Преступление против Господа

Padre Nostro, che sei nei cieli, Sia santificato il tuo nome… Где-то в темноте ночи кто-то молился. Где-то ещё, в той же тёмной ночи, два тела сплетались так, что это могло быть названо только грехом. Не думая о вере, молитвах или чём-то ещё, имеющем какое бы то ни было отношение к Богу, двое мужчин отдавались жару страсти. Venga il tuo regno, Sia fatta la tua volontà… Один из них был кардиналом, другой – наёмным убийцей; дитя света и дитя тьмы – хоть и не совсем понятно, кто из них кто. Воздух полнился нежным шёпотом и пылкими стонами. В глубине их сердец, вдали от дневного света, бушевал ураган чувств. За закрытыми дверями затемнённой комнаты они были равны, были друзьями. Только здесь, сплетаясь на шёлковых простынях, они могли открыться друг другу и стать одним целым. Come in cielo,così in terra. Чезаре, занимаясь любовью с Кьяро, приобрёл совершенно новый для себя опыт. Это было не только единственное в своём роде, ни с чем не сравнимое чувство, когда тебя касается тот, кого ты любишь больше всего на свете; ему также казалось, что из его души улетучивается вся тьма. Свет его ассасина был единственным бальзамом для ран, скрытых глубоко внутри него. В эти моменты его великие замыслы об объединении любимой Италии утихали; он отбросил бы их все, если бы благодаря этому смог всегда наслаждаться благословенным покоем в объятиях Кьяро. Dacci oggi il nostro pane quotidiano, E rimetti a noi i nostri debiti… А Кьяро казалось, что, ложась с Чезаре, он искупает свои грехи. Лица тех, кого он убил, исполняя желания господина, начинали блёкнуть. Всё истинное и реальное сосредотачивалось в юноше, которого он держал в объятиях. Наедине друг с другом они были не теми, кем им приходилось быть на людях, а скорее теми, кем не могли быть больше нигде. Не более чем двумя любовниками, исследующими друг друга в святости украденной ночи. Ни один демон – реальный или метафорический – из тех, с которыми они столкнутся утром, не мог проникнуть в эту изысканную паутину любви и страсти. Come noi li rimettiamo ai nostri debitori… Им приходилось быть осторожными – стоило издать чересчур громкий звук, и их могли обнаружить. Одно дело, когда кардинал предаётся разврату с женщиной, но с другим мужчиной – это было совершенно недопустимо. Они бы утратили всё – пусть не сразу, но тогда, когда взошло бы солнце, и мир вновь обрёл краски, – и сожалели бы об этом как ни о чём прежде. Поэтому они приглушали голоса, даже не задумываясь, зачем это делают. E non ci indurre in tentazione, Ma liberaci dal male… Когда бы они ни спали вместе, Чезаре и Кьяро чувствовали странную неотложность – словно у них мало времени и утром им предстоит расстаться. В какой-то степени это было правдой – но не настолько, насколько они это ощущали. Охваченные этим чувством, они всегда двигались быстро – но зато благодаря этому у них было потом время поспать. И, разумеется, сплетаясь друг с другом, они не обращали внимания на мир, что оставался за дверью. Хоть они и спешили, в итоге оба всякий раз достигали экстаза – воображаемая нехватка времени только усиливала их страсть, после бурной обжигающей вспышки сменявшуюся блаженным теплом. Возможно, то, что они делали друг с другом, когда никто не мог их увидеть, и было преступлением против Господа, но это стоило того, чтобы быть обречёнными на вечные муки. В конце концов, они уже пришли к молчаливому соглашению, что на небесах их не ждут, а значит, остаётся только поступать так, чтобы это стоило того, чтобы попасть в ад. Amen.