does it hurt?

Это все жутко похоже на насмешки и умело завуалированные оскорбления. Минсоку очень не хочется признавать, но едва ли он ошибается. Он понимает, что, возможно, не самый стройный, красивый и талантливый в группе, но должны же быть хоть какие-то пределы? Лу Хань иногда позволяет себе говорить очень обидные вещи. Это странно, потому что раньше за китайцем Минсок этого совсем не замечал. Лу Хань был мил со всеми, и даже его шутки и острый юмор всегда были к месту, он никогда не переходил черту. Но сейчас, когда парень щипает его чуть ли не за задницу, говоря `пошевеливайся, Баоцзы`, брови Сюминя почти сходятся у переносицы и он удерживает себя от того, чтобы больно пихнуть китайца в живот локтем. Тот толкает его вперед, сквозь толпы фанаток в аэропорту, и сжимает руку на талии так, будто хочет оставить синяк. Он совершенно не понимает, чем вызвал такое почти пренебрежительное отношение. А главное, Лу Хань никогда ничего не говорит прямым текстом: он тонко язвит, улыбаясь при этом так ярко и искренне, будто делает комплимент. Он слишком часто его касается, трогает, щипает и произносит такое, что Минсок еще долго осмысливает, был ли у фразы оскорбительный подтекст или же Лу Хань просто шутит. На фансайнах, шоу и фанмитингах довольно легко держать лицо, но Сюминь не может не напрягаться, когда рука одногрупника ложится на плечо, когда он нагибается и что-то говорит на ухо, продолжая улыбаться и поглядывая за чужой реакцией из-под полуопущенных век. У Минсока, кидавшего на смеющегося Лу Ханя оценивающие взгляды, пока он не видит, вечное ощущение того, что китаец знает что-то, что-то замышляет и ждет. В голове полнейшая каша и корейцу кажется, что он начинает думать об этом больше, чем нужно. Постепенно его мысли занимает то, что может быть стоило бы сбросить пару кило, чтобы так не цеплять взгляд вездесущего Лу Ханя, который, видимо, слишком обеспокоен внешним видом одногруппников и у которого в одном месте свербит. Смотря на себя в зеркало в ванной, он долго размышляет по этому поводу, но приходя к тому, что ни жира, ни складок на его теле нет, а с физиологией Минсок ничего не может поделать, он зло напяливает на себя одежду и потом весь вечер хмурится в книгу, пугая Цзитао, боящегося поинтересоваться, в чем дело. Ради интереса, уже утром, Сюминь озвучивает свою мысль и видит, как давится своей утренней кашей Лу Хань, при этом поднимая на Минсока какой-то нечитаемый взгляд. Дуйчжан улыбается и пихает его плечом, говоря, что это глупость и что Сюминь вовсе не толстый. Когда кореец снова переводит взгляд на Лу Ханя, тот выглядит, пожалуй, слишком озадаченно-хмурым и смотрит в чашку с рисом так, будто она виновата во всех людских бедах. Китаец, правда, быстро берет себя в руки и продолжает о чем-то беседовать с Чондэ, не обращая на Минсока внимания. Чень звонко и радостно смеется, но этот смех внезапно раздражает Сюминя, и он уходит из-за стола. Лу Хань несется мимо него сломя голову к прилавку с пирожками, пока Сюминь ловит вайфай неизвестного находящегося поблизости банка. Фото недельной давности из аэропорта показывает ему сотни Лу Ханей, которые светло улыбаются в камеры. Но только Минсок знает, что от руки китайца на собственной талии осталось перманентное жжение и непонятный осадок. Лу Хань стал с еще большим постоянством трогать его, только теперь он не говорит ничего, а на порой озадаченные и недовольные взгляды корейца либо улыбается, либо игнорирует. Парень зовет его, размахивая руками и переминаясь с ноги на ногу. Сюминь неохотно подходит ближе, а Лу Хань цепляет его пальцем за шлевки джинс и тащит ближе. - Вкусно пахнет, - он вдыхает теплый запах парных пирожков, прикрывая глаза, и хлопает Минсока по ноге. – Давай купим! - Ты будто не ел их ни разу, - бурчит кореец, доставая деньги. - Такие не ел, - Лу Хань не перестает улыбаться, все еще держа свою ладонь на чужой ноге и странно щурясь. Минсок поводит плечами и пихает пару купюр в протянутую руку китайца, почти облегченно вздыхая, когда тот, зовя продавщицу, обходит небольшой прилавок. Минсок отвратительно себя чувствует и в том, что его тошнит уже второй день, он винит чертовы пирожки. Хотя Лу Хань, умявший их раза в два больше, выглядит непростительно хорошо и излучает слишком много энергии. Сюминь стонет и откидывается на диване в гостиной, слушая, как Ифань что-то говорит Лу Ханю, а тот качает головой и оттягивает края майки. Цзитао носится по общежитию в поисках своего айфона, но никто не обращает внимание, ибо не впервой. Чувствуя, как прогибается под чужим весом диван, Минсок разлепляет один глаз и видит Лу Ханя. Тот, в уже привычном жесте, кладет руку на его бедро, спрашивая о самочувствии. Сюминь бубнит что-то и ерзает, потому что ему неуютно. Ему очень странно и хочется вцепиться в волосы и сильно потянуть. Потому что он не понимает. Сначала издевки, подтрунивания и смешки, теперь постоянные прикосновения по поводу и без, такое настоящее беспокойство, испытывающий прищур.. Минсок ложится на живот и сопит в диванную подушку. Чуть поворачивая голову, он замечает блестящий взгляд и сжатые губы одногрупника, прежде чем тот уходит, услышав заунывное гудение расстроенного Цзитао. Минсок даже не хочет гадать, что это все значит. Когда стафф и группа в полном составе набиваются в лифт и становится нечем дышать, Сюминь кряхтит и пытается высвободить руку, неудобно и больно зажатую между телами. Справа него – жестяная стена лифта, слева – грудь Лу Ханя. Тот просовывает руку за его спину и упирается в стенку кабины, выпрямляя и освобождая немного места, потому что даже ему кажется, что Минсоку сложно вздохнуть. Кореец ощущает чужое дыхание у себя на виске и моргает на каждый луханев вдох-выдох. Когда Сюминь чувствует руку у себя на пояснице, прижавшуюся к ткани майки, он расширяет глаза и боится повернуть голову. Лу Хань практически закрывает его ото всех собой, а стоящий впереди Чанёль слишком занят Ифанем, чтобы повернуть голову. Лицо китайца оказывается слишком близко и тот втягивает воздух у его виска, пока Минсок пытается унять панику и неотвратимо краснеющее лицо. Лифт останавливается и все стремительно выходят, но прикрытые глаза и закушенную губу одногруппника Сюминь успевает заметить. Минсок пытается успокоиться и унять сердцебиение, потому что его, наверное, слышно слишком сильно. Лу Хань надевает ему микрофон на футболку и, вытягивая рукой провод, касается его груди под кофтой пальцами. Он делает это несколько раз, заставляя Минсока напрягаться и отводить взгляд. Минсок начинает догадываться только тогда, когда любой другой уже все понял бы. Он думает о том, что если вдруг все слова и чрезмерная тактильность в его отношении не издевки и усмешки над фигурой или чем-то еще, а симпатия, потому что такие взгляды не могут быть просто так. Лу Ханю нравятся его ноги, его спина, талия, руки, ему очевидно хочется касаться Сюминя так, как хочется, и где хочется. Парень думает что, пожалуй, больший идиот из них двоих это он. Ему на самом деле страшно думать о том, что Лу Хань может быть в него влюблен. Это же Лу Хань, который всех трогает и любит одинаково. Но отрицать то, что об одной только мысли об этом внутри разливается тепло, Минсок не может. Сюминь старается не подавать вида, но теперь вздрагивает еще чаще, когда Лу Хань находится рядом. Ему очень хочется проверить, так ли его догадка верна, но парень понятия не имеет, как. Все происходит случайно и Минсок заранее даже ничего не планирует. Он просто встает позже всех и ищет свои джинсы по всей общаге. При этом Сюминь успевает очень много раз пробежать мимо сидящего на диване в гостиной Лу Ханя. Китаец, безусловно, оценил бы его классные трусы от Кельвина Кляйна, если бы был в состоянии. Когда Лу Хань разливает уже остывший чай на диван, Сюминь удовлетворенно фыркает и решает что для полной уверенности просто ну обязательно нужно проверить еще раз. Ему чертовски нравится чувствовать на себе очень пристальный взгляд, который теперь необходимо провоцировать. Доставая из холодильника воду и прислоняясь к прохладной дверце лбом, Минсок пытается унять головную боль. Сегодня крики фанатов и вспышки фотокамер раздражали больше, чем обычно, и в итоге он просто не может заснуть. Он стаскивает с мокрых волос полотенце и ставит ледяную воду, продравшую горло холодом, обратно. Очень хочется спать, а в висках будто бьют барабаны. Он смотрит на свои босые ноги и сильно жмурит глаза, потому что, кажется, сделай парень хоть шаг, он оступится и упадет на пол из-за головокружения. Минсок чувствует дыхание на своем затылке раньше, чем успевает что-то понять. Глаза расширяются, и ему даже не нужно оборачиваться, чтобы догадаться, чье тепло он чувствует спиной. Лу Хань не касается его ни одной частью тела, но Сюминь ощущает его слишком остро. Когда чужие руки ложатся на его бедра, и сзади прижимается тело, Минсок вдыхает слишком судорожно и сжимает в руках полотенце. Лу Хань обдает теплым воздухом его плохо вытертую после душа шею, и Минсок с ног до головы покрывается колючими мурашками. Ему стало бы легче, скажи китаец хоть слово, старший смог бы как-то защититься, увильнуть, заговорить, если, конечно, получилось бы выдавить из себя что-то. Лу Хань касается холодным кончиком носа его шеи, одновременно проводя по бедрам. Минсок таки роняет полотенце, зажмуриваясь и судорожно выдыхая, когда ладонь Лу Ханя накрывает его пах, начиная осторожно поглаживать. Парень целует его за ухом, придвигаясь теснее, мажет губами по скуле и Сюминь краем глаза видит закравшуюся в уголки губ улыбку. Лу Хань ведет себя так, будто так и должно быть, что нормально прокрасться рукой под чужую футболку, пробегаясь пальцами по горячей и вздымающейся от дыхания груди, нормально поглаживать внутреннюю сторону минсоковых бедер, пока тот пытается удержаться за холодильник и не упасть прямо здесь, у ног Лу Ханя, будучи не в состоянии в нежелании как-то противиться. Китаец осторожный и настойчивый, Минсок не может уследить за его руками, он просто чувствует их везде на своем теле, растирающие кожу как пластилин, чтобы можно было делать все, что душе угодно. Сюминь уже дал понять, что ничего не имеет против, и Лу Хань нетерпеливым жестом поворачивает его к себе лицом, держа за плечи и прижимая к холодильнику. Его улыбка слишком откровенна и в ней столько обещаний, что колени подкашиваются, а глаза сами собой прикрываются, чтобы хоть немного ослабить этот напор. В Лу Хане всегда было это – уверенность и такая, именно мужская, сексуальность, несмотря на любовь китайца к играм в наивность с детским лицом. Экран даже вполовину не мог бы передать силу его образа. От долгого зрительного контакта в голове Минсока что-то коротит и он тянет Лу Ханя на себя, целуя и вжимаясь в него пахом. Лу Хань долго и чувственно отвечает, а потом отстраняется с едва слышным влажным звуком, почти с сожалением, потому что губы слишком мягкие, слишком давно желание коснуться их тянуло в груди. Он снова припадает губами к его шее, успевая ловить вдохи еще до того, как они сорвутся с губ, а руками трогая ребра, будто клетку с птицей в ладонях удерживая. А внутри бьется и Лу Хань чувствует, потому что у самого так же. Минсок тихо стонет, выпуская тягучий звук к потолку и видя, как китаец поджимает губы, потому что не успел поймать его. Он тянет Сюминя к комнатам, не оглядываясь, и закрывает за собой дверь, о которой старший бы, безусловно, забыл. Он опускает Минсока на кровать, без слов стягивая его футболку, и с нажимом ведет по груди, прослеживая прикосновения рук губами. Ему нравится то, как пахнет растревоженная касаниями и возбуждением чужая кожа, как Минсок выгибается, послушный рукам и как сладко стонет; даже лучше, чем он себе представлял. Лу Хань, не раздумывая, раздевает его полностью и Сюминь видит его стекленеющие глаза, пока китаец миллион долгих секунд жжет его кожу взглядом. Наклоняясь и проводя языком по тонкой коже бедер, целуя выступающие тазовые косточки, Лу Хань вкладывает в каждый свой жест столько обожания, что Минсоку становится трудно дышать. Ему душно, сильно, слишком, потому что Лу Хань хочет все сразу, отдавая взамен в том же размере. Он дергает коленом и парень поднимается, укладываясь сверху и поглаживая чужие скулы пальцами. Он целует почти целомудренно, мягко, так, что Минсоку почти больно от этой нежности. Старший приоткрывает губы, когда на его пах ложится рука, медленно поглаживая, и одновременно Лу Хань углубляет поцелуй, цепляя что-то в животе, живое и кричащее, от чего Сюминя выворачивает наизнанку, воспаленными нервами, оставляя полностью открытым и еще более обнаженным. Когда Лу Хань берет его член в рот, все сужается до одной единственной точки, а в голове любые мысли рвутся на маленькие кусочки, оставляя только здесь и сейчас. Опуская на парня взгляд, Минсок держит то, что осталось, в ослабевших руках, пока Лу Хань улыбается ему влажными губами. Сюминь тянет его за майку, призывая избавиться от нее, и китаец слушается, а потом садится между его ног, гладя под коленями. - Ты такой красивый, - шепчет он и улыбка в морщинках у глаз разбивает Минсока окончательно. Пальцы Лу Ханя внутри ломают старшему позвоночник, и он лежит безвольной куклой, просто позволяя, хватая ртом бесполезный кислород и сжимая в руках одеяло. Жар поднимается все выше, будто его постепенно опускают в кипяток, а там, внизу, все горит так, что невозможно молчать. Минсок судорожно всхлипывает и стонет каждую секунду, но пальцы Лу Ханя покидают его, давая отдышаться. Он влажно целует, что-то тихо обещая, и входит, с каждым движением лишая Минсока слуха и зрения. Старший обнимает Лу Ханя ногами и тянет к себе, потому что боится, что ухнет куда-то в темноту, если не будет держаться. Кожа китайца горячая, как включенная печь, так что на Минсоке наверняка будет куча ожогов, но ему не жаль. Лу Хань движется глубоко внутри, выгибая Сюминя дугой, разрывая той чувственностью, что сквозит в каждой черте младшего. Птица внутри яростно бьется о ребра-клетку и мешает дышать. Воздух тяжело оседает на полу, густея в темных углах комнаты, пока Лу Хань кусает чужое плечо, а Минсок почти скулит, не в силах справиться с чувствами. Пальцы на сюминевых бедрах хрустят, оставляя лиловые синяки – остатки удовольствия. Лу Хань оглушительно стонет ему в губы, обмирая всем телом и утаскивая вслед за собой. Минсок собирает себя по кровати, открывая глаза и чувствуя как Лу Хань вытирает его щеки от слез, оставивших грязноватые разводы. - Было так больно? – едва слышно спрашивает он, даже не думая слезать со старшего. - Да, - выдыхает Минсок с едва уловимой улыбкой, слыша смех Лу Ханя и тепло его сухих губ. Просто с Лу Ханем всегда все слишком и Минсок может позволить себе быть чуть более откровенным. Сюминь поддается ему, ласково гладящему по спине и не оставляющему выбора.