороженно уточняет Ник, предчувствуя очередной безумный вопрос подруги. — Что для тебя больший инцест: переспать со мной или с Олегом? Ой не зря он внутренне приготовился, лишь поэтому почти получилось сохранить спокойное выражение лица, а вот брат поперхнулся соком и выжидающе уставился на них. — Он же парень! — Так, мы сейчас не об этом, — тут же вступает в игру Ира. — Мы о близости. Если хочешь, можешь представить, что Олежа — это девушка. Олег зло скрипит зубами — терпеть не может, когда его имя коверкают (разве что Нику такое позволяет да матери) и тут же начинает беситься, — у близнеца вообще очень скверный и неуживчивый характер, и он бы давно выгнал навязчивых девиц из дома, если бы эти девицы не были такими желанными гостями у остального семейства. Ник думает — обычной отмазкой от подруг точно не отделаешься — и снова смотрит на брата. Они очень похожи: оба высокие, темноволосые, зеленоглазые. Даже телосложение у них примерно одинаковое — отец с детства приучал сыновей к спорту: только Ник любит командные игры, поэтому играет в школьной команде по баскетболу, а Олег предпочитает бассейн. На самом деле они даже нормально ладят, когда близнец все-таки снисходит до общения с ним. И у них достаточно много общего: любовь к пицце, скорости, фантастическим фильмам, а еще отвращение к тушеной капусте. Оба запросто заводят друзей: такой легкий и открытый Никита и сдержанный ироничный Олег. Вот только в жизни они всегда по отдельности: разные классы, разные компании, даже комнаты разные. И только кровь одна на двоих. — Думаю, переспать с тобой было бы большим инцестом, — говорит он подруге, затылком чувствуя злобный взгляд брата. — Что-то я не помню, как мы с Олежей сидели на соседних горшках. — Ты придурок, — раздраженно бросает ему брат и снова переводит взгляд в ноут. — Мне жаль девчонок, которые пытаются затесаться к тебе в друзья, чтобы потом залезть тебе в трусы, — Ира ухмыляется, припоминая этих юных особ. — Стоп-стоп, — Ник вскидывает перед руки. — Я говорю о близких друзьях. Ничто не мешает мне трахнуть этих дурех. — А как же «только по любви»? — Ой, не занудствуй. Фильм продолжают смотреть под неиссякаемый поток критики: Ира не устает сообщать, что ее сейчас стошнит с глупости главной героини, Настя надрывно просит выколоть ей глаза, чтобы не видеть отвратительную игру актеров, Ник продолжает недовольно фырчать на любовную линию и пресекает в себе желание обернуться. Нет, он не хочет видеть брата и совершенно не рад, что тот снова обратил на него внимание, наоборот, ему неуютно от того, что в его комнате — чужой человек. Конечно, именно так. Он ни капли не рад. Девочки засобирались к себе уже ближе к ночи. Они жили неподалеку — в соседних домах, что, конечно, сильно повлияло на их сближение, и часто зависали у него. — Думаешь, они так глупы, что без тебя потеряются? — не может не съязвить Олег, пока брат роется в шкафу, выискивая что-нибудь потеплее. — Это называется забота, придурок, — Ник отвечает беззлобно, даже не смотрит в сторону брата, только натягивает серую толстовку поверх домашней майки. — Тогда прояви заботу и купи жвачки на обратном пути. — А с чего это я должен заботиться о тебе? — Ник насмешливо ухмыляется — стащил ухмылку угадайте у кого — и выходит из комнаты. Девчонок и правда не нужно провожать: район у них спокойный, а если и собирается молодежь пивка на скамейках попить, так они с этой молодежью еще в седьмом классе в футбол гоняли по раздолбанным воротам. Но он все равно не отпускает их одних по ночам. Втроем они быстро и весело доходят до Ирки, Настя даже перекидывается парой слов с ее родителями, потом уже медленнее бредут до Насти — та предлагает зайти, ибо «родители снова где-то пропадают». Ник что-то неубедительно бормочет про уроки, которые «сами себя не сделают», теряется под пристальным взглядом подруги, сам не понимая, чего так торопится вернуться. Он задумчиво смотрит на закрывшуюся за девушкой дверь подъезда, скашивает взгляд на часы, прикидывая, успеет ли метнуться до ближайшего магазина или придется тащиться в круглосуточный. Он успевает в ближайший — дороже, но совсем рядом и здесь обитает теть Зина, которая точно так же работала здесь, когда Ник был еще совсем мелким. Он перебрасывается с приветливой теткой парой фраз, спрашивает о внуках, рассказывает о родителях, пока выгребает мелочь из всех карманов. Когда расплачивается за ведро ванильного мороженного — да, а еще он молочные коктейли любит, что уж тут попишешь — видит коробку жвачек love is, злорадно хихикает (про себя, разумеется) и берет сразу горсть. — Эй, не хочешь свалить в свою комнату? — спрашивает, когда видит брата на своей кровати. — Неа, — Олег независимо пожимает плечами и продолжает кликать кнопкой мыши. — Девочки же ушли, пялиться больше не на кого, — Ник стягивает толстовку, заталкивает ее в шкаф и быстро захлопывает дверцу, не дожидаясь, пока гора вещей накроет его с головой — давно уже пора перебрать вещи, пока маман это не сделала. — С чего ты взял, что я прихожу пялиться на них? — Олег иронично вскидывает бровь, не открывая взгляда от экрана. — Да как нормальный парень может на них не пялиться? Настя с Ирой представляли из себя весьма контрастную пару, и вместе производили даже больше впечатления, чем по отдельности. Длинноволосая натуральная блондинка с шикарной фигурой и яркая брюнетка с дерзким прищуром синих глаз и чувственными губами, там точно было на что посмотреть. — Или ты пришел пялиться на меня? — А почему нет? — серьезно спрашивает Олег. — Я что не мог соскучиться по брату? — Ты? — трижды ХА! — Нет. Наверняка тебе что-то нужно. — Ага, — просто соглашается брат. — Мама устроила какой-то лютый погром в моей комнате, а из гостиной отец меня выгнал. Жвачку принес? Ник подходит ближе и высыпает на клавиатуру свою покупку. Конечно, он не разочарован, ну ни капли. Олег криво ухмыляется. — Посмотрим что-нибудь? — разворачивает яркий фантик, сует жвачку в рот и смотрит на вкладыш. — «Любовь это быть наедине». Как мило. Побудем наедине, братик? Ник только вздыхает. — Мороженое будешь? — спрашивает он, забираясь на кровать и ставя ведро между ними. — Только я всего одну ложку взял. — Да пофиг.

***

— Слухай, а может вы не родные? — предполагает Лиза, симпатичная ботаничка из 10 «В», увлеченно поглощая творожный пудинг. — Ты совсем глупая что ли? — Настя отвлекается от телефона, где переписывалась «с таким классным парнем в клубе познакомилась». — Они ж на одно лицо. Только слепой не заметит. — Внешнее сходство ни о чем не говорит, — Лиза обиженно надувает розовые губы, блестящие от какой-то липкой фигни. Ник в разговоре не участвует. Он с детства дружил в основном с девчонками и привык пропускать мимо ушей женский треп ни о чем. — Нет, ну вы смотрите, — подтащив стулья от соседних столов, рядом усаживается половина школьной команды по баскетболу. — Ник снова всех симпатичных девчонок вокруг себя собрал. — Держитесь рядом, парни, и вам тоже обломится, — парень широко ухмыляется, обмениваясь со всеми рукопожатиями. — И о чем это вы тут шепчетесь? — О Никитином брате, — Лиза все еще смущается под пристальными мужскими взглядами. Она только недавно влилась в компанию и не имела такого опыта, как остальные девушки. — Ааа, Олегу-то нет дела до нас, простых смертных, — Влад, капитан команды, независимо пожимает плечами. — У него больше мажорные дружки. Ник хочет сказать, что настоящие «мажорные дружки» учатся в частных школах, но бросает эту затею. Вообще-то их общеобразовательная очень даже на хорошем счету, поэтому многие родители, которые и могли позволить себе заведение покруче, все равно отдавали отпрысков сюда. А Олег, действительно, умел выбирать себе «полезных» друзей. Кроме «богатеньких» среди них числились и старшие дети директора, и племянник замдира, и главный ботаник школы, успешно топающий за золотой медалью. — Он и дома такой засранец? — спрашивает налысо бритый парень с сережкой в губе — новенький. И что уже с братцем не успел поделить? — Да нормальный он, — бурчит Ник, чувствуя, что начинает раздражаться. — Ага, то-то он в школе делает вид, что тебя не существует. Вообще-то это действительно так. В школе Олег даже не смотрел в его сторону и не здоровался, когда сталкивался с ним в коридоре — даже если дома находился в благодушном настроении. И если в средней это очень задевало, то сейчас Нику и самому не было никакого дела до брата. Конечно, пока тот не выкидывал какую-нибудь штуку типа вчерашней, напоминая о своем существовании. — Он что, вчера опять с тобой разговаривал? — проницательно спрашивает Настя, когда все остальные рассасываются по кабинетам. — Мы смотрели «Светлячка» полночи, — отвечает Ник, подставляя шевелюру под ласковые женские руки. В отличие от брата он волосы не отращивал — тот вечно носил высокий хвост, перетянутый резинкой — стригся у подруги матери, которая с маниакальной радостью экспериментировала на нем «модные мужские прически». Поэтому сейчас щеголял замысловато выбритыми висками. Настя зло шипит, на что Ира удивленно вскидывает брови. Они никогда не разговаривали о взаимоотношениях этих двоих, Ник обычно на корню пресекал эти разговоры. — Олег еще в детском саду так делал, — поясняет Настя. — Брата вообще ни во что не ставил, да и других тоже. А когда начинал бесить остальных слишком сильно, то вдруг становился прям образцовым братом, и Ник начинал защищать его перед остальными. Ник у нас Олежу очень любит. — Уже нет, — подает голос Ник. — Но он же семья. — Ага, ага, — Настя гладит друга по голове, зная как тот всегда остро реагирует на все, что выкидывает его брат, и снова оборачивается к подруге. — Да ты и сама помнишь, в средней школе он тоже проворачивал эту фигню, только более тонко. — Ааа, — Ира кивает, вспоминая несколько похожих случаев. — А мне казалось, что Олег проявляет активность, когда Ник с кем-то сильно сближается. Думала, это что-то вроде братской ревности. Поэтому и нас с тобой не переваривает. Две пары удивленных глаз устремляются на девушку. — Я об этом никогда не думала. — Это чушь просто, — одновременно с подругой говорит Ник. Он не помнит, что было в детском саду, если честно. То есть он почему-то помнит Настю и те самые злополучные горшки, а брата нет — хотя судя по фотографиям, ходили они туда вместе. А потом была авария — он тогда учился в третьем классе — в результате последние несколько лет жизни просто выпали. — Такое чувство, что я с братом познакомился, только когда мне было девять, — говорит он. Девчонки про аварию знают, поэтому понимающе переглядываются. — Может поэтому вы потом так и не сблизились? — предполагает Ира, смахивая телефон в сумку. — Не очень приятно, когда тебя собственный брат забывает. А мама что говорит? — Мама говорит, что дружили, — Ник пожимает плечами. — Но она и сейчас думает, что мы прекрасно ладим. Так что ей веры нет.

***

После уроков Ник пошел на тренировку, а потом побывавшие уже дома подруги принесли картофельно-сырную запеканку, накормили и утянули с собой на какую-то выставку авангардистов. Парню всегда нравилось бродить по картинным галереям, хотя искусство его и не привлекало — он просто наслаждался атмосферой и, что уж таить, притихшими подругами. Возвращается он под вечер. Родителей дома нет, мама еще днем отправила СМС, что их с отцом Семеновы забрали на дачу на отдых «без детей». На кухню заходит, только чтобы забрать из холодильника чего попить, есть не хотелось — после выставки они посидели в Маке, развивая атмосферу возвышенности ароматом фаст-фуда. Олег сидит за столом перед своим вечным ноутбуком. Ник проходит сразу к холодильнику и заглядывает внутрь. Отлично, мама прикупила несколько пачек молока, и одну из них он, конечно же, сейчас прикончит. Лезет за стаканами. Присутствие брата неприятно жжет спину — но он не собирается начинать разговор или здороваться, отлично усвоил уже, что делать этого не стоит. Если Олег настроен на общение, то без проблем сделает это сам, если нет, то даже не отреагирует. Как сейчас например — мазнул равнодушным взглядом и снова в экран. Уже даже — почти — не обидно. Ник усаживается за стол — почему не уходит в комнату и сам не знает, ему нравится на кухне, мама уж постаралась создать уют. Лицо Олега слегка подсвечивается голубым — экран ноутбука единственный источник света — и от этого кажется еще бледнее, чем есть на самом деле, как есть упырь — размерено щелкает мышкой, едва заметно хмурит брови, ноль внимания на внешние раздражители. Ник пьет молоко, холодное обжигает горло — в общем-то все равно, ну так сложилось, что брат его — полный засранец, ну ведь не самый худший вариант. Могли бы и вовсе ненавидеть друг друга, как тот же Влад со своим старшим. Мутузят друг друга нещадно, неделями демонстративно друг от друга отворачиваются. Только вот потом бухают вместе и девок клеят по клубам. А когда в средней Влада пытались задирать, старший со своими ребятами очень доходчиво объяснил, почему этого делать не стоит. Когда задирали Ника, приходилось рассчитывать только на собственные кулаки. Нет, он не хотел, чтобы Олег за него вступился — незачем — но пусть бы не смотрел такими равнодушными глазами, когда трое на одного. И когда эти трое — его приятели. Воспоминания вызывают горечь в самом горле — Ник лезет в морозилку за остатками мороженого. И чего он до сих пор ждет? Ясно же, что Олегу не нужен никакой брат. Только место занимает и деньги из родителей сосет. Было бы в сто раз проще, если бы он прямо обо всем сказал, а не строил из себя семью временами. Сам Ник спрашивать не хочет, да и чего таить — боится, кому приятно такое услышать? Зло запустив ложку в ведро, снова переводит взгляд вперед. И не то что бы красивый. Ну, лицо как лицо, этот хвост, конечно. Но кроме хвоста разве что-то есть примечательного? И не самый умный в школе, по физике вообще трояк схватил в прошлой четверти. И на соревнованиях по плаванию — второе место. Откуда гонору столько? Может реально из-за мажорных дружков? — Нуу, он сексуальный, — говорит на следующий день Ира, выслушав весь его обиженный треп. — Это нельзя не признать. И умеет себя подать. Ник хмурится. Находит взглядом брата — тот с внимательным лицом слушает преподавателя истории и понимающе кивает. Вообще-то нельзя сказать, чтобы школьная форма делала кого-то сексуальным. Хотя женские ножки выглядят очень призывно в белых гетрах. Так, что может быть сексуального в парне? Задница? Ее в любом случае не оценить в серых брюках со стрелками. Тело? Аналогично — брат не настолько качок, чтобы рубашка обтягивала каждую его мышцу. Может слегка небрежный хвост? Вон некоторые пряди припали к шее, темные — оттеняют светлую после зимы кожу, а еще верхние пуговицы расстегнуты и, наверное, можно разглядеть ключицы, если стоять ближе. Ник помнит, как выглядят эти ключицы. — Ты куда это пялишься? — бухается рядом Настя, кидая поднос на стол — на нем только салат и йогурт. Ник дергается, выныривая из странного наваждения, переводит взгляд на подругу. — У тебя лицо, как будто ты собираешься кого-то трахнуть, — говорит она, берет стаканчик и дергает от себя фольгу с надписью «Обезжиренный». — Вика, — выдыхает он, лихорадочно вспоминая, кто же еще стоял в той стороне. Да, прямо там, недалеко от брата. — По-моему это уже слишком короткая юбка для школы. Настя находит глазами одноклассницу. — Она пытается соблазнить твоего Влада, а тому нравятся развязные девчонки, — говорит она и запускает ложку в светлую массу. — Но ты прав, это слишком. И куда только учителя смотрят?

***

— А может ты гей? Ник давится соком и пытается откашляться. Олег ждет и невозмутимо поглощает яичницу. — С чего ты взял? — Ник наконец-то справляется с горлом и вопросительно смотрит на брата. — Ну, ходишь с телочками по магазинам, смотришь любовные мелодрамы, — охотно поясняет тот. — Зажимаешь самых красивых девок в школе, а у тебя на них даже не встает. Ник демонстративно фыркает, скрывая удивление — шокирован скорее тем, что Олег с ним вообще заговорил, чем темой, которую тот выбрал. — Ой, а может это ты у нас гей? Теперь вопросительный взгляд достается ему. — Ну смотри, общаешься только с парнями, с девушками вообще не ладишь, ходишь на это свое плаванье. Может тебе просто нравится пялиться на голых парней в плавках? — А тебе на голых парней в душе после тренировки? — А еще у тебя пидорская манга на полке стоит! — выдает Ник главный свой аргумент и победоносно смотрит на брата. Олег тушуется. — Ты что лазил по моим вещам? Ник снова фырчит. — Больно надо. Я мельком видел обложку, когда ты ее из сумки доставал. — То есть по обложке ты все понял? — и снова насмешливо вздернутая бровь. — У Ирки такая же на полке стоит. Она меня заставила ее прочитать. Олег делает круглые глаза. — Зачем? — Часть терапии. — говорит Ник, чувствуя, что наслаждается диалогом. Кажется, это самый длинный их разговор за половину жизни. — Хочет вылечить меня от гомофобии. Вообще у меня есть подозрение, что она собирается сказать мне, что лесбиянка, и просто морально к этому готовит. — Тогда логичнее было бы давать тебе юрийную мангу. — А она и давала. Мне куда больше понравилось. — Ясно. Ник думает, что запал кончился — но сейчас тишина даже не угнетает. Можно и помолчать теперь. — Ну, — все-таки подает голос Олег, — это не моя. Я проспорил Вадику, что прочитаю. Ник смотрит на растерявшего свою насмешливость брата и думает, что он почти милый. — Я как-то так и подумал, — говорит он, сжалившись. Он слышал об этом споре на самом деле. — Да? — Ну да, ты не очень-то похож на гея, наверное. — Ага, ты тоже. Дальше разговор не клеится. Олег моет тарелку, а Ник думает, что быть может им когда-нибудь удастся стать настоящей семьей. Размечтался в общем, как всегда.

***

— Он что, опять с тобой разговаривал? — Настя неожиданно появляется прямо перед ним. — Да как ты вообще об этом узнаешь? — поражается Ник, всеми силами делая вид, что не пялился сейчас на брата. — Да ты на литературе и двух слов не сказал, — сообщает Ира, оттаскивая друзей к столу. — Обычно же тебя не заткнешь. — Небось опять думал, что твой брат не такая уж и сволочь, — недовольно бурчит Настя. — Что ты просто не нашел подход к нему и прочая бла-бла-бла. Ну да, о чем-то таком Ник и думал. А еще о том, что наткнулся сегодня на брата, когда тот выходил из душа — в одном полотенце, обвязанном вокруг бедер, и распущенными влажными волосами. И о том, что темные пряди, прилипшие к шее, действительно… Ох… Ник трясет головой. Точно, совсем с ума сбрендил. Окончательно. Какой-то новый виток сумасшествия по брату. Прекрасно.

***

А дома кипела работа. — Никита, — Олег слащаво улыбается при виде близнеца и скрещивает руки на груди, прислоняясь к стене. — Олежа, — не остается в долгу тот, скользя взглядом по вырезу рубашки и тут же отводя в сторону. — Мам, а что происходит? — Мы решили сделать ремонт в комнате Олега, — женщина пробегает мимо, держа в руках какую-то коробку. — Так что он пока поживет у тебя. — У меня?! Там же нет места для еще одной кровати. — У тебя же она огромная, — мама непонимающе смотрит на сына. — Сам же ныл, выпрашивал двуспальную. Поспите вместе. Это не долго, пару недель. — Ничего себе недолго! — возмущается Ник, заводясь от насмешливого взгляда зеленых глаз. — Нет, ну что за ребенок, — мама сует коробку Олегу и толкает его в сторону гостиной. — Раньше из братской кровати калачом не выманишь, а теперь он пару недель потерпеть не может. Подождите-ка… — Как не выманишь? — беспомощно бормочет Ник, совершенно растерявшись. Что еще за новости? — Что мама имела в виду? — спрашивает он, когда они остаются наедине в его комнате — Мы спали вместе, когда были маленькими, — невозмутимо говорит брат, забирается с ногами на кровать и притягивает к себе ноутбук. — Зачем? У нас же всегда разные комнаты были. — Ты приходил ко мне по ночам. Ник растеряно хлопает ресницами. Олег смотрит на него нечитаемым взглядом и вздыхает. Сжалился. — Тебе снились кошмары, а родители считали, что ты слишком взрослый, чтобы спать с ними. Поэтому ты приходил ко мне. Значит, они были достаточно близки тогда, в детстве. И значит Олегу было не настолько наплевать на брата, раз он позволял тому спать с ним. Олег, который никогда не оставался у своих пассий на ночь, потому что терпеть не мог чужое тело рядом. И как он мог забыть такое важное? Чертова авария. — Хочешь посмотрим что-нибудь? — Не, — Ник выпадает из оцепенения и стягивает с себя футболку. — Девчонки попросили сходить с ними по магазинам. Да и мне нужны новые джинсы. Олег пожимает плечами и переводит взгляд в экран.

***

— Вот как, — задумчиво говорит Настя, пока методично превращает аккуратно сложенную стопку футболок в бесформенную кучу. — А потом тебе перестали сниться кошмары? — Наверное. — Слушай, а ты вообще узнал Олега после аварии? — спрашивает Ира, перебирая мужские джинсы. — Ну, то есть с начальной школой понятно, там амнезия, а детский сад ты же помнишь, ну кроме брата. Может воспоминания просто затерлись? Я вот нормально все помню только с класса второго. — Не знаю, — одежды на руках Никиты становилось все больше и больше. — А ты Насть, ничего не знаешь? — Почти нет, — девушка наконец нашла футболку нужного размера. — Хотя меня не было в городе, когда все это случилось. Когда я приехала, ты меня без проблем узнал. Вспомнил, как мы с тобой в детском саду куличики пекли и все такое. А то что школу забыл, так ерунда. Все равно мы в разных учились. Вы же к нам как раз в четвертом классе перевелись. Может поговоришь с Олегом? — Зачем? — Ник хмурится. — Почему не с родителями? — Потому что ты с Олегом хочешь поговорить, мы же видим. — Ага, — поддакивает Ира, накидывая на руки друга ворох джинсов. — Особенно пока он подозрительно дружелюбный. Все, иди мерить. Ник бормочет под нос, что не имеет ни малейшего желания общаться со всякими высокомерными придурками и бредет к примерочным. — Он ведь не станет расспрашивать брата, да? — наклоняется Ира к подруге, когда Ник скрывается за зеленой занавеской. — Почти наверняка не станет, — соглашается Настя. — Не те у них отношения. — Может сами с ним поговорим? — С Олегом? — Настя скептически хмыкает. — Да он меня с детства не переваривает. Так что я не рискну объявляться рядом с ним без Ника. — Все-таки странно все это.

***

— Ты всегда покупаешь то, что тебе сунут эти курицы? — Олег приподнимает бровь, скептически разглядывая футболку с прорезями на ребрах. — Не называй их так, — Ник вытряхивает пакеты на кровать. — Ну да. — Так ты поэтому вечно выглядишь как проститутка? Ник только отмахивается — ну да, у девочек странное понятие о мужской сексуальности, но девки вешались на шею гроздьями, так что подругам он доверял. — Джинсы совершенно блядские, — заявляет Олег. — Да что с тобой? — Ник внимательно смотрит на брата. — Я уже несколько лет так одеваюсь. С каких это пор тебя это волнует? Олег независимо пожимает плечами, и на секунду Ник залипает на его ключицы. Горячим скручивает внизу живота. Вообще, справедливости ради, брат одевался не многим лучше. Узкие джинсы так же «блядски» обтягивали его сильные ноги и задницу, а рубашки на нем выглядели так, словно он только что трахнул кого-то в подсобке. Теперь понятно, что имела в виду Ира. Он мог бы дома одеваться менее… вызывающе. И прятать свои чертовы ключицы. «Какого хрена я вообще об этом думаю?» — Ник встряхивает головой, надеясь этим выкинуть странную дурь из глупой головы, и отволок комок вещей в шкаф. — Ты куда-то намылился? — не отставал тем временем Олег. — Ну да, мы с девчонками идем в клуб. — Мужиков клеить? — зеленые глаза опасно сужаются. — Ну они да, — Ник привычно не ведется на провокацию и отвлеченно думает, что не ссорятся они только потому, что сам Ник ну вообще не конфликтный. — Хм, — Олег снова цепляется глазами о прорези на ребрах. — А выглядишь так, словно напрашиваешься, чтобы тебя трахнули. — Да сколько же можно? — вяло возмущается Ник, все-таки злится — делает вдох, успокаиваясь, мерзкий характер у братца, да, но не тратить же теперь на это свои нервы. — Я надену другую футболку, доволен? Олег не отвечает, просто переводит взгляд в экран. — Черт, — Ник достает из шкафа любимую белую тряпку. — И ведь это я старший брат. — На восемнадцать минут? Я тебя умоляю.

***

— Я думаю, что мой брат сексуальный, — обреченно сообщает Ник, после очередного коктейля, подсунутого заботливыми девушками. — Ну, с этим сложно спорить на самом деле, — уже довольно пьяная Ира утвердительно кивает. Встретив злого Ника у дверей клуба, девушки решили, что «охота за парнями» отменяется и начинается обычная попойка с глубоким психоанализом. — А у тебя есть глаза, — поддакивает Настя. — И этими глазами ты смотришь. Так что неудивительно, что ты наконец-то заметил. — Заметил. Это Ира виновата, у нее плохой вкус, — обиженно говорит Ник и переводит подозрительный взгляд на Настю, — Стоп, ты что, тоже считаешь его сексуальным? Настя в ответ смеется, притягивает друга к себе и горячо целует. — Все, не бузи, деточка.

***

— Ник, это ты? — доносится из кухни мамин голос. — Ага, — парень морщится от головной боли. Да, знатно они вчера набрались. Ближе к утру благополучно добрались до Настиной квартиры, да там и остались — ее родителей вечно не было дома. Мама появилась в коридоре с полотенцем в руках. — Ты бы хоть написал нам, что все хорошо, — смотрит на сына с легким укором. — У Насти ночевали? — Ага, — Ник душераздирающе зевает. — Ма, спать хочу, ладно? — Да иди уж, горе ты луковое. Видимо Олег тоже только что откуда-то вернулся — стоит посреди комнаты, стягивая с себя футболку. Ник замирает. Смотрит, как тонкая белая ткань скользит по гладкой коже, под которой туго перекатываются мышцы, вызывая какое-то странное желание. Прикоснуться? Прижаться? Провести языком? — Черт, — парень трясет головой, прогоняя очередное наваждение, и идет к кровати. Олег на его появление никак не реагирует. И в ближайшие несколько дней продолжает делать вид, что у него вообще нет никакого брата. И то, что они живут теперь в одной комнате и спят на одной кровати ему ничуть не мешает. Он много тренируется, сидит в гостиной, уткнувшись носом в ноутбук, ложится, когда Ник уже засыпает, и встает перед тем, как Ник проснется. И тот ему за это благодарен. Странные чувства и наваждения его больше не преследовали, и Ник забыл о них как о страшном сне. А сегодня он вернулся от Насти раньше, чем рассчитывал. — О, Никита, — брат поднимает на него глаза и слащаво улыбается. — Олежа, — отзывается привычно, прикидывая с чего это братец снова обратил на него внимание. — Ты сегодня рано. — Ну уж извини, иногда мне все-таки придется бывать в своей комнате. — Да нет, я рад, — Олег передвигается на кровати, освобождая место в центре. — Фильм посмотрим? Ну ведь стоило заподозрить что-то сразу, так нет же, обрадовался как дитя. Надо сказать, Никита всегда был впечатлительным ребенком с необыкновенно живым воображением. В том, что ему снились кошмары, не было ничего удивительного. Его откровенно трясло от жутких трейлеров, поэтому он даже не пытался смотреть фильмы ужасов. Однажды Настя все-таки смогла затащить его в кинозал, но Ник слинял оттуда через двенадцать минут. Так какого лешего он сидит теперь, вцепившись пальцами в одеяло до побелевших костяшек, и смотрит на экран сквозь полуопущенные ресницы? — Не жмурься, — Олег ободряюще бодает брата в бок локтем, но тот лишь истерично дергается в сторону — ну что за неожиданные телодвижения, когда на экране такое? — Иди ты к черту! — зло шипит Ник в ответ на злорадный смех. — Ненавижу тебя. На самом деле ему даже говорить страшно. Даже шевелиться, если честно. И дышит он через раз. Тело парализовало диким ужасом, и от постоянного напряжения в груди болезненно ноет. Олег некоторое время разглядывает напряженное лицо, закатывает глаза, а потом вдруг обхватывает брата за плечи и роняет себе на грудь. Ник настороженно замирает в чужих объятьях, но Олег ничего больше не делает, разве что слегка водит пальцами по коже, успокаивая. И от этих пальцев по телу бегут огненные волны. И измученное страхом сердце потихоньку успокаивается. Это было хорошо. Это было приятно. — Не трусь, — раздается над ухом вкрадчивый шепот, и кожи касаются сухие губы. Стало нестерпимо жарко. — Ты придурок, — задушенным шепотом отзывается Ник, чувствуя, как чужая рука скользит по ребрам, вызывая стайку мурашек, забирается под футболку и так замирает, лишь шершавые пальцы осторожно поглаживают кожу. — Знаешь же, что я боюсь ужасы смотреть. — Я могу выключить прямо сейчас, — снова касаясь губами уха, на этот раз более явно, так, что внизу живота скручивает тугим узлом, то ли от горячих пальцев, то ли от вкрадчивого шепота. Да, пусть выключит. И все закончится. Все. И этот ужас. И этот жар. — Да уж досмотрим. Губы брата все еще очень близко, и он кожей чувствует, как на них появляется довольная ухмылка. — Как скажешь, братец. К концу фильма Ник уже ничего не соображает от дикого животного ужаса, сдавившего в груди. Этот чертов фильм и этот чертов брат со своими закидонами. И чертово тело, которое так странно реагирует. Стоит под холодным душем и отвешивает себе мысленные оплеухи. — Так, нужно просто найти девочку и снять напряжение. Как давно у него никого не было? С тех пор, как брат вдруг начал чаще принимать участие в его жизни? Слишком долго, вот и лезет в голову всякая чушь. Легкие шуршащие шаги, разносятся по дому, забираясь в каждый темный угол и заставляя тени танцевать. Маленький мальчик вжимается пальцами в одеяло, сердце его отчаянно бьется в самых ушах, а по коже бежит мерзкий липкий холод, забираясь глубже. Легкие шуршащие, он знает эти шаги. Вот они останавливаются — в коридоре горит свет, и Ник видит две темные полосы. Кто-то стоит там, за дверью. Стоит и громко дышит. Легко, размеренно, шуршаще. Дверь скрипит, когда открывается. И Никита хочет кричать от ужаса. И он не может кричать от ужаса. На пороге стоит Оно — длинное, худое, изломанное. Тонкие ноги делают шаг вперед, тонкие руки с ужасными длинными пальцами обхватывают дверные косяки и вталкивают тело внутрь. Ужасное, уродливое тело. Сердце замирает где-то в горле. Легкие шуршащие шаги. Круглое безглазое лицо склоняется над мальчиком и из огромного безгубого рта капает слюна. — Я съем глаза твоего брата. Голос тихий, он прокрадывается под самую кожу, сворачивает внутри тугим узлом, и мальчик не выдерживает и начинает плакать. — Сиди тихо, — говорит чудовище и отстраняется. — Я съем глаза твоего брата. Сердце бешено колотится, пока Никита наблюдает за тем, как чудовище идет к двери. — Нет! — Кричит он наконец и пугается своего голоса. — Не трогай его Он не может, не может отдать ему Олега. Только не Олега. Чудовище медленно поворачивается. — Мне нужны глаза твоего брата. — У нас… у нас с ним одинаковые глаза, — голос отказывается слушаться, но Никита продолжает говорить. — Возьми мои глаза вместо его. — Я возьму, — шелестит чудовище. Никита смотрит, смотрит как длинный уродливый палец приближается все ближе, касается глаза. И это не больно. — Ты никогда не увидишь своего брата. И мальчик кричит. — Никита! Парень открывает глаза и видит перед собой обеспокоенное лицо брата. Взрослое лицо с темными глазами — ночью не разобрать цвета. Сон не отпускает. — Олег, — он хватает брата за шею и притягивает к себе. Не ожидавший такого парень падает вниз, распластавшись на чужом теле, а Ник только прижимает сильнее, утыкается носом в шею и чувствует, как по лицу текут горячие слезы. Олег фырчит и осторожно обнимает в ответ. — Никита, — шепчет он, успокаивающе скользя губами по волосам. — Все хорошо. Это сон, просто сон. — Олег, — Ник всхлипывает, судорожно сжимает, почти душит. — Мой Олег. Не отдам. Он мало соображает сейчас, но чувствует, как брат вздрагивает в его руках. — Я здесь, — шепчет он, отстраняясь, собирая губами слезы. — Здесь. — Он хотел забрать твои глаза, — он тянет руку, включает лампу. Она дает мало света, но теперь отчетливо видно родное лицо. — Их никто не заберет, — шепчет ласково, успокаивающе улыбается, гладит пальцами шею. — Я знаю, — Ник лихорадочно вглядывается в зеленые, такие же как и у него. — Я ему отдал свои. Чужие глаза вмиг темнеют. Олег напряженно смотрит, а потом резко наклоняется и целует: горячо, глубоко, жадно. И Ник отвечает, ища защиты от пережитого ужаса, он прикипает к губам брата и пьет его страсть, чувствуя, как тугой ледяной комок тает внутри, как огонь бежит по венам, а темное остается там, за этим обжигающим до ожогов поцелуем.

***

Проснулся он одновременно с братом, а может и позже, когда тот все-таки зашевелился. Сухие губы нежно касаются виска, рука соскальзывает с талии, пальцы бегут по позвоночнику. Олег тяжело вздыхает и встает, а Ник упрямо вжимается лицом в подушку, успокаивая бешено скачущее сердце, мечтая, чтобы брат не понял, что тот проснулся. Он не готов сейчас его видеть. Не готов к тому, что их отношения могут измениться. И к привычному безразличию младшего брата он тоже не готов. Олег осторожно поправляет одеяло, скользит рукой по растрепанным волосам и выходит. Ник ждет — вот дверь мягко закрывается, и он лихорадочно вскакивает и лезет под кровать в поисках телефона. Его трясет — бьет крупной дрожью и ночными воспоминаниями, и обжигающе-бережными прикосновениями — находит в контактах нужный номер и нажимает вызов. На экране появляется фото: двое счастливых, смеющихся, мокрых — танцевали в фонтане на каком-то нелепом флешмобе. — Эмм, — пробирается сквозь динамик сонный голос. — Ты с ума сошел? — Приходи срочно. На том конце громко и совершенно не-женственно матерятся. — Что значит срочно? — Ник слышит, как подруга вбирает в себя воздух для гневной тирады, и быстро перебивает. — Позавтракаешь у нас, вместе в школу пойдем, — нет, он точно не готов видеть сейчас брата. Даже если все происходящее ночью ему приснилось. — Какая школа? Весенние каникулы начались, обалдуй! Черт! И точно. — Ну и отлично. Сходим куда-нибудь, — Ник скатывается на умоляющий шепот. — В кино там. Или куда ты хочешь. — То есть ты приглашаешь? — Настя, блин! Ты придешь или нет? — Да я одеваюсь уже, истеричка, — и Ник слышит в ее голосе легкую улыбку. Все-таки она его любит. — Ты лучшая просто! Звонок в дверь раздается через пятнадцать минут. Ник только успел выскользнуть из ванной и натянуть джинсы на мокрое тело. — Ну, и чего ты пришла? — слышит он злой голос из прихожей и спешит встретить подругу. — Ну я не к тебе же, — независимо отвечает Настя, отодвигая парня в сторону. — О, детка, — она скользит оценивающим взглядом по обнаженному торсу друга. — Через сорок минут сеанс, так что корми меня быстрее. — Настенька, ты что ли? — из кухни выглядывает мама с полотенцем в руках. — Я, теть Лен. — Проходи, проходи, родная, — женщина расплывается в счастливой улыбке. По каким-то своим причинам она давно уже держала Настю за невестку, считая что рано или поздно эти «глупые дети» все равно поженятся. — Я чую запах блинчиков, — Настя демонстративно принюхивается, скидывает обувь и идет в сторону кухни, — Ник, пойдем уже. — Только рубашку надень, — насмешливо бросает Олег, иронично вскидывая бровь. Ник только кивает и думает о том, что если брат решит пойти за ним — одеться в одиночку не выйдет. Олег, действительно, в комнату заходит следом за ним. — Зачем она пришла? — спрашивает — почти — спокойно. — Мы идем в кино, — говорит Ник, унимая дрожь в голосе и сердце, которое трепыхает, кажется, в самом горле. — Вдвоем? — хмурится. — Без Иры? — Ну да, — Ник открывает шкаф и натягивает первую выпавшую оттуда футболку. Как назло ею оказалась та самая, с прорезями на ребрах. Олег ничего не говорит. Смотрит несколько мгновений темным нечитаемым взглядом, пожимает плечами и выходит. Ник слышит, как хлопает входная дверь — вздрагивает на этот моменте. — Вы что поссорились? — интересуется мама, поливая блины кленовым сиропом — как Ник любит. — Да нет, — Ник садится рядом с подругой. — Не знаю, что на него нашло. Настя обеспокоенно смотрит на друга — между бровями залегает хмурая складка. Потом снова переводит взгляд. — Теть Лен, а Ник что, Олега не помнил после аварии? Женщина кивает. — Да уж, — садится. — Он его вообще не узнал. Вы с Олежкой вместе в лагере были, мы решили, что вы может хоть так поладите. Приезжаете, а Ник тебя узнает, радуется, а Олега словно впервые видит. Сердце болезненно сжимается от этих слов. Значит, он правда просто взял и забыл брата. — И что Олег? — А Олег начал делать вид, что у него нет никакого брата, — женщина вздыхает. — Детские обиды, что тут взять. Хотя сейчас все вроде снова налаживается. Вы же стали общаться, Никит? Тот отправляет блин в рот.

***

После завтрака Настя схватила друга за грудки и потащила в комнату. — Эй, ты чего? Девушка громко хлопает дверью и с силой впечатывает парня в стену. — Это было больно. Да что с тобой? Выглядишь разъяренной фурией! — У тебя засос на шее, — шипит подруга, все еще сжимая в кулаке его футболку. Парень бледнеет, Настя разжимает пальцы. — Никит, — с какой-то детской надеждой смотрит на друга. — Пожалуйста, скажи, что после меня ты пошел куда-нибудь в клуб, или на свидание, или еще что, — ее голос становится почти умоляющим, как и взгляд. Ник затравленно смотрит на подругу, не выдерживает, отводит взгляд. — Сукин ты сын. Она отходит и садится на кровать, уперев локти в колени и лицо в ладони. Ник изваянием маячит у двери. — Ладно, — она поднимает глаза на него. — Рассказывай. — Насть, — мнется. — Я не знаю, как это произошло. Просто. — Прекращай мямлить, — раздражается девушка и запускает в парня подушкой. — Сядь рядом и рассказывай. Никогда Ник не видел подругу настолько разъяренной. Не без опаски опускается рядом и говорит — сбивчиво, с неловкими паузами, но говорит, чувствуя, как внутри снова переворачивается. — Какой страшный сон, — выдает Настя, цепляясь за самую безопасную, пожалуй, тему. — Это было так странно, — охотно подхватывает Ник, — Там, во сне. Я совершенно не знал того, что уже взрослый. Что мы с братом больше не общаемся. Там Олег был самым важным человеком в моей жизни, второй половиной меня самого. И когда я проснулся, это чувство не покидало меня. И когда он меня поцеловал, это было таким… правильным. Настя тяжело вздыхает. Забирается на кровать уже с ногами, вытягивается, хватает подушку и притягивает к себе. — А сейчас? — усаживается вполоборота, скрестив ноги, обнимает подушку руками. — Что ты чувствуешь сейчас? Молчит. Действительно что? Что это может быть такое: горячее, выворачивающее наизнанку, мешающее дышать — хотелось откашляться, чтобы выплюнуть из-под легких, чтобы не давило больше. — Я не знаю, — смотрит на подругу растерянно. — Мне нужно разобраться. — Нет! — снова хватает парня за грудки, встряхивает — Ник отстранено думает, что Олегу больше не придется переживать из-за футболки. — Не нужно ни с чем разбираться, ты меня понял? Между вами двумя ничего нет и быть не может, кроме братских отношений. Любые другие чувства ты должен немедленно задушить в зародыше. — Но… — Нет! Тебе было страшно, он оказался рядом. Это гормоны. Ты меня понял? — Почему ты так злишься? Ты же вечно читаешь какую-нибудь извращенную фигню. — Потому что это реальная жизнь Ник. И потому что это ты, — Настя внезапно всхлипывает. — Ты очаровательный легкомысленный засранец. Ты мой лучший друг. Что если у вас все закрутится? Общество никогда не примет ваших отношений. Что будет с твоими родителями? С твоей мамой. Ее это убьет. Ты понимаешь? — Я, — он не думал об этом. Он вообще не думал о каком-то возможном будущем. Просто что-то горячее поселилось под ребрами этой ночью, что-то непривычное и пугающее, и это все что могло его волновать. — Я поговорю с Олегом сегодня. — Да, — Настя кивает, а потом что-то решает и вдруг приникает губами к его шее, закусывая кожу острыми зубами, оставляя рядом с меткой свой собственный ярко-алый засос. — Не тяни с этим.

***

Олег возвращается домой вечером: злой, пьяный и взъерошенный. — О, братец! — на тонких губах расплывается насмешливая улыбка. — Ты скучал по мне? — И по какому поводу ты нажрался? — спокойно спрашивает Ник, уже привычно прикипая взглядом к ключицам. — А почему нет? — брат принимается расстегивать рубашку, обнажая грудь, и Ник невольно сглатывает. «Гормоны, это просто гормоны. С каких пор мне вообще нравится мужское тело?». — Я хотел поговорить, — Ник с усилием переводит взгляд на лицо брата — не помогает. Темная зелень глаз обжигает: что-то бурлит в них, в самой глубине, словно скрывалось там много лет и наконец вырвалось наружу. — Ах, поговорить? — Олег делает рывок вперед и притягивает брата к себе. — А я думал, что ты собираешься прятаться за спиной своей мерзкой подружки. — Не смей так ее называть! — От чего же? — горячий шепот обжигает губы. — С детства она вьется вокруг тебя ужом. Только появилась с этими своими косичками и тут же забрала тебя у меня. — Олег, прекрати, — Ник старается отодвинуть брата от себя, но тот прижимается еще ближе. — О чем же мы поговорим, братец? О том, что я целовал тебя сегодня ночью? О том, что ты отвечал мне? Сам отвечал, прижимал к себе и стонал подо мной? — он уже касается губами его губ, вызывая сладкую дрожь во всем теле. — Или о том как испугался и вызвонил свою маленькую подружку? — То что мы делали было неправильно. — Неправильно? — Олег толкает Ника на кровать, подминая под себя. Сейчас: пьяный, озлобленный, разъяренный он сильнее старшего брата. — А приходить ко мне в постель было правильно? Забираться под одеяло и прижиматься всем телом? Первым лезть за поцелуем было правильно? Жаркий злой шепот оглушает, как и оглушают сами слова. Что он делал? — Шептать, что никому меня не отдашь, было правильно? А потом не узнать меня? Смотреть на меня и не видеть? Скажи мне, брат, это правильно? — Олег, хватит, — слова душат, сердце сжимается болезненно и тоскливо, стремится к этому горячему телу, стремится разделить, забрать эту боль, потому что столько тоски, сколько сейчас плескалось в зеленых глазах, не может выдержать только одно сердце. — Ты знаешь каково было мне видеть тебя каждый день? Видеть, как ты живешь своей нормальной жизнью, знать, что сам я никогда больше так не смогу? — Олег… — Я люблю тебя, — обреченно говорит Олег и смотрит. Я люблю тебя. Я люблю. А внутри скручивает так, что хочется взвыть от боли. Потому что чертово сердце тоже любит. Любит? И поэтому всегда так больно было от этого равнодушного взгляда? Поэтому так отчаянно и с надеждой билось внутри желание быть рядом? Поэтому чертово сердце разрывалось от счастья, когда брат его замечал? Чертово сердце любило. Любило давно, с самого детства, но так долго молчало. Потому что неправильно. Потому что Настя права, им все равно никогда не быть вместе. — Ник, — голос брата становится совершенно металлическим, — что это? Сильные пальцы вцепляются в шею, перекрывая кислород. — Кто это сделал? — Олег, хватит, — чувствуя, как пальцы сжимаются сильнее, оставляя синяки. — Олег. — Это твоя дрянь? — совершенно обезумевший брат откровенно душит, вжимает пальцы сильнее, глубже. — Ты трахнул ее? Ночью стонал в мои губы, а сегодня трахнул ее? На этой кровати? Ник перехватывает чужие руки, пытается оторвать, но тот лишь еще сильнее впечатывает руки в горло. В глазах темнеет. Парень дергается, рвется вперед, что есть сил, скидывая брата с себя, и кашляет. Горло дерет. — Никита? — испуганный голос доносится как сквозь вату. — Прости, Никит. — Отвали, — говорить больно, но парень упрямо выплевывает слова. — Ты прав, это Настя. Я люблю ее. Он просто перепутал. Это не может быть любовью. Той самой быть не может. И это не оно. — Хорошо, — придушенно отзывается Олег и отползает в угол кровати. Ник хочет смеяться — громко, истерично, пугающе: брат, братец, почему ты веришь? Как ты можешь в это верить? Это же Настя — Настя, маленькая с косичками из детского сада, маленький кусочек души — часть его самого, но ты хоть раз видел, как я на нее смотрю? И как я смотрю на тебя?  — Это хорошо, — все так же затравленно продолжает Олег, наполняя душу отчаяньем. — Она… она подходит тебе. А я больше тебя не потревожу, — и Ник с ужасом слышит слезы в его голосе. Олег никогда не плакал. И Ник чувствует, как снова перекрывает кислород, потому что он впервые видит, чтобы брату было настолько больно. — Что ты задумал? — шепчет он. Хочет приблизить, прижать, успокоить. И сбежать тоже хочет. — Ничего, о чем тебе стоило бы беспокоиться, — Олег выдавливает из себя вымученную улыбку. — Но можно… можно я попрошу тебя не уходить сегодня? Я больше ничего тебе не сделаю. Ник кивает. То ли потому что верит, то ли сам не может уйти сейчас. — Спасибо, — улыбка становится почти искренней. — Тогда я в душ. Когда дверь за братом закрывается, Ник падает лицом в подушку и тихо, протяжно воет. Почему все так обернулось? Почему больно так, словно только что сжимали не шею, а сердце? Он почти уснул, когда Олег неслышно скользнул под одеяло, обвил руками и ткнулся губами в затылок. Легкие шуршащие. Едва слышные. Оглушающе громкие. Тени нервно расползаются по углам, мальчик судорожно сжимает одеяло и не может найти в себе сил даже спрятаться под него с головой. А сердце судорожно сжимается от каждого шага. От каждой изломанной тени. От истеричного скрипа открывающейся двери. Никита смотрит, а чудовище стоит на пороге: руки-плети безвольно висят вдоль уродливого вздувшегося тела в твидовом грязно-коричневом пиджаке, длинные тонкие пальцы почти касаются пола. — Где твой брат? — шелестит чудовище безгубым ртом, голосом пробираясь под кожу, осторожно, нагло, отчетливо — словно своими уродливыми пальцами — перебирая внутренности. — Его нет в комнате. Просыпается Ник резко, отчаянно задыхаясь от ужаса и ощущения пальцев, перебирающих кишки. Тонких длинных пальцев копошащихся внутри. От этого ощущения желудок сводит болезненным спазмом, и парень едва успевает добежать до унитаза. Полоскает его долго и мучительно. Вчера Ник не ел весь день, только нервно вливал в себя литры чая в ожидании брата. И теперь желудок упрямо толкает из себя ошметки желчи, которая отчаянно дерет горло. Из ванной Ник выходит зеленый и едва живой. — Мам, убей меня из милосердия. Мам, ты чего? Елена Владимировна всегда была женщиной энергичной. До рождения детей она строила успешную карьеру, потом стала домохозяйкой. Она никогда не сидела без дела, ее вечно метало по квартире, в которой все блестело и сияло, она вытаскивала мужа на культурные мероприятия, а друзей на природу. И на тренировки своих детей выпинывала именно она. А сейчас она сидит за столом, смотрит прямо перед собой и выглядит совершенно потеряной. — Мам? — осторожно зовет ее Ник, подходя ближе. Женщина переводит растерянный взгляд на сына. — Олег уехал, — говорит тихо, словно сама еще не верит. «Я тебя больше не потревожу». — Как уехал? — Ник придвигает к себе стул и садится, его все еще шатает. — На каникулы? — Насовсем. — Но, — наверное, сейчас он выглядит также потеряно, как и мама, по крайней мере чувствует себя точно так. — А экзамены? — На экзамены он приедет. Сказал, что уже обо всем договорился и что в школе его не станут искать с собаками, — голос ее становится уверенней с каждым словом. — Не понимаю, почему он решил сорваться раньше времени. Он тебе не говорил? — Раньше времени? — Ну да, он собирался уехать после окончания школы, — мама встряхивает головой — эта привычка у Ника именно от нее. — Ох, что это я, ты, наверное, голодный. Она встает и принимается привычно метаться по кухне. — Нет, мам, — пытается ее остановить, но не выходит. Олег собирался уехать и ничего ему не сказал. Хотя о чем это он, можно подумать на остальные темы они вели задушевные беседы. «Я люблю тебя». Ник бледнеет, вспоминая, и снова бросается в ванную. — Вот черт. На шее отчетливо проступают яркие черные пятна. Видимо маму сильно подкосил отъезд Олега, раз она не заметила. — Придурок, и как мне теперь ходить с этим? — зло спрашивает он у собственного отражения и корчится. Черт! Серьезно? Теперь придется видеть его лицо каждый день?

***

— Ох ты ж! — Ира восхищенно вкинула брови, когда Ник стянул с себя водолазку. Он был зол. Для водолазки уже было слишком жарко, еще и пришлось выслушать гневную проповедь матери, когда он сказал, что все каникулы собирается провести у Насти. — Такое не замажешь. — Да ты что? — язвительно спрашивает он, падая на кровать. — Жизнь — дерьмо. — Вы из-за чего так? — Я не хочу об этом говорить. Никогда. — Не смотря на то, что мы лучшие друзья? — Да, — недовольно хрипит Ник, говорить все еще больно. — Я вон уже поговорил с Настей. И к чему это привело? — Настя? — Ира делает круглые глаза, вскакивает и бросается на кухню, где подруга готовит нехитрый завтрак. — Настя, с каких пор у вас от меня секреты?! Ник закрывает глаза. Ему плохо. Все еще мутит после кошмара, все еще горит от сильных пальцев, все еще скручивает от «Я люблю тебя». От последнего особенно тяжело. Это не любовь. Не любовь. Просто тоска по брату вылилась в такую уродливую форму. Я не могу быть влюблен в Олега. Я влюблен в Олега? Он так и не рассказал. То есть Настя наверняка сама догадалась, что все прошло не совсем гладко, а Ира сделала свои выводы из собственных наблюдений, а так как среди них она больше всех прочитала всякой извращенной манги, то и выводы сделала соответствующие. Ник не знал, что думают о нем подруги. Он боялся, что они вообще больше не захотят дружить, если узнают, что за хрень творится в его голове. Сам бы Ник не захотел. И он не мог перестать думать об Олеге. Он как заведенный перебирал в памяти все моменты, когда тот был добр к нему, и понимал, что увяз в этом уже давно. Что он всегда бесконечно скучал по брату, стоило тому уехать. А уезжал он почти каждые каникулы. К бабушке, к друзьям, «только бы не оставаться в квартире со старшим братцем», как сам он выразился однажды. И Ник ждал его. Всегда ждал. Хотя бы потому, что возвращаясь, Олег всегда разговаривал с ним. И он хотел его. И он больше не мог этого отрицать. — Держи, — Настя протягивает ему стакан, когда он еле живой выпадает из туалета. В очередной раз. — Я развела тебе Регидрон. — Спасибо. Ему продолжали сниться кошмары. В первую ночь у Насти, и во вторую, и на пятую. Он уже боялся засыпать, потому что чудовище продолжало стоять в дверях его комнаты, перебирая голосом внутренности, или дышать на ухо, обдавая запахом гнилого мяса. «Я ищу его, — шелестело оно. — Я найду его». И с каждым днем оно становилось все злее. Каникулы закончились, Ник вернулся домой. Его уже не так типало от вида Олеговых вещей, не так остро крутило от воспоминаний. Было больно и тоскливо, отчаянно тоскливо, но эта тоска больше не выплескивалась за пределы глаз — он снова улыбался, язвил друзьям, спорил на уроках литературы. Даже оставаясь один, он продолжал делать вид, что все хорошо. Потому что иначе никогда не выплыть из этого гребаного болота. Но наедине с подругами он позволял себе свое горе. Потому что они знали, что ему плохо, потому что они бы не позволили уйти в себя слишком глубоко. — Итак, через две недели мои родаки сваливают на эти выходные, — Влад падает всем своим весом на стул за столом Ника и девчонок, которые как всегда вьются вокруг него, и притягивает к себе Алину. — Милая, почему ты зависаешь с ним, если твой парень я? — Мы с Ником дружили и раньше, — девушка счастливо улыбается — только слепой не заметит, насколько она влюблена. — Мне нужно бросить всех друзей? — Конечно нет. Ревновать к Нику есть за что. Особенно сейчас, когда он вдруг стал «таким загадочным и уверенным в себе». — Ты не закончил свою мысль, — Ник усмехается, ему дела нет до чужих поцелуев и плевать, что его желание целовать кое-кого не сбудется никогда. — Ты хочешь организовать шикарную вечеринку и разъебать квартиру своих родителей? — Ты очень проницателен, мой друг, — Влад запрокидывает руку ему на плечо. — Ты придешь? — Без сомнения. — Что ж. Если придешь ты, то и девчонки подтянутся, а за девчонками и все остальные, — Влад довольно ухмыляется. — Ты просто незаменим.

***

— Никитушка, у меня к тебе предложение, — мама подкладывает на тарелку еще блинов и садится напротив. — Не хочешь перебраться в комнату Олега? Ник не вздрагивает больше. — Зачем? — Ну, она больше, и мы только закончили там ремонт. Раз Олегу она больше не понадобится, — она запинается на этом месте, — мы могли бы переделать твою комнату отцу под кабинет. Он будет жить в комнате Олега? — Это будет даже символично, — женщина улыбается. — Ты ведь раньше в ней жил. — Что? — Да, вы поменялись комнатами еще в первом классе. — Зачем? Вот что бывает, когда долго не разговариваешь с родителями. Такие вещи всплывают вдруг совершенно внезапно. — Сейчас, — она встает. — Пошли за мной. Ник идет следом. Женщина толкает дверь в комнату Олега, и Ник замирает. После ремонта здесь мало что сохранилось. Брат уехал, и родители не стали расставлять вещи по местам. Так что здесь стоят горы коробок. Ловко лавируя между ними, мама проходит к окну и снимает с подоконника небольшой деревянный ящик. — Смотри, что он хранил все это время. Ник пробирается следом — не так ловко. В коробке лежат детские рисунки. Ник берет в руки открытку — сложенный надвое альбомный лист, сплошь разукрашенный акварельными красками (ну прям авангард), с корявой надписью «Любимому брату». Кровь приливает к лицу. — С ума сойти, — шепчет он и принимается перебирать остальное. Там были весьма милые рисунки животных, и домов, и деревьев. И… Ник все-таки вздрагивает. — Господин Оно, — говорит мама, увидев, что сын держит в руках. — Олег придумал его, когда вы были совсем маленькими. Он говорил, что Господин Оно живет в его комнате. Что он приходит по ночам и пытается съесть его глаза. — Может это был его кошмар? — отчего-то онемевшими губами спрашивает Ник, с ужасом разглядывая рисунок. Это было его чудовище. Этот огромный рот, тонкие руки и грязный пиджак. — Что ты, у Олега никогда не было кошмаров, — женщина усмехается. — Он придумал Оно для тебя. Знаешь, он был весьма ревнивым ребенком. Считал, что раз у тебя его лицо, то ты должен принадлежать ему. Обычная детская ревность. Он рассказывал тебе, что единственная возможность победить чудовище — это спать вместе. Ты после этого приходил к нам и просился жить вместе с Олежей. Мы не хотели поощрять его и не разрешали вам этого. Тогда, как истинный старший брат, ты предложил поменяться комнатами. Это было очень героически с твоей стороны, и мы не могли отказать. — Господин Оно. — А потом тебе стали сниться кошмары. Мы запрещали Олегу рассказывать тебе эти страшилки, но мне кажется, что он не очень нас слушал. Ты, конечно, никогда не жаловался, но кошмары тебе снились после его рассказов, а после кошмаров ты всегда приходил спать в его комнату. Так что вычислить было не сложно. — После аварии все прошло? — Почти. Олег обиделся на тебя за то, что ты его забыл, и вы больше не разговаривали. Но однажды отец показал тебе «Кошмары на улице вязов», а ночью тебе приснился монстр в пиджаке и без глаз. Мы решили, что Господин Оно глубоко увяз в твоем подсознании и появляется, стоит тебе сильно испугаться. — Ну спасибо, братец, — зло шипит Ник, сдерживая в себе желание скомкать рисунок и затолкать кое-кому в горло, когда тот объявится. — Наградил. — Не злись, он же неосознанно. — Мать протягивает руку и трепет сына по волосам. — Он был ребенком. Ага, а тогда, когда усадил его смотреть ужастик, тоже был неосознанно? — Этот ублюдок специально это сделал! — он все никак не мог успокоиться, когда ввалился в квартиру подруги и бросил рисунок на стол. — Он все подстроил. — Ну, твой брат всегда был порядочным сукиным сыном, — Настя вздыхает. — Ну теперь хотя бы понятно, почему всю жизнь он меня ненавидел. — У него, кстати, появился еще один шикарный повод, — Ник садится на диван, подставляя шевелюру под успокаивающие Ирины пальцы. — Когда он приедет сдавать экзамены, не подходи к нему без меня. На всякий случай. — Черт возьми, Ник! Что ты ему наговорил?

***

Постепенно тоска отступала. Становилось все более глухой, шкорябающей, ноющей, но больше не такой острой. Через неделю он вытащил подруг в клуб, напился в хлам и трахнул кого-то в туалете. Наутро было гадко, но появилось что-то вроде надежды. Вдруг все-таки получится с другими? Еще через пару дней история повторилась. А потом еще через несколько дней. — Ты так сопьешься, — укоризненно говорят девчонки, но упрямо тоскаются следом — переживают. Они все-таки сели и поговорили. Выслушали молча. Потом Ира обнимала, а Настя ушла на кухню хлестать коньяк. Кажется, ее родители уже нашли себе семьи на стороне и стали появляться дома совсем редко. Так что Ник почти полностью обосновался у подруги. Внезапно оказавшись без детей родители устроили себе незапланированный конфетно-букетный период и были счастливы как никогда. А Ник был несчастен. — Ты должен найти нормальную девушку, а не трахать не пойми кого в туалете, — назидательно говорит Настя, пытаясь втолковать другу какую-то дельную мысль, но тот уже слишком пьян. — Они все что, были некрасивые? — Красивые, конечно, — возмущается Ира. — Отпустили бы мы тебя с уродиной. — Вот! — Не вот, — Настя раздраженно вздыхает и отвешивает другу слабый подзатыльник. — Тот факт, что ты можешь переспать с кем-то по-пьяни ничего не доказывает. — И что делать? — Я скажу тебе завтра утром, когда ты протрезвеешь. Владова вечеринка подвернулась как никогда кстати. — Повтори. — Я должен быть трезвым для чистоты эксперимента, — отчеканивает Ник. — Потом могу нажраться в хлам, но сначала должен быть трезвым. — Умница ты наша, — Ира смахивает несуществующую слезу и повисает на Насте. — Смотри, наш мальчик уже совсем взрослый. Нельзя сказать, что он легко склеил самую потрясную девушку на вечеринке (исключая Иру с Настей, конечно). По какой-то не очень понятной причине, она сама запала. Наверное, не зря подруги полвечера трясли его гардероб, выбирая что-нибудь для «ты должен выглядеть так, чтоб у баб слюнки на тебя капали». Ник был само обаяние, Ник шутил, Ник сыпал комплиментами, Ник не забывал наполнять даме бокал. Через несколько часов дама опустилась перед ним на колени в спальне родителей Влада. Это не был первый минет в жизни Ника. И даже не самый плохой минет в его жизни. Девушка старалась, у девушки получалось хорошо, но черт возьми, мысль о мягких накрашенных губах вызывало брезгливое отвращение. Интересно, а если бы это был рот его брата. Его твердые губы. Черт, как бы горели потемневшие зеленые глаза, когда брат смотрел бы на него снизу вверх. С его членом во рту. Это был самый яркий оргазм в его жизни. Продолжения не вышло. Он вежливо вышвырнул девушку за дверь, скатился вниз по стене и вцепился пальцами в волосы. Хотелось выть — громко и протяжно. Тоскливо — как одинокие волки на луну. — Нет, ну ты посмотри на него, — слышит он сверху насмешливый голос. — Ему только что отсосала девушка мечты, а он выглядит так, будто его лишил девственности пьяный бомж. — Чьей мечты? — только и уточняет Ник. — Да уж чьей-нибудь наверняка. Не будь ты влюблен в своего брата, ты бы оценил. — Я не влюблен в него. — Ну да, конечно, — только и фыркает Настя. Потом скидывает туфли, садится на корточки и хватает его руки, отрывая их от лица. — Прекращай, Ник. Он сбежал от тебя, теперь ты от себя бегаешь. Хватит быть идиотом. — Я думал, ты не хочешь, чтобы я портил себе жизнь. — Конечно, не хочу. И Ира не хочет. Мы же любим тебя, глупый, — она садится рядом, подпирая спиной холодную стену, и обнимает. — Но что, по-твоему, ты делаешь сейчас? Тем, что бежишь. Тем, что страдаешь. Я не хотела, чтобы между вами двумя было что-то большее, чем братские отношения, если это всего лишь любопытство, гормоны, страсть. Если вы оба можете прожить друг без друга. Если без него ты все равно можешь быть счастлив. Но ты не можешь. — Могу, — Ник упрямо стискивает зубы. — Я могу без этого ублюдка. С другой стороны примостилась Ира. — Ага, — кивает она, обнимая. — Конечно, можешь. И что с того, что ты уже стал похож на зомби? Кого это вообще волнует? — Никто не поймет. — Я пойму, — Ира звонко чмокает друга в щеку, — Настя поймет, — Настя чмокает с другой стороны. — Не говоря уже о твоем брате. Разве этого мало? Ник чувствует, как на глазах собирается влага. — Я не могу. — приходится шептать, чтобы голос не дрожал. — Он же парень. Он мой брат. Я не могу. — Как ты решишь, — он уже не слышит, кто именно это сказал. — Мы на твоей стороне.

***

Ник бросил пить. И ходить по клубам. Бросил смотреть на баб в надежде на вспыхнувшую искру, даже попробовал и уже бросил пялиться на парней. Олег из мыслей не уходил. Ник прогонял его учебой. Он как остервенелый готовился к экзаменам, словно весь смысл жизни заключался в том, чтобы успешно сдать ЕГЭ. Наверное, так и было. Ира точно также прикипела к учебникам, а умница Настя, которой учеба давалась так же легко как и мужское внимание, натаскивала их по темам, в которым друзья откровенно плавали. Кошмары снились реже, но не проходили. Ник похудел, осунулся и почти перестал спать. Мама списывала все на экзамены, девочки нервно подшучивали, а сам Ник выматывал себя до полного изнеможения. Он не бросил тренировки несмотря на просьбы подруг и занимался уже на последнем резерве оставшихся сил. Сил, впрочем, уже и не было. Уже не было и эмоций. Он даже перестал считать дни до приезда брата. Просто внезапно позвонили в дверь, а на пороге оказался он сам. Олег выглядит плохо. Бледный, осунувшийся, с тенями под глазами — но со своей ироничной улыбкой на лице. — Никита. — Олежа. Он хочет ударить — со всей своей отчаянной дури: за смятение, за отчаянье, за чудовище. За чудовище больше всего. Но сил нет. Он пропускает брата внутрь и, как был — в домашних шортах и майке, уходит из дома. Упал потом лицом в Настин диван и наконец громко в голос разрыдался. *** Олег подошел сам. Когда они стояли возле школы, в которой писали русский, и ждали Иру. У той были проблемы в основном с этим предметом. У нее от природы не было «интуиции» к языку, а зубрежка правил выводила ее из себя. — Привет, Никита. Ник молчит, осознавая вдруг, что полным именем его зовет только он. Мама обычно употребляла «Никитушка», все остальные — Ник. Почему он сейчас об этом думает? — Я тоже рада тебя видеть, Олежа, — Настя расплывается в самой приветливой улыбке, на которую только способна. Олег упрямо вглядывается в равнодушное лицо брата. Потом разворачивает на пятках и уходит. — Я люблю его, — тихо говорит Ник, глядя в отдаляющуюся спину. Настя берет в руку его ладонь и сжимает. В следующий раз первым подошел Ник - после математики, больше общих предметов у них не было. — Где ты? — В Питере, — Олег жадно всматривается в его лицо, ища изменения, запоминая. — Ясно. Ник больше не может ничего сказать — в горле стоит шершавый ком, внутри что-то холодное сжимает легкие — нервно передергивает плечом, разворачивается. — Почему ты злишься? — с отчаяньем в голосе спрашивает Олег, бросаясь вперед, хватая за локоть, разворачивая к себе. — Я же сделал как обещал, я ушел. «Потому что ты ушел, придурок. Потому что нельзя говорить „я люблю тебя“, а потом исчезать!» — За Господина Оно, — Ник дергает плечом, скидывая чужую руку. Олег бледнеет. — Мне снятся кошмары.

***

На выпускной он не пошел. Забрал аттестат, ключи от Настиной квартиры, а потом удивленно взирал на расфуфыренных подруг, появившихся на пороге. — Вы чего так рано? — Без тебя не то. Настя достала с антресолей настольную игру, и они резались в нее полночи. — Я люблю Настю, — говорит Ира, когда они вдвоем отчего-то ушли на балкон. — Она знает? — пожалуй, он был слишком трезв для этого разговора. Ира нервно усмехается. — Она хочет большую семью: мужа, троих детей, всего того, чего не было у нее. У меня нет шансов. — Но это было бы честно, если бы она знала? — Ник задумчиво смотрит на ее лицо и думает о том, какой же он идиот. — Ты хотел знать, что твой брат тебя любит? Жаркий отчаянный шепот: «Я люблю тебя». — Нет, — нервно улыбается, пытаясь разглядеть звезды. Звезд нет. — Покурить бы, — Ира опирается руками о балкон и перекидывается вперед. — Она добрая слишком. Переживает за тебя, за Олега. Начнет переживать еще и за меня, и совсем измучается. — Вы были бы шикарной парой, — он даже не лукавит сейчас. Кому как не Ире он мог бы доверить подругу детства? — Разве это не извращение? Влюбиться в друга? Ник смеется, громко, истерично, оттаскивает подругу от края, прижимает к себе. — Да кому какое дело. — Почему вы обнимаетесь без меня? — Настя переоделась в длинную футболку с Микки Маусом. — Родители выгонят меня из дома, если узнают про брата, — говорит не в тему, но так отчаянно нужно сейчас. — Пфф, — Настя ужом проскальзывает между друзьями. — Можно жить у меня. Предки компенсируют свое нежелание меня видеть просто неприличными денежными суммами. — Давайте уедем, — предлагает он, и смотрит в небо. Звезд нет и это вгоняет в тоску. — Я не могу в этом городе. В этой жизни. — Давайте уедем, — Настя, зажатая между двумя телами, пытается кивнуть. — Только куда? — В Питер.

***

А тени взвиваются и падают, они стонут и лижут подножья кровати. Они жмутся, стелются по стенам, подальше от дверей. Мальчик прячет мокрое от слез лицо в одеяле, и от этого шаги становятся еще громче, они эхом звучат в ушах. Шорх-шорх-шорх. Слово по сухим листьям. Тишина. Оглушающая тишина, от которой спирает дыхание, а голове пронзительно звенит. Скрипит дверь. Шорх-шорх-шорх. Он чувствует, как дыхание касается уха, как пальцы касаются его лица. Он хочет кричать, но кислорода не хватает даже для вдоха. — Я нашел его. Никита распахивает глаза. Чудовище протягивает руку, и мальчик видит на ладони два окровавленных зеленых глаза. Чудовище вытаскивает длинный скользкий язык и слизывает глаза с ладони. И жует. Медленно пережевывает, улыбаясь. Ник просыпается от собственного крика. Мерно тикают часы и желтый фонарь светит прямо в глаз, он снова не задернул шторы. Сердце колотится быстро-быстро, и что-то нехорошее, что-то, что Нику совсем не нравится, созревает в голове. Он встает и идет в другую комнату, сбивая углы. Они только недавно въехали, и он еще сложно ориентируется в пространстве. Спотыкается сначала о табуретку, потом о кота, которого завели девчонки, потому что «ну, должен же быть настоящий мужчина в этом доме, а не извращенец какой-то». Кот орет, цапает за ногу и ретируется, пока Ник не схватил и не затолкал в кабину для душа. Ну не поладили они. Ира мычит что-то непонятное, но очень злое, когда Ник толкает подругу в бок, а потом стаскивает одеяло. — Дай адрес, — сам не верит, что говорит это. — Какой адрес? — Дурочкой не прикидывайся, — все-таки с лаской в голосе, любит ее. — Не мог он адрес никому не оставить. — Почему не Насте? — Настя от меня секреты хранить не умеет. Ира ревниво что-то шипит, про «слишком близких друзей» и «Настю от тебя и за уши не оттащишь, как уж тут соблазнением заниматься» и шарит руками под подушкой в поисках телефона. Ник грустно улыбается. Он точно знает, что Ира никаким соблазнением не занимается, ибо так же сильно хочет для Насти «нормальной семьи», как и она сама. Он не знает, правильно ли это, и не лезет с советами. Ира протягивает ему телефон, он подслеповато щурится и хмыкает. Совсем рядом, через несколько домов. — Ты же эту квартиру нашла? — А ты бы предпочел в три часа ночи на другой конец города метнуться? — Ира демонстративно заворачивается в одеяло. — Был бы шанс передумать. Он искренне пытается передумать, но дорога занимает слишком мало времени. А ведь он даже в аптеку зашел. Его трясет — то ли от промозглого холода, он выскочил совсем не по погоде, то ли от кошмара — перед глазами все еще два зеленых глаза на узкой ладони, то ли от волнения. От всего сразу, вернее всего, раз лихорадит так, что впору напиться. Он бы и рад. Но вот уже стоит перед дверью. Осталось лишь звонок продавить и молиться, чтобы брат там один. Эта мысль отрезвляет. Да они месяца четыре вообще не виделись, с того экзамена по математике, с чего бы это брату вообще его ждать? — А с чего бы мне просто так к брату посреди ночи не явиться? — нервно усмехается и продавливает звонок. — Не чужие люди ж. Давит долго, старательно, не давая возможности зажать голову подушкой и спать дальше. Раздражая, зля, не зная зачем. Отпускает звонок, только когда слышит, как проворачивается ключ в замке. Запоздало приходит мысль, что мог и квартирой ошибиться в темноте, и сейчас придется огребать по полной. Когда дверь открывается, понимает, что огребать все равно придется. Брат стоит на пороге всклокоченный, злой, в тонких штанах, майке и с распущенными волосами. Сердце пропускает удар. Майка не скрывает ключицы — еще более острые, чем он помнит, волосы отросли, нагло вьются вдоль шеи, падают на глаза, кожа еще загорелая после лета, губы покусанные, потресканные. Глаза зеленеющие, темные, с расширившимися зрачками. — Никита? — шепчет осипшим голосом, хватается за дверь, как за спасательный круг. Ник скользит взглядом по рукам — худые руки, мышцы под кожей перекатываются, вены выступают, заставляя сглотнуть. Значит, не только ключицы. Не отвечает. Скользит взглядом выше — на предплечье рисунок совы черно-белым орнаментом, снова шея — от шеи просто ведет — подбородок дрожит, Олега начинает потряхивать, он еще крепче хватается за дверь, смотрит. — Никита? — повторяет таким же дрожащим, отчаянным. Ника ведет и от этого отчаянья. Скулы острые, братец тоже похудел за это время, но форму не потерял, охрененное тело под майкой, нельзя не разглядеть, кусает губу, пытается еще раз позвать. Не успевает. Ник делает шаг вперед, отрывает руки, хлопает дверью. Олег вздрагивает от резкого звука. — Никита? — уже не так, не словно галлюцинацию увидел, а словно просто увидел — удивленно, уверенно. — Олежа, — делает шаг вперед, хватает за подбородок, смотрит. Брат усмехается, насмешливо вздергивая бровь, вздрагивает, когда Ник впечатывается в эти губы жестоким поцелуем — скорее кусает, чем целует, поддевает зубами тонкую пленку на губах, дергает, чувствует металлический вкус. Олег стонет в его губы. Ник опускает подбородок, толкает, впечатывает в стену. Олег не обнимает, сразу стягивает пайту, футболку, впивается ногтями в спину, трется пахом о пах. Там уже пульсирует почти болезненно. Никита фыркает, стягивает майку, скользит губами по скуле, ниже, вгрызается в шею, вызывая тихий стон. Скашивает взгляд на ключицу. Позже. — Спальня? Зеленые глаза задернуты поволокой, Олег хмурится, пытаясь сообразить, машет рукой в сторону, снова целует. Ник и сам мало соображает, но толкает брата в сторону спальни, находит кровать, огромную двуспальную — рычит, представляя других на этой кровати. Стягивает с брата штаны легко, одним движением — мягкие, домашние, не нужно особых усилий — под ними нет белья. Руки Олега с трудом справляются с пуговицей на джинсах, лихорадочно дергают собачку. Ник стягивает джинсы сам, боксеры следом. Наваливается сверху и наконец кусает ключицу. Олег под ним выгибается, стонет громко, вжимается пахом. Ника почти уводит. Он любит своего брата. Но он очень зол на своего брата. Ник не может и не хочет быть нежным сейчас. Он терзает шею, заламывает руки, не позволяя касаться себя, остервенело кусает ухо, ставит метки на груди, животе, обводит языком пупок. Парень под ним стонет в полный голос, отчаянно всхлипывает и поддается на встречу. Последняя трезвая мысль пинает вернуться к джинсам, с наслаждением слыша умоляющий стон. Достает тюбик смазки — не настолько он жестокий, чтобы брата насухую взять. Резко, жестко целует губы, и Олега трясет от этого поцелуя. Коленом раздвигает ноги парня, устраиваясь ему между бедер, выдавливает смазку на пальцы и обхватывает губами головку. — Никита, — выдыхает Олег, сжимает простынь пальцами, дрожит всем телом. Ник вводит один палец, тот входит легко, брат не зажимается, старательно расслабляя мышцы. Ник дразнит его языком, а потом берет в рот, вводя второй палец, мешая наслаждение с болью. Олег сдавленно охает, не выдерживает, впивается пальцами в волосы, трахает его в рот, Ник не против, — он пытается нащупать простату, внимательно следя за ничего не соображающим парнем. Ему самому уже больно, он готов вставить брату и втрахать того в матрас, но он добавляет третий палец, нащупывает наконец-то заветную точку и слышит сдавленное на выдохе. — Никита. Самому Нику не хочется говорить. Пожалуй, он еще слишком зол. Он отстраняется, ловя стон разочарования, дергает бедра брата на себя, надавливает и медленно входит. Очень медленно. Олег тихо поскуливает, и этот скулеж сносит крышу. Кто бы мог подумать, что этот холодный засранец так умеет. Ник останавливается, давая привыкнуть. Качается вперед и шепчет на самое ухо. — Я сейчас трахну тебя, братец. Олега встряхивает с этих слов, он распахивает глаза. Ник трахает его размашисто, сильно, медленно, впиваясь пальцами в бедра, удерживая взгляд, не давая отвернуться. Олег стонет его имя на каждом толчке, поддается навстречу, отдается полностью, словно в последний раз, и Никите охуенно хорошо от этого. Он все же срывается на резкий, рваный темп, и, чувствуя, что на грани, помогает брату рукой. Они кончают почти одновременно. Когда Ник выходит, брат тут же вскидывается. — Никита, — шепчет он, хватая того за руку, словно боясь, что тот сейчас уйдет. Тянет на себя, роняя рядом. Обхватывает руками и замирает так. Ник ухмыляется. Он хочет успокоить его, сказать, что он вот он рядом, что он никуда не денется, но он молчит. Олег засыпает быстро. Ник осторожно выбирается из объятий брата, находит в ванной влажные полотенца. Обтирается сам, не хочет, чтобы душ разбудил спящего, потом обтирает и его. С постельным бельем он тоже разбирается легко, Олег не проснулся, когда Ник перекатывал его с одного края кровати на другой. Потом садится рядом. Олег спит, обнимая руками одеяло, закинув на него ноги, и выглядит совершенно безмятежно. Это одновременно раздражает — сам Ник уже совсем забыл, как это спокойно спать, — и умиляет — и откуда столько нежности к этому эгоистичному придурку? Появляется шальная мысль уйти, но тут же исчезает. Не то чтобы было сильно жалко брата — безумно жалко, конечно — просто сам не сможет сейчас оторваться. — Это все ты, засранец, — с улыбкой бурчит он и идет в коридор — за пайтой. Находит в кармане купленную заживляющую мазь. Вроде как все и прошло хорошо, но лишним точно не будет.

***

Он просыпается, когда рядом зашевелились. «Опять котятина спать ко мне пришла, — мелькает в голове недовольная мысль. — Поймет, что я проснулся, жрать просить начнет. Ну нет, я сплю». — Когда ты в последний раз притворялся спящим, все закончилось не очень хорошо, — раздается рядом прохладный знакомый голос. Сон тут же слетает. Ник распахивает глаза и встречает взгляд таких же, потемневших. — Никита, — сладко поет брат, прожигая этим темным насквозь. — Олежа, — не остается в долгу тот. Воспоминания о прошлой ночи нахлынули волной, а фиолетово-бордовая шея брата не оставляла никаких сомнений в их подлинности. Как и собственная нагота. Олег насмешливо вздергивает бровь, вызывая совсем горячее внизу живота, и усаживается на его бедра. «Он. Сидит. На. Мне. Голый». Жарко. И неудобно. Ибо руки ну никак не хотят слушаться. Ник переводит взгляд выше и сглатывает — запястья стянуты черной веревкой и привязаны к витой спинке кровати. Брат растягивает губы в довольной ухмылке. — Смотри, братец, сегодня убежать не получится. Как и вызвонить свою маленькую подружку. Он проводит шершавыми пальцами по ребрам, по поджавшемуся животу, потом снова вверх. Ник тяжело дышит. Олег выглядит… ах. Эти чертовы волосы, падающие на глаза, и эти самые глаза — темные бурлящие — от жадного уверенного взгляда хочется расплыться бесформенной лужицей. Как он умудряется быть таким разным, но все равно сводить с ума? — Нравлюсь? — снова эта насмешливо вздернутая бровь. — Ненавижу, — искренне говорит Ник и, не выдержав, стонет, когда язык проходится по шее. — Тогда с чего такая чувствительность? И снова по шее, губами, зубами цепляют мочку уха, тянут. Олег чуть перемещается, не отрываясь от шеи, коленом раздвигает ноги, устраивается между бедер. Олег осторожно выцеловывает скулы, подбородок, виски — от последнего особенно сильно коротит внизу живота — у него уже стоит, и он чувствует, как у брата стоит тоже. Хочется потянуться, обхватить, но веревка лишь сильнее впивается в кожу, обжигая. Брат довольно ухмыляется. Нежно губами по тонким ключицам, влажным языком во впадинку между ними, а руками по бедрам, лаская тонкую кожу, едва касаясь. Потом одной рукой в волосы, сжимая в кулак — все еще нежно, ласково. Ник стонет уже почти умоляюще, ему стыдно, так откровенно стыдно, но чертов Олег и его чертовы ласки сводят с ума и, кажется, он, действительно, сойдет с ума, если не получит большего. — Олег, — стонет он зовуще, чувствуя, как на миг сбились плавные движения. Олег поднимается дорожкой поцелуев вверх, смотрит глаза-в-глаза, и в его зелени столько нежности, что дыхание перехватывает, и ни за что на свете невозможно злиться на холодного засранца, который может быть таким… — Ох. Олег неторопливо вводит холодный влажный палец, не отрывая взгляда от глаз. И Ник больше всего на свете хочет зажмуриться, потому что так невозможно стыдно. Его берет парень. Его собственный брат. И нет той вчерашней обжигающей страсти, которая могла бы стереть это смущение, розовеющие скулы, неуверенный просящий взгляд. Никакой страсти. Только бесконечная нежность. Олег так и не целует его в губы, он долго растягивает его одним пальцем, пока не находит нужную точку, и Ник готов сгореть от смущения прямо сейчас. Потому что слишком близко, слишком доверительно сейчас. Брат снова опускается дорожкой поцелуев ниже, языком обводя каждую родинку, а потом теплые губы обхватывают головку. — Олег, — хриплое на выдохе. И черная зелень глаз продолжает наблюдать, и Ник стонет, без смущения, громко, пошло, для него. Он мечется по подушке, шепчет имя брата, толкается в него, сжимая пальцы в кулак, спиваясь ногтями в кожу. Он не очень понимает, сколько пальцев извиваются сейчас в нем, ему уже отчаянно мало, но он не станет просить. И не потому что стыдно, а потому что Олег будет медлить до последнего. И будет терпеть собственное возбуждение и собственную боль. И, черт возьми, это называется забота. И когда брат входит, Ник подается на встречу, и не выдерживает, просит умоляюще. — Развяжи. Олег качает головой и толкается: тягуче-медленно, и от этого Ника прошибает не хуже, чем от звериной страсти. Пальцы продолжают ласкать обнаженный торс, задевают соски, оглаживают бедра, а во взгляде столько любви, что на глазах наворачиваются слезы. Ник стонет уже на одной ноте, когда Олег все-таки срывается и размашистыми толчками вколачивает податливое тело в матрас. И оказывается, что может быть еще лучше. — Олег, — почти кричит он во время оргазма, и брат толкается еще несколько раз и кончает следом. Ложится сверху, целует. Наконец-то целует: так же тягуче-медленно, вылизывая губы и язык, в одном только поцелуе стараясь показать всю любовь. А Ник и так знает. Ник видел. Олег отрывается от губ, тянется выше, распутывая узел. Получается не сразу. Чувствуя, что руки свободны, Ник нашаривает одеяло и накрывает их обоих. — Зачем ты здесь? — спрашивает Олег тихо, обнимая, прижимая к себе. — Ты против? Нервный смешок. — Когда захочешь, — на выдохе, — утром, ночью, днем. Когда захочешь и как захочешь. Я дам тебе ключи, сможешь приходить, когда вздумается и… уходить, — надтреснуто, отчаянно, как у человека, у которого нет больше выбора. И сердце болезненно сжимается. — А если не хочу уходить? — Конечно, можешь остаться. Что захочешь. Только, не приводи никого. Сюда. Я смогу… смогу не единственным, но… — А если единственный? — он больше не может, не может слышать этот больной, сломанный голос. Неужели слишком поздно? — Не надо, Никит, — тихо просит Олег, прижимая к себе крепче, словно боясь — совершенно точно боясь — что он встанет и уйдет прямо сейчас. Ник вздыхает. Почему все так сложно? — Повтори, — требует он, поднимая взгляд, но глаза Олега закрыты. — Что? — То, что сказал мне тогда. — Я люблю тебя, — говорит брат, и это не просто признание в любви. Это признание поражения. — Давно? — Всегда, — Олег чуть пожимает плечами. — С тех пор, как ты меня в первый раз поцеловал. После кошмара. А потом снова, и снова. И я увяз в тебе полностью. А может и еще раньше. Ник тянется вверх, целует — нежно, как только умеет. — Я люблю тебя. Олег распахивает глаза и смотрит. И Ник готовится сейчас доказывать, что не лжет, но брат, брат черт возьми, находит что-то такое в его зелени и верит. — Я самый ужасный собственник в мире, — говорит он, зарываясь носом в макушку. — Ты только что был готов делить меня с другими, — притворно ворчит Ник, чувствуя, как брат улыбается. — Забудь, — коротко бросает Олег и больно кусает ухо. — Появятся другие — убью. — Меня? — Тебя привяжу к кровати и буду трахать, пока всю дурь не вытрахаю, — серьезно говорит Олег и прижимает к себе сильнее. — Ты же не разыгрывал тут эту сцену с самопожертвованием, чтобы разжалобить мое сердце? — Ник подозрительно щурится, поднимает голову, но его лишь крепко целуют, выбивая все мысли из головы.