* * *
Горячий лёд, сухая вода, холодный огонь, семья Хоу... Не было никакой семьи Хоу. Никогда. Были люди, которые играли свои роли на публике и ненавидели друг друга. Отцу пришлось предать своего деда Тарлетона, как он говорил — «отказаться» — от деспотичного и сварливого старика, жениться на деньгах, терпеть родственников жены, презрительно относящихся к древности рода Хоу. Улыбаться им в лицо, а потом отыгрываться на жене. Мать — не слишком красивая женщина, чьи мотивы и чувства остались для Натаниэля загадкой. Почему она согласилась на заведомо несчастный брак с человеком, который её ненавидит? Зачем ложилась с ним в постель и рожала ему детей? А бабка, мать матери — одно имя которой превращало их с отцом жизнь в кошмар? Натаниэль был готов поклясться, что ни разу не видел улыбки на её лице, а известия о её приезде повергали его в панику. Хотелось малодушно спрятаться в авварских катакомбах под крепостью, сбежать в подручные к контрабандистам, куда угодно. Лишь бы не видеть эти брезгливо поджатые губы и вечно недовольный взгляд. Сам Натаниэль тоже не был счастлив. За кем бы ни оказалось последнее слово в родительской ссоре — в итоге проигравший отыгрывался на нём. Словно Натаниэль был заложником родительской ненависти. Так что единственной «семьёй» для него стали и брат и сестра. И то, лишь до тех пор, пока Томас не уяснил, что старший брат не любим матерью, и не стал его сторониться. Томас мёртв, мёртв уже год как, и о его судьбе можно не беспокоиться. Но Делайла... милая Делайла... как она воспримет его возвращение? Восемь лет — долгий срок.* * *
Натаниэля и мать, и отец считали неудачным ребёнком — и говорили об этом в голос, не скрываясь. Он не показывал вида, когда слышал обидное: «Ах, что вы говорите? Ему почти шесть, и ни одна гончая не подпустила его к щенкам?», «Он такой слабак, что не может толком натянуть лук!», «Зачем только учить такого косолапого фехтованию?» Он быстро выучил, что показывать свою слабость — лишь способ вызвать раздражение. Он пытался сбежать — его находили и наказывали, хотел стать лучше — его старания не ценили. Натаниэль считал себя самым несчастным мальчиком на свете. Пока не родились Томас и Делайла. С их появлением матери стало не до него. Двойняшки росли, родители снова стали ругаться. Но Натаниэлю было теперь куда сбежать. Малышам становилось страшно, что папа и мама ругаются, они плакали, они прятались. Натаниэль находил и успокаивал их. Ведь когда заботишься о ком-то — не так страшно самому.* * *
Ему было десять, двойняшкам — почти пять. Натаниэль любил вспоминать это время. Учёба давалась нелегко, но, заучивая наизусть хронику, уставая насмерть на тренировочной площадке, он знал, что стоит вечером заглянуть в детскую, как маленькая Делайла набежит с радостным воплем и уронит его на ковёр. В рот Натаниэлю засунут обязательную липкую конфету, и требовательно вывалят с пяток сломанных кукол, которым сррррррочно! (именно «срррррочно» — она всегда так говорила) требуется уделить внимание. Томас будет сосредоточенно сопеть в ухо, разглядывая процесс починки, а Делайла, пользуясь, что у старшего брата заняты руки, детским гребешком станет расчёсывать ему волосы и незаметно заплетать косички. Пытаться, по крайней мере. Натаниэль никогда не обижался, что сестрёнка именно его заставляла чинить сломанные игрушки. Это было своеобразным вызовом — иногда Натаниэлю казалось, что вредная малявка специально разбирает их таким образом, чтобы над внешне пустяковой поломкой старшему брату приходилось хорошенько потрудиться. Ну а если кукол чинил отцовский механик, Делайла теряла к ним интерес.* * *
Время шло. Через три года, с появлением в Башне новых учителей для Томаса (специально приглашённых, что вдвойне было обидно!) Натаниэлю стало совсем невмоготу. В Башне к нему относились по-человечески только трое — его нянюшка Ариана, старый эльф-садовник Сэм и сержант Вэрел. Ариана заменила Натаниэлю мать, Сэм просто сочувствовал подрастающему мальчишке и угощал его ягодами и горячим чаем. Чай был бледным и практически безвкусным, они пили его из треснутых глиняных кружек, сидя в сарае на перевёрнутых тачках. Но зато можно было послушать рассказы о Мэрике и войне с Орлеем. Вэрел же был его первым учителем, и Натаниэль по привычке бегал к нему за советами и с просьбами помочь разобраться в чём-либо. Пусть сержант был строг и часто таскал молодого господина за уши, но он всегда находил время, чтобы поговорить с тринадцатилетним парнем. Самое неприятное — к Делайле приставили камеристку-дуэнью, суровую неваррийку с тяжёлым взглядом. Старая дева гоняла юного Хоу от комнат Делайлы, дескать — нечего такому оболтусу вертеться возле невинного дитяти. Словно в желании брата побыть рядом с сестрой было что-то преступное... Поэтому приходилось идти на всяческие хитрости, чтобы повидаться. Они проводили вместе почти всё время, которое могли улучить. Делайла была особенной девочкой. Она с удовольствием слушала рассказы Натаниэля о всяких диковинках, жаловалась, что на уроках её заставляют сидеть смирно, и никогда не осуждала Натаниэля, если он был в плохом настроении или хотел просто выплакаться. В такие минуты она молча садилась рядом и, обняв, гладила его по голове. Несмотря на значительную разницу в возрасте, ему было легко и нескучно с сестрой. Она умела не только слушать, но и задавать правильные вопросы, поддерживая его интерес к разговору. Натаниэль даже приходил в замешательство — в чём тут дело? Это он так хорошо объясняет, что его понимает даже семилетний ребёнок? Или на Делайле сказывается облагораживающее влияние дуэньи, обучающей девочку манерам и этикету? Или — самое простое и неприятное объяснение — может, он на самом деле туповат по сравнению с двойняшками?* * *
На Собрания земель отпрысков знатных семей принято вывозить с восьми лет. Так что за пять лет выездов Натаниэль привык к Собраниям, и даже обзавёлся приятелями. Рендон ещё не решил, на ком он женит старшего сына, а вот жених для Делайлы был определён с первой же поездки в Денерим. Юный Кусланд, нахальный одиннадцатилетний сопляк, с братом которого Натаниэль по-дружески переписывался. Мерзкий мальчишка брезгливо морщился вслед Делайле, самой очаровательной девочке среди присутствующих, передразнивал её и дёргал за ленты в косах. Натаниэлю постоянно хотелось зажать его в уголке и под шумок свернуть худую цыплячью шею. А когда Натаниэль подслушал, что Брайс и Элеонора Кусланды посмеиваются над стремлением Рендона Хоу породнится с ними, то понял, почему отец остро реагирует на всё, что касается Хайевера. Натаниэль решил для себя, что желание отца искоренить вековой разлад между Хоу и Кусландами — дурацкая затея. Что хоть разбейся, но Кусланды останутся напыщенными уродами. Больше Натаниэль не написал Фергюсу ни одного письма.* * *
Делайле исполнилось десять. Они виделись всё реже. Натаниэлю скоро исполнялось шестнадцать, и он почти всё время проводил с отцом в разъездах по эрлингу. Делайлу обучали языкам, литературе, экономике, искусству управления поместьем. Отец упорно готовил её к венцу тэйрны, давая ей образование, достойное второй по положению дамы в Ферелдене. У Натаниэля было двойственное отношение к этому браку. Он то отчаянно хотел, чтобы эта затея провалилась, ведь Делайла слишком хороша для Айдена. То так же отчаянно желал этой свадьбы, потому что это имело большое значение для отца. Натаниэль почти жалел его, убеждённого, что если Брайс Кусланд в самом деле назовёт наследником Хайевера не Фергюса, а Айдена, то помолвка будущего тэйрна с ненаследующей эрлинг Делайлой останется в силе. Страшно было вспоминать, во что вылился гнев отца, когда тэйрн сказал, что Айден, когда вырастет, волен будет сам выбрать себе невесту. Конечно, это не было официальным отказом от невыгодной Хайеверу партии, но... Сам Натаниэль был на сто процентов уверен, что ему венца эрла не видать, как своих ушей, но и Делайле титул эрлессы тоже не достанется. Рендон Хоу желал примирения с Кусландами, но не до такой степени, чтобы отдавать им в качестве приданного Амарантайн. Хватит с них того, что их род узурпировал Хайевер, изначально принадлежащий Хоу. Все говорили, что следующим эрлом Амарантайнским будет Томас. Разговор на эту тему они с отцом не поднимали, но Натаниэль спокойно принял бы любое решение и Рендон молчаливо одобрял эту поддержку. В конце концов, из Томаса действительно получится куда лучший эрл. Натаниэлю хватало обещания отца передать ему командование гарнизоном крепости. За тот год, когда Натаниэль практически был оруженосцем отца и постоянно находился на расстоянии вытянутой руки, то гораздо лучше его узнал. Странное дело — Рендон в Башне Бдения и Рендон в Амарантайне или в Чёрном лесу — это два разных человека. Словно родовое поместье давило на отца своей каменной громадой. Поездки были хороши всем, кроме одного — Натаниэль безумно скучал по сестре. Ему не хватало её смеха, её задумчивого взгляда поверх книги, который он ловил, быстро оглянувшись на галерею. Натаниэль с тоской вспоминал о чудачествах за обедом: мать и отец, чтобы лишний раз не встречаться друг с другом, частенько приказывали подавать обед в своих комнатах. Томас, пользуясь отсутствием родителей, вываливал еду в миску и убегал к щенкам на псарню. Зала оставалась в их полном распоряжении. Натаниэль ел быстро, как положено солдату, а Делайла — как положено благородной даме, чинно и аккуратно. Доев, Натаниэль выгонял слуг, брал на себя роль то ли шута, то ли паладина и, паясничая, прислуживал Делайле. Вне крепости он мучился от бессонницы — не хватало ночных прогулок по галереям, разговоров. Он привык в условленное время залезать в окно сестры, помогать одеться побыстрее (Делайла шутила, что он в этом деле опытнее её камеристки), потом тихо, как мышата, пробираться на верхнюю галерею и любоваться на звезды, Луну и Сатину. Впрочем, ему больше нравилось тайком гулять на лугах за Башней Бдения — если посты караула стояли так, что не мешали им воспользоваться тайным ходом. Натаниэля тянуло в крепость, словно канатом. Он тосковал так явно, что отец однажды в шутку спросил, не умудрился ли он влюбиться в какую-либо девицу из гарнизона, но ответ сына выслушать не удосужился. В любом случае, соври Натаниэль «да», ничего бы не изменилось. Рендон Хоу давно уже старался как можно больше проводить времени в Денериме или в Амарантайне, но не в собственном доме.* * *
То, что Рендон не был верен матери, Натаниэль знал давно, и не мог его осуждать. Натаниэль сам не был девственником, и пока не испытывал желания переспать с одной и той же девушкой дважды. А мысль о будущей женитьбе повергала его в дрожь, потому что интересно и спокойно ему было только рядом с Делайлой, и ни одной девушки, подобной сестре, он пока не встречал. Так зачем же, подобно отцу, связывать себя узами брака с неизвестно кем, чтобы томиться от тоски, ненавидеть друг друга и при первой же возможности бежать из дома? Натаниэль даже задумывался, почему отец не разведётся с матерью, но как-то сообразил, что в таком случае мать заберёт с собой приданое — и Делайлу с Томасом. Если деньги Натаниэлю в том возрасте казались незначимыми — то перспектива разлучения с двойняшками испугала его настолько, что Натаниэль по приезде домой почти ластился к матери, пытаясь загладить раздражительность отца. Дурная была идея.* * *
Кошмар пришёл, когда Делайле исполнилось одиннадцать и она сменила платье с детского на девичье, с шелковой лентой поперёк гибкой талии, и оборкой, привлекающей внимание к наметившимися холмикам груди. Образ Делайлы стал преследовать его по ночам. Натаниэль просыпался в холодном поту и молился, чтобы изгнать непристойные мысли. Молитвы не помогали, и он бился головой о стену, чтобы выбить воспоминания о маленькой неразвитой груди, о перепачканных чернилами пальчиках, блуждающих по его телу, о губах, которые хотелось целовать, целовать, целовать... После первого такого сна хотелось повеситься. Он чувствовал себя так, словно его облили помоями. Казалось, что все обвиняюще показывают на него пальцами, будто у него на лбу написано, от чего у него горят щёки и льются слёзы. От утреннего поцелуя сестры Натаниэль отшатнулся, как от удара плетью. Она потянулась к нему, не понимая, в чем провинилась, и от этого он почувствовал себя ещё гаже. Через месяц, когда Натаниэль понял, что мучительные сны не пройдут сами собой, он сначала очень осторожно расспросил Ариану о демонических искушениях. Нельзя сказать, что её рассказ о Тени, показывающей смертному его тайные желания, успокоил юношу. Как-то спокойнее считать, что это демон пытается свести тебя с ума, чем знать, что это ты такой извращенец, подспудно мечтающий совратить малолетнюю сестру. Потом, так же осторожно, Натаниэль попробовал поговорить со стариком-садовником. Соврал, что видел в публичном доме незнакомца, который вёл наверх девочку-подростка, дочку местной прислуги. Садовник едва не подавился от отвращения, сказал, что «в публичных домах всё, конечно, по-другому, не как у людей, ежели по согласию, то может, и ничего... Но таких охочих до детей уродов, надо как в деревнях — забивать вилами насмерть...» От ночных кошмаров Натаниэль осунулся, потом зачастил в Амарантайн, а точнее — в местные публичные дома. Он обошёл их все. И в городские, для чистой публики, и те, что в предместьях и порту, для людей попроще — путешественников да моряков. Стало только хуже. Относительно невинные сны про то, как он целует тело сестры, сменились на те, где невинная Делайла была развратнее портовых шлюх. Контраст чистоты девичьих глаз и чужих грязных слов, которых она никогда бы не произнесла, сжигал изнутри. Достаточно было взглянуть на сестру и некстати вспомнить ночной морок и удавиться захотелось ещё острее. Проще было избегать Делайлу. Нет, не проще — к сестре Натаниэля тянуло всё сильнее. Но после одного случая он просто боялся к ней подходить. В тот день Натаниэль вынужден был находиться дома, дожидаясь очередного распоряжения отца. От скуки он спустился в сад. Сестра вышивала, сидя на скамеечке в тени амарантов. — Тебе нравится? — тихо спросила она, заметив его тень. Натаниэль шагнул поближе, чтобы рассмотреть вышивку, и их колени соприкоснулись. Делайле пришлось поднять голову. А Натаниэль понял, что ещё мгновение — и он запустит руку в волосы сестры и поцелует её в губы, чтобы хоть как-то унять болезненное желание, которые он испытывал, глядя на неё. Нет смысла ходить к шлюхам. Они не помогут. Да ещё и сержант Вэрел прознал, «зачем» и, главное, «куда» зачастил в Амарантайн молодой господин, и разве что за уши не оттаскал по старой памяти. А потом вдвоём с лекарем пугал Натаниэля непотребными заболеваниями, от которых не всякий целитель Круга избавит.* * *
Как бы Натаниэлю хотелось, чтобы это тоже было сном... Он тогда сидел в мастерской, пытаясь воспроизвести форму накладки на плечи лука, которую подсмотрел у одного из наёмников в Амарантайне. Делайла подкралась со спины, обняла его, уткнувшись носом в шею. — Ты разлюбил меня, братец? Натаниэль замер с резцом в руках. — Нет, что ты... — Ты меня избегаешь. Уходишь, когда я прихожу. Не разговариваешь больше. Смотришь сердито, словно я тебя обидела. — Нет-нет, милая. Что ты? Как же я могу тебя разлюбить? Наоборот, я тебя люблю сильно-сильно. — Ты меня обманываешь. Я знаю, почему ты такой. — Почему, милая? — осторожно спросил Натаниэль. — Ты влюбился в другую девочку, и не знаешь, как ей сказать! — выпалила Делайла. Натаниэль закашлялся. — Почти угадала. И что ты посоветуешь? Написать ей письмо? — Зачем? Лучше подойти и поцеловать! Тёплое дыхание щекотало шею, действовало одуряюще. Ему и так хотелось схватить Делайлу в охапку и поцеловать — проверить, насколько отличаются сны от реальности. Натаниэль до боли в пальцах стиснул деревяшку. — Да-да-да! Девушек надо целовать, иначе они не понимают, — многозначительно прошептала Делайла. — Но... Милая, я не думаю, что это хорошая идея... Это всё так сложно... — А я тебя научу! — воскликнула она и, проскользнув под локтём, уселась ему на колени. — Эй! Что ж ты творишь? У меня же тут всё в обрезках металла! А ну давай слезай! — Натаниэль попытался силой ссадить сестру, но та проворно сцепила ноги вокруг его талии и обвила шею руками. — Нет-нет-нет! Теперь я учитель, делай, что я скажу! — со смехом потребовала она. Натаниэль перевернул резак лезвием в ладонь, чтобы случайно её не оцарапать, зажмурился и старался думать о самых мерзких вещах — о висельниках, о расколотых стрелами черепах, о ... Прижавшийся к его губам рот оказался неожиданностью. Натаниэль поднял веки — Делайла сосредоточенно смотрела ему в глаза и целовала. Делайла сама его целовала! Совершенно не как во сне, но Натаниэль был в шоке и боялся шевельнуться. Наконец, она вздохнула и отодвинулась. — Не хочу тебя огорчать, братик, — снисходительно произнесла она, вытерев рот ладонью, — но целоваться ты не умеешь. Вообще. Придётся тебя учить. — Не надо меня учить! — запротестовал он. — Надо! — тоном, в котором узнавались интонации матери, ответила Делайла. — Стыд и позор! Наследник дома Хоу не умеет целоваться! Сколько тебе лет?! А если бла-бла-бла узнает? Что скажут банны бла-бла-бла и бла-бла-бла? — Вот именно, а если кто-нибудь узнает? Такого наговорят... — пробормотал Натаниэль, пытаясь оглянуться на дверь — вдруг не закрыта? Делайла по-прежнему мешала, хватая за уши и щёки, настойчиво заставляя его смотреть только на себя. — Именно! Ты придёшь целовать свою возлюбленную, и она узнает, что целоваться ты не умеешь! И прогонит тебя! И всем расскажет! Папа с мамой об этом узнают, опять будут ругаться... И ты станешь переживать ещё больше, братец! Так что открой рот, не спорь с учителем! — Ну, уж нет! — возмутился Натаниэль. — Делать мне больше нечего, чем с малявкой целоваться. Ты же моя сестра, не забыла ещё? — И именно поэтому я никому никогда не скажу, что ты не умеешь целоваться! — Да умею я! — Не умеешь! Не умеешь! — Умею! И вообще, слезай с меня! — Не умеешь! Не умеешь! Докажи! Докажи! Делайла радостно тормошила его, наслаждаясь его вниманием и соскучившись по объятьям. А Натаниэля сейчас волновало только одно — удержать под контролем бунтующее тело. Он попытался встать, чтобы избавиться от играющего с огнём ребёнка, но Делайла с радостным визгом ещё теснее прижалась к нему, и пришлось резко сесть. Так хотя бы было легче скрыть от Делайлы своё возбуждение. — Это плохая игра. Брысь! У меня тут вообще-то инструменты разложены! Делайла надула губки и прижалась щекой к его щеке, обиженно сопя в ухо. — Вот видишь, ты говоришь, что любишь меня, и тут же прогоняешь. Ты плохой, плохой, и злой! Ты меня давно не любишь.Ты почти не приезжаешь, и если дома, то днями из мастерской не вылезаешь, всё с луками возишься... — Глупости. Конечно же, я тебя... Делайла опять обвела его вокруг пальца. Усыпила бдительность и поцеловала, умудрившись протиснуть ему в рот свой острый язычок. Действовала им она слюняво и неуклюже, но весьма неплохо для девчонки, от которой ни на шаг не отходит бдительная дуэнья. — Найду того, кто тебя этому научил — убью, — пообещал Натаниэль, отклонившись назад. И он был совершенно серьёзен в этот момент. — Так я тебе и сказала! — обняв его за шею, прошептала Делайла. — Ты почаще уезжай, вообще мою свадьбу пропустишь. Натаниэль едва сдерживал себя в руках. Он твердил себе — ещё чуть-чуть и я прогоню бедовую девчонку, ещё совсем чуть-чуть... Он боязливо погладил плечи, спину, ощущая тепло её тела сквозь ткань лифа. Собрался с духом и сжал в ладонях её талию, намереваясь ссадить её с себя. Но Делайла вертелась у него на коленях, закрыв глаза и старательно делала с его языком нечто неописуемое, отчего Натаниэль жмурился, едва не теряя сознание от удовольствия... — Ой. — Делайла на мгновение замерла и снова поёрзала. — А что это у тебя в кармане... такое?* * *
У сестры обнаружился какой-то болезненный интерес к его анатомии. Пользуясь её наивностью, Натаниэль в тот день отоврался, что он «особенный», что «эта штука» очень болезненно на всё реагирует, и ни в коем случае к ней нельзя ни прижиматься, ни трогать руками. И уж тем более никто не должен знать о том, что она у него есть. Недолго же длилось её неведенье, при наличии неплохой библиотеки и таинственного воздыхателя, который посмел учить одиннадцатилетнюю девочку целоваться. Уже через две недели она тайком залезла к нему через окно и печальным голосом сообщила ему, что он обманщик. Что он не особенный, что penis erectio происходит у всех мужчин, и лгать ей, говоря, что ей нельзя трогать «эту штуку» — было с его стороны порядочным свинством. Натаниэль хотел было запретить сестре трогать себя — но она тогда сказала, что всем расскажет, что он взрослый парень, а целуется преотвратно. Ему пришлось сдаться. Натаниэль выбрал меньшее зло: лучше позволить ей удовлетворить своё любопытство, чем объяснять, почему сестре нельзя смотреть на обнажённого брата. Потому что следующее, что пришлось бы объяснять — почему им нельзя было целоваться в губы, и что нормальный человек не должен возбуждаться от прикосновения родной сестры. На свою нормальность Натаниэль давно уже махнул рукой, но он очень не хотел, чтобы Делайла хоть в чём-то винила себя. Единственное, что он позволил Делайле — посмотреть на свой член и потрогать его. Натаниэль не говорил ничего, не учил — боялся, что если он в этот момент скажет хоть что-то вслух, то она обязательно поймёт, как ему приятно её прикосновение. Или, что хуже — сделает то, о чём потом будет жалеть. Но время шло, и Делайла была в самом деле умной и внимательной девочкой, читающей Натаниэля, как книгу. Вскоре она вила из него веревки. А таинственного воздыхателя Натаниэль выследил и без указаний Делайлы. Им оказался рыжий пятнадцатилетний сын конюха. Натаниэль подкараулил его у подлеска возле замка, сломал ему обе руки, лодыжку, несколько ребер и выбил все передние зубы. Натаниэль бы ему еще что-нибудь сломал, но не хотел попасться кому-либо на глаза. И он не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести.* * *
Ей было двенадцать, ему — почти восемнадцать. Его скоро должны были посвятить в рыцари, надо было думать о свадьбе, присматривать невесту. Но его мысли занимало совсем другое. Маленькие груди, которые прятались в ладонь, как яблочки, стоило запустить руку в лиф нового, «почти взрослого» платья. Перепачканные чернилами пальцы, которые блуждали по его телу под рубашкой, заставляя волноваться — вдруг дверь в библиотеку распахнётся и кто-нибудь их увидит? Губы, оставляющие влажную цепочку засосов на его шее и груди, складывающихся в раздражающие Натаниэля цветочки и сердечки. Изящные руки с такими тонкими запястьями, что не у всякой эльфийки бывают, с персиковой кожей и покрытые едва заметным пушком… Они были созданы для поцелуев, прекрасные и настойчивые... Так и норовящие прикоснуться к члену, усыпляя бдительность и улучая момент, чтобы сжать, вызывая у Натаниэля стон, переходящий в укоряющее ворчание. — Нэтти, давай сделаем это? По-взрослому, — шептала Делайла, целуя и дразня его. — Ты любишь меня, я люблю тебя. Давай. — Нет, — не соглашался Натаниэль, — милая, подрасти хотя бы года два. Или три. — Но я не хочу ждать! Я хочу сейчас! Во всех книжках пишут, что возлюбленные должны упасть на траву и соединиться в бескрайнем удовольствии, — процитировала она нараспев. — Я не хочу ждать до старости! — Надо бы найти все твои орлейские романы и сжечь, — проворчал он. — Они явно не идут тебе на пользу. Делайла хмурилась, ластилась, но Натаниэль с ожесточённым упорством отказывался от ласк сестры. Словно это было той границей, которая отделяла его от мерзавцев, которых порядочные люди забивают вилами до смерти. Но он опасался, что и этот бастион скоро будет потерян. Натаниэль был готов удавить любого парня или мужчину в крепости, кто смотрел вслед сестре больше секунды. Делайла недавно опрокинула супницу на леди Эвелину, которую Натаниэль в шутку назвал своей возможной невестой. Совершенно случайно, конечно же. Она вообще становилась невозможно стеснительной и неловкой рядом с ровесницами Натаниэля, то наступая им на ноги, то на подол платья, а на следующий день вела себя, как взъярённая кошка — шипела, царапалась и кусалась. Сны, кстати, больше не снились.* * *
Близость между ними сыграла дурную шутку. Когда у Делайлы начались женские «дела», она первым делом примчалась с этой бедой не к дуэнье, а к Натаниэлю. А когда дуэнья спросила, откуда девочка знает, что делать — Делайла случайно проговорилась, кто её успокоил и научил. Дуэнья ничего ей на это не сказала, но на всякий случай доложила матери. Та тоже не одобряла тесной дружбы дочери с первенцем. За Делайлой стали присматривать более внимательно, всё-таки она с каждым месяцем становилась всё привлекательнее, а в гарнизоне крепости было слишком много ветреных голов. Мало ли что? И надо же было так случиться, что однажды мать лично застала их в часовне — в недвусмысленной позе — Делайла сидела верхом на коленях брата. Натаниэль, без куртки, в распахнутой на груди исподней рубахе, прижимал Делайлу к себе, запрокинув голову и подставляя шею под поцелуи и укусы.* * *
Огласки удалось избежать. Отец затащил его тайным ходом в подземелье и избил так, что Натаниэль под конец уже прощался с жизнью. Позже, после частичного выздоровления, Натаниэль узнал, что мать скоропостижно скончалась, а Делайлу тем же днём сержант Вэрел увез в Денерим. Рендон никогда больше не заговаривал с ним. Распоряжения отец отдавал через Томаса — письмами. В одном из них был приказ выучить изложенные в тексте обстоятельства смерти матери и своего избиения. Оказывается, официальная версия случившегося — на неё было совершено покушение, которое Натаниэль пытался предотвратить, рискуя собственной жизнью, но неудачно. Он не задал отцу ни одного вопроса — всё так было ясно. Кроме одного — почему отец оставил его в живых? Дальше было длительное разбирательство по завещанию матери, делёж имущества между Рендоном и его тёщей, переговоры, переговоры, переговоры. Бабка требовала поделить детей — отдать ей Делайлу и Томаса, и оставить Рендону первенца. Но сошлись, что для стабильности совместных предприятий в семье Хоу останется Делайла, как прямая наследница капитала семьи матери и кандидатка на брак с младшим отпрыском тэйрна Кусланда. А Натаниэль, как наследник эрлинга Амарантайн, отправится к бабке в Неварру, для «завершения обучения». «Мы заложники интриг», — понимал Натаниэль, собираясь. Его убрали, как фигуру с доски для “королев”, разменяв при гамбите. Писем не писал — некому. Отцу на него теперь наплевать, Томасу — тоже. Писем Делайле не передадут. Больше его ничего не держало в Ферелдене.* * *
Он действительно не думал о возвращении в Ферелден. Кому он там нужен? Делайле? Не смешно. Пройдёт пара лет, Делайла вырастет и влюбится в кого-то более достойного. Потом выйдет замуж и противоестественное влечение к брату выветрится из головы. В крушении его жизни радовало только одно — бабка прогадала дважды. Первый раз, когда Рендон Хоу всучил ей вместо двойняшек неугодного сына, второй — когда Натаниэль сбежал из Неварры в Вольную Марку. Он за восемь лет побывал и наёмником, и контрабандистом, даже один раз пришлось связаться с Воронами, на память об этом ему достался трофей — прекрасный антиванский лук. Прожил три года в Старкхэвене. Посмотрел почти на все города по побережью Недремлющего моря, и на Орлей, и Антиву, собственно. В Марке ему нравилось больше всего — если не считать излишне религиозного рвения в северных полисах, законы и нравы были вполне ферелденские. Натаниэль осел в Киркволле и даже снял дом. Маленький, на самой окраине Верхнего города, но на порядочном расстоянии от порта и от плавилен. Уезжая, он оставил этот домик под присмотром Марка. Впрочем, на домоуправительные способности Марка он особо не рассчитывал — за время их короткого знакомства бывший солдат растерял весь лоск и так увлёкся спиртным, что ему самому требовался присмотр. Но как бы не сочувствовал Натаниэль Марку, он не мог ждать, сложа руки, когда Делайле угрожала опасность.* * *
Потом... Много чего случилось потом. Смерть Арианы, его Посвящение в Серые Стражи, Глубинные тропы и порождения тьмы… Делайла как сквозь землю провалилась, покинув Башню Бдения с началом Мора. Натаниэль безрезультатно искал её уже несколько месяцев... Узнал только, что она вышла замуж и куда-то уехала. Теперь он снова изредка ночует в Башне Бдения. В своей постели. В постели Делайлы спит остроухая злая эльфийка. Он по-прежнему в постоянных разъездах по эрлингу, только на расстоянии вытянутой руки от него не отец, а тот самый мальчишка с цыплячьей шеей, которого так хотелось удавить десять лет назад. Вымахал, что твой лось. Хорошо хоть, вашим величеством не приказывает называть. У них сложные отношения. Кусланд в горячке едва его не повесил, когда только увидел. Заявил, что Рендон Хоу вырезал замок Хайевер, и что убийство эрла было справедливым правосудием. У Натаниэля было на этот счёт своё мнение, но он его не озвучивал. Во-первых, его жизнь была в руках Айдена, во-вторых, как бы он ни любил отца, ему уже не поможешь. Натаниэля по-прежнему тянуло в Башню Бдения, словно канатом. Старый Сэм, садовник-эльф, чудом переживший и Мор, и нападения порождений тьмы, пообещал раздобыть через знакомых в Торговой гильдии адрес мужа Делайлы. Он ждал этой встречи. Ждал и боялся. Восемь лет — долгий срок. Она могла возненавидеть его. Могла по-прежнему ... любить? Натаниэль не знал — какому из этих чувств он был бы рад больше.