Роза в петлицу

Завтра Гарри МакДауэлл женится; список гостей утверждён и ответы на приглашения получены, со священником всё обговорено, время для церемонии назначено, последние распоряжения отданы и приготовления закончены — следующим утром он станет солидным женатым человеком. Давно пора было покончить с холостой жизнью. Поздний звонок от невесты не становится для него неожиданностью. — Как я тебя узнаю?.. — шепчет Шерри в трубку — юная, нежная, совсем ещё девочка, и Гарри готов ей подыграть, уступить хоть в чём-то, раз уж всё остальное идёт по его плану. — Я буду в белом, — он расправляет плечи, как будто Шерри может видеть его сейчас. — Ты всегда в белом, — голос у неё подрагивает и срывается от волнения. Для неё эта ночь — последняя в доме Уокенов, а она догадывается, что быть женой Гарри МакДауэлла не то же самое, что целоваться с ним в кабриолете или принимать умелые ласки в его постели. — Я единственный буду там в белом, — лихо отвечает Гарри, нетерпеливо постукивая пальцами по краю столика. — Хочешь, заеду за тобой утром? — Нельзя, — тихонько смеётся она, и слова звучат глухо: наверное, прикрывает трубку рукой, чтобы суровый отец не услышал. — Плохая примета — жениху с невестой видеться до свадьбы. — Я не боюсь примет, — Гарри сжимает кулак: вот где все недобрые предзнаменования, он держит их в руке вместе с собственной судьбой и легко стирает в порошок. — А я боюсь, — выдыхает Шерри, осекается и кладёт трубку: должно быть, отец всё-таки заметил. Завтра Гарри МакДауэлл женится, а сегодня он видит сон, и сон заставляет его беспокойно ворочаться в холостяцкой постели. В ярком лунном свете к нему приходит Брендон — тот, кто завтра был бы его шафером, Гарри говорил с ним об этом, когда знакомил со своей невестой. Был бы, если бы не предал. — Чего ты хочешь? — спрашивает Гарри и не ждёт ответа. Брендон прикрывает лицо рукой — прижимает ладонь к левой половине, сквозь сомкнутые пальцы лениво струится багрово-чёрная кровь, тяжёлыми каплями падает на лацкан пиджака и впитывается в насквозь промокшую рваную ткань, которая топорщится клочьями. Он неправильно одет: друзьям жениха положено быть в чёрных фраках — и не только. — Постой, Брендон, ты кое-что забыл, — окликает его Гарри. У алой розы-бутоньерки, которую он держит в руках, неожиданно длинный стебель, косо срезанный на конце, твёрдый и острый, как стилет. Брендон роняет руку, но Гарри таким не напугаешь. Провал пустой глазницы непроглядно-чёрен, и вместе с кровью из него скатывается каплями что-то светлое, прозрачное, размывая и прокладывая узкие извилистые дорожки в лаково блестящих слоях уже высохшей тёмно-красной жижи. Эти капли не похожи на слёзы — они желтоватой корочкой застывают на слипшихся ресницах. Гарри не напугаешь и таким. — Я видел мертвецов и похуже, — скалится он. Пальцы погружаются в разорванную выстрелами плоть, которая продавливается под нажатием, словно губка, и сочится липким, пахнущим сырым железом. Острые осколки раздробленных пулями рёбер царапают кожу, когда Гарри нащупывает пулевое отверстие (нет, не от первой, первая попала в плечо…), чтобы продуманным и точным движением вогнать в него стебель розы. Брендон молча отступает — чистая половина его лица смутно белеет в лунных тенях, и алая роза на груди становится ярче, словно напитывается истекающей из ран кровью. Гарри трёт руки друг о друга, пытаясь соскрести стягивающую их корку, и та осыпается ржавыми чешуйками. К утру его руки будут чисты. — Возьми это и уходи, — зло бросает он. Он знает, как откупаться от мертвецов и от памяти — даже от мёртвых друзей и от памяти о них, поэтому стоит и смотрит на предателя, пока силуэт безмолвного Брендона растворяется в темноте. Гарри не отводит взгляд, как не отвёл тогда, в лифте: — Не возвращайся, Брендон.