В огне

Что ж, наверно, оно и к лучшему. И то, что Йенс ни о чем не догадывается, и то, что Тоби такой подонок, и то, что Феликс, как ни старается, не в силах отвести взгляд. Наверно. И что еще, как не это, заводило его настолько, что кровь вскипала в жилах, заставляло, как безумного, молотить по барабанам, адреналин, и страсть, и чистейшая, неприкрытая, яростная ревность, которая превращала его в самого неистового в мире драммера. Когда Тоби расхаживал вокруг с этой своей блядской ухмылочкой на лице или извивался между Йенсом и его гитарой, взгляд Феликса не упускал ни одного выкрутаса, ни одного вращения бедрами, ни одной ужимки. Неужели недостаточно того, что он знает, как это происходит, что каждый раз, черт возьми, кончается именно этим, и ему слышен каждый исступленный стон, доносящийся из соседнего номера, каждая мольба, каждый вскрик? Неужели недостаточно того, что он каждое утро видит эту сволочную ухмылку и знает, какое удовольствие получает Тоби, издеваясь над ним? Неужели он еще и смотреть на это должен? Любоваться, как Тоби прижимается настолько тесно, насколько возможно, выгибается и подергивается, чуть ли не раком становится перед Йенсом, прямо здесь, мать его. Прямо на сцене? Это просто пытка. Да, должен. Потому, что стоит лишь попытаться отвести взгляд, и воображение, будь оно проклято, услужливо рисует картину, в миллионы раз худшую, потому что в воображении нет ни одежды, ни сцены, а есть только они, а Феликс достаточно умен, чтобы суметь из двух зол выбрать меньшее. - Тоби, - сказал он неделю назад, неужели всего только неделю? Неужели эта мука длится всего лишь семь гребаных дней? – Я и Йенс. Мне нужен Йенс. Это вполне могло быть возможным, Феликс знал это. Он был достаточно привлекательным, и если бы они с Йенсом оказались наедине в нужное время в нужном месте, он бы знал, что делать. И каким бы идиотом он при этом себе ни казался, Феликс был рад осознавать это. Это произошло той же ночью. Он был разбужен глухими ударами о стену прямо у своего изголовья, рычащими стонами, и именем Йенса выкрикиваемым… …голосом Тоби. Феликс, будучи всего лишь Феликсом, а не человеком, способным на что-то такое решиться, не сказал потом ни слова. Он молчал, когда они не давали ему заснуть, трахаясь ночи напролет, молчал, когда этот ублюдок посылал ему свою мерзкую улыбочку, молчал, когда в очередной раз, разумеется, случайно, оказывался в соседнем с ними номере… Каждую. Проклятую. Ночь. Он справился с этим и на этот раз, сдержал подступающий к горлу крик, который рвался наружу каждый раз при виде того, что творилось прямо перед ним на этой проклятой богом сцене! Он справился и, несмотря на огонь, пожирающий его изнутри, продолжал играть.