Синий, цвета неба

Сегодня по прогнозу обильный ливень. Окна в нашей аудитории были огромными и пропускали дневной свет, а он, упиваясь свободой пространства, обнимал комнату своей чистотой, но сегодня были в нем оттенки серости. Я любила садиться около окна на верхних рядах и сейчас не изменила своей традиции. Сегодня четверг, день недели, когда все сложное, извечно повторяющееся вроде бы позади, но оно продолжает топить тебя под тяжестью прошлых смятений и неудач. Хочется утонуть в чем-то ином, нежели в хаосе мрачных мыслей о предрешенности человеческих судеб и этой безумной круговерти в невыносимом поиске себя и других ценностей. Лектор по философии был весьма выразительным человеком, умело играющий эмоциями. Он слегка сутуловатый мужчина, худощавый и патлатый, не очень опрятный, с очками округлой оправой диаметром небольшой чашки, что придает его лицу глуповатый вид. Он удивителен для меня в том, как быстро он меняет интонацию, выражения лица и чувства. Он часто торопится, перебирая слова, словно боится, что не успеет прочитать студентам лекции и донести до них важный смысл. Из-за этого он часто нервничает, а студенты скучают, потому что просто не успевают поймать его ход мыслей, но, по-моему, его это не очень расстраивает. Он всегда разный, на протяжении полутора часа он может восхищаться, радоваться, грустить, недовольствовать, злиться, спорить с самим собой, а темы и вовсе скачут хаотично, истории отделяются друг от друга, как пазлы из разных мозаик. Он может рассуждать о человеке в мире высоких технологий и резко переходить на «историю о том, как его друг засунул руку в горящую печь» или «о вероятности сильных магнитных бурь на следующей неделе». Он меняет лица, как перчатки, от грозного полководца до великого мыслителя всех времен. Меня всегда интересовало, как он справляется с таким возбуждением. Как человек способен испытывать столько всего за раз и не сойти с ума. Я перевела пустой взгляд на учителя, который в то время размахивал руками и, говоря о конфликтных ситуациях, вызывающих переселения людей, ни с того ни с сего почти закричал на всю аудиторию: — Вы себе даже представить не можете, насколько удивительны лососи! — он поправил указательным пальцем свои очки — Я сейчас объясню! У лососей специфическое поведение и они, это было доказано одним ученым Карлом Мортимером Градис, по ныне покойным, к сожалению...Ой, ужаснейший случай произошел с этим уважаемым господином... В аудитории пробежал легкий смешок. «— Дааа...Не спятить в наши дни практически невозможно» — глубоко вздохнула я и вернула свой взор на заоконный мир. Тоскливая атмосфера на улице лишь нагнетала обстановку. Капли дождя грозно барабанили по стеклу, город накрыла серая зловещая мгла, ливень ускорял свой темп, словно ожидался Второй Всемирный Потоп. Люди, состоящие из вереницы разноцветных зонтов, в основном узорчатых с темными оттенками и черных, казалось, скакали или прыгали. Они куда-то торопились, бежали на встречу новым неприятностям, или все еще разбирались в старых. Я люблю дождь. Все бы отдала, что бы оказаться сейчас на улице и танцевать вместе с ливнем. Иногда просто хочется сделать что-то безумное, что-то хорошее. Мне нужно что-то хорошее, я нуждаюсь в этом здесь и сейчас, и нет ничего плохого получать удовольствие от дождя или от рассказа невероятных хаотичных историй. Занятия закончились рано, а дождь закончился, оставляя после себя озера луж и неприятное чувство сломленности. Телефон зазвонил внезапно, меня словно ударило молнией. Я не ожидала сегодня звонка от него, ведь он должен был лететь сейчас в другую страну и наслаждаться видом карточных домиков и лужаек. Что-то случилось. Уверенность в этом возникла после первых слов. — Привет, как занятия? — он был грустен, голос его еле слышался от машин, жужжащих по дороге. — Что на этот раз поведал инопланетянин-мыслитель о будущем человечества? — Нет, нет, — я была очень рада слышать его, — Сегодня он не говорил о космосе. Он был научным исследователем специфического поведения лососей и проявлял особый интерес к картографии. Это, пожалуй, немногое, что дошло до моего внимания. Я старалась говорить, не выдавая своего беспокойства. — Я думала, ты позвонишь лишь завтра, когда прилетишь, — начала я, но он не дал мне договорить. — Я не улетел. — тихо вздохнул он. На фоне были слышны звуки гитары, я начала беспокоиться еще сильнее. — Что случилось? Почему? — стараясь не давить на него, я попыталась быть мягче. — Ничего, чем бы стоило забивать тебе голову, — он попытался натянуть улыбку, но в голосе это еле проявлялось — Сложный день, ничего особенного. Я не могла продолжать расспросы, ведь мне казалось, я понимаю его чувства, и излишние беспокойства едва ли улучшат состояние. Сегодня и впрямь слишком тяжелый день, мы оба устали и не виделись уже около недели. Немногословные разговоры по телефону и через соц. сети все, что нам оставалось. — Ааа, — наигранно начала я, — Я поняла в чем дело, ты шел сквозь ливень, мокрый до нитки сдал багаж, прошел паспортный контроль, но оказавшись перед самолетом, ливень нашуршал тебе возвратиться, ведь никуда бы ты не улетел, не услышав моего голоса и ужасного чувства юмора. Вся прелесть наших отношений в том, что можно нести полную чепуху и не бояться показаться глупцом. — Примерно так... — со сдавленным смешком произнес он и вновь стал перебирать струны на гитаре. Наш разговор полный напряжения и грусти закончился, когда я чуть не впечаталась в дверь метрополитена, увлекаясь своими странными фантазиями, что я называла шутками, в попытках развеселить его. После этого мне слишком сильно захотелось его увидеть, я несколько воодушевилась от той мысли, что мы совсем скоро встретимся. Но я не могла прийти с пустыми руками, не могла оставить его в столь тяжелом состоянии наедине. Мне нужно было придумать что-то хорошее для нас обоих, что смогло бы освободить от уз прошедшего серого ливня. Идея была сомнительной по большей части из-за веса всего, что я должна была перенести. Но меня было уже не остановить. Я мигом сбегала в магазин и купила два небольших бочонка с краской: один - желтый, цвета солнца, а другой синий - цвета неба. Аккуратно упаковав их, я положила на дно старой сумки на колесах, предварительно сунув туда чистые листы. Схватила все кисточки для краски, что у меня были, в том числе флейцы, и краски разных цветов и сроков службы, палитра так же была важна для моей задумки. Осталось лишь вытащить мой старый мольберт, и вот я была готова к невероятному походу по улицам города с дощечками и сумкой с красками. Не знаю, зачем нужно было покупать еще краску, может я решила, что нам не хватит, или, что мы захотим разукрасить все стены на районе, не имею понятия, зачем я вовсе стала тащить этот мольберт. Я просто словно потеряла голову, как пьяные теряют чувство меры. Конечно, вместо мольберта можно было соорудить какую-нибудь подставку, которой мы вполне бы обошлись, но тогда, мне казалось, пропала бы вся магия, и я бы не смогла передать ему то, что хотела сказать. Мольберт - основа всего, как корни у цветущего дерева. Я не имела понятия, где он, но нутром чувствовала, где я точно его найду. И я не ошиблась. Он был там. Сидел, прислонившись к старой рекламной вывеске, на которой давно выцвели надписи и рисунки, что размером два метра в высоту возвышалась над крышей заброшенного пятиэтажного дома. Это место всегда казалось мне уютным и безопасным, хотя в округе еще тройка таких же мертвых зданий, которые могли быть использованы для всевозможных целей. Но эта крыша была занята, а ключ от замка находился во владении лишь у одного человека. И сейчас он, запрокинув голову и перебирая аккорды своей старой гитары, расположился на потрепанном коврике, похожий на шкуру какого-то зверя, что всегда казалось мне слишком жутким предположением, поэтому я не стала задаваться вопросами откуда он тут взялся и из кого был сделан. Его веки сомкнуты, черные растрепанные волосы перебирал легкий ветер, лицо застыло в тяжелом напряжении. Он не сразу услышал, как я распахнула дверь, запыхаясь как умирающий пес после долгой пробежки. Но когда вышел он из своих раздумий и вернулся в реальность, брови его изящно сдвигались, а лицо застыло в недоумении, заметив как я старательно пытаюсь ворочать сумку по полу, у которой по дороге отвалилось колесо. Я могу представить насколько выглядела глупо, так что вполне одобряю его легкую усмешку. — Что ты делаешь? - своим мягким тембром произнес он, отложив гитару и встав на ноги, дабы помочь мне совершить с сумкой то, что мне не удавалось, но в этом он не торопился. — Сейчас все поймешь! — бодро выпалила я, оставляя сумку на парня, а сама принялась устанавливать мольберт. — Решила развить свои художественные таланты? Боюсь, это безнадежно. - смеялся он, я покосилась с видом оскорбленной львицы. Он с удивительной для меня легкостью поднял сумку, с которой я столько мучилась, перенеся ее к мольберту. — Как ты дотащила такую тяжесть сюда? — Это не самое главное! - прервала его я, доставая из сумки все принадлежности и располагая их на табуретке рядом с мольбертом, — Сейчас ты все поймешь, держи кисть! Я сунула парню кисточку, а затем принялась распаковывать краски и, взяв два стакана, налив в них воды, начала смешивать цвета на палитре. Я выглядела очень возбужденной. — Так, — насмешливый взгляд его обратился на меня, словно на сумасшедшую в припадке, или вся эта процессия его просто забавляла, — Что дальше? Он начинал увлекаться моими движениями, внимательно наблюдал за происходящим и пытался сосредоточиться, но не мог избавиться от улыбки. А я и вовсе нервничала, словно от этого мига зависит моя дальнейшая жизнь. В одной руке кисть, измазанная красками, в другой палитра, и на мгновения я застыла, забывая дышать. Я начинала сомневаться в правильности своего решения, но было уже поздно. Чистый лист бумаги, покоящийся на старом деревянном мольберте, который нанес мне ни одну занозу за всю мою жизнь, флакончики разнообразных красок на табурете, играющие с облаками солнечные лучи, свежий влажный воздух после дождя, его слегка сопящие выдохи - результат долгого нахождения здесь и холодного ветра, и я, в напряжении застывшая от не знания, как все объяснить и с чего начать. Он терпеливо ожидал моего возвращения, которое продолжалось может минуты две. — Эээ, — затянула я, — Что ты чувствуешь? То есть...что бы тебе хотелось... — я переживала, не могла подобрать правильных слов, он понимающе молчал. После глубокого вдоха я продолжила. — Например...Нарисуй тем цветом, который, как тебе кажется, отражает состояние внутри тебя! — Ага, — сделал вид, словно «ага, я уже понял, что ты спятила», — я все еще не понимаю, что именно я должен изобразить? Я нервно вздохнула. — Ну, эээ, допустим, — начала я, голос слегка дрожал, — Ты видишь закат или...лучше море! Огромный океан раскинулся перед твоим взором, что ты чувствуешь? Страх, грусть или радость и воодушевление? В каком цвете ты видишь эти ощущения? Лицо его расплывалось в улыбке, взор был направлен на меня, он вроде задумался, но все еще, как мне показалось, продолжал тайно не понимать, по какой причине я все это затеяла. Мне стало неудобно, хотя такого давно со мной не происходило рядом с ним. Может, мы еще не готовы к тому, что бы раскрывать глубины своих омутов. Мне захотелось объясниться. — Порой я чувствую слишком много всего, и в этом сложно разобраться. Бывает просто невыносимо, когда хочется и смеяться, и плакать, оставаясь при том в смятении. — начала я, прежде чем он успел что-то предпринять, он будто напрягся, слегка нахмурив брови и вслушиваясь в каждое мое слово, отчего мне стало еще хуже, но я старалась не терять уверенности в голосе. — И я беру кисть, все краски, что у меня есть, и рисую по порядку, чувство за чувством, придавая им цвета, что они отражают в моем сердце. Я не очень хорошо рисую, так что обычно это просто каракули, фигуры, линии, разных размеров и форм, но я сразу понимаю, какие чувства мешают картине стать приятной взору. Каждое я нахожу в себе, затем достигаю причину, по которой они поселились во мне, и закрашиваю другими цветами. Жить в постоянном хаосе ужасно нелегко, и в этом почти невозможно найти что-то хорошее. Понимаешь? Он продолжал удерживать молчание, а я уже успела трижды пожалеть обо всем сказанном и совершенном. — Я ни с кем никогда не делилась этим, — нарушила молчание я, обмакнув кисть в синюю краску и начертив кривую из-за дрожи, толстую линию , — только с тобой. Линия потекла каплями вниз, что напоминало то, как текут слезы или капли дождя по стеклу. Синий, цвета неба. Этот цвет сейчас зиял глубоко во мне, разрывая бездонной пустотой. Синий всегда казался мне холодным цветом, читался для меня одиночеством, пустынной грустью и недосягаемостью. — Хм... — наконец, вымолвил он, приблизившись к мольберту. Я внимательно наблюдала за тем, как начал он увлекаться в свои глубины, будто собрался достигнуть далекого космоса. — Если бы я оказался перед океаном, то ощутил бы свободу, легкое волнение, когда ожидаешь свершения чего-то грандиозного, воодушевление... — он водил кисточкой над красками и выбрал лиловый, разбавляя этот цвет с водой, так что волнистое облако получилось бледно-фиолетового оттенка. А затем, собрав на палитре голубой цвет, легким движением махнул кистью, так что голубые капельки растеклись по бумаге. Я молчаливо наблюдала и увлекалась его действиями, мягким голосом, выражениями его лица, словно перенеслась в иную реальность. — Закат...тепло, спокойствие, вдохновение... — произнося каждое слово, он продолжал подбирать разные оттенки и разными движениями, то резкими, то медленными, рисовал хаотично линии, круги, неведомые образы, так что бы заполнить все пустые пробелы. — Сегодня я глубоко расстроен. Этот день словно вчера, но он уже сегодня, я замкнулся в своих переживаниях и перестал ощущать чувство реальности вокруг, как будто я в каком-то долгом немом кино. Печаль, злость, усталость... разочарование. Оттенки цветов, что он наносил на кисть, стали темными и мрачными. Задумчивый вид перешел на ощущения глубокой печали и пустоты, и я понимала его. Мне хотелось разорвать это долгое молчание, что нависло сейчас, как грозовая туча, и вернуть его из той темноты, в которую он угодил из-за моих глупостей. Вернуть сюда, где мы вместе на этой маленькой крыше заброшенной пятиэтажки, где нет никого, кроме нас. — Я был один целую неделю, странные люди пытались меня забить своими предрассудками и злобой, и мне хотелось убежать. И у меня это почти получилось... Он слегка улыбнулся, кинув взгляд в мою сторону, что заставило меня ощутить вину, которая прокралась внутрь и начала больно кусаться. — Сейчас я чувствую кое-что еще...оно сильное и яркое. Он взял стакан с водой, потому что во втором вода почернела от темных красок, и стал перебирать все цвета, что имелись, и использовал лишь светлые и мягкие тона, смывая кисть в воде, но ничего не рисуя. Меня очень заинтриговал этот маневр. — Оно необъятное, словно океан; и великое, как горы в покойной тишине; теплое, как закат; яростное, как пламя в костре в холодные ночи; иногда горькое, как...темный шоколад или черный кофе по утрам, но вкус приятный и легкий. — он остановился и вновь задумался, — Чистое, словно белый снег в зимнюю пору; цветет и нарастает светом, как весной растут деревья и цветы или как солнечные дожди внезапно накрывают летом...Все остальное блекнет, растворяется, как морская пена исчезает под босыми ногами. Вода в стакане окрасилась в различные цвета, он, неожиданно для меня, вылил все содержимое в стакане на разукрашенный лист, и все краски расплылись и побледнели. Я было хотела уже выразить недовольство о том, что он испортил всю картину, но он не дал мне сказать. — Вчера было сегодня, пока не явилась ты... Ты мое небо и закат, океан и горы. — он довольно улыбался, смотрел на меня, как на что-то невероятно ценное и важное. Ураганы завыли внутри, а весь мир вокруг перестал существовать. Я неистово желала прижаться к нему, все остальные эмоции куда-то испарились, как дым. Мне нужно было что-то сказать, и я хотела, но, в последний миг, я застеснялась, замялась, улыбалась, как маленькая влюбленная девочка. Кто бы мог подумать, что моя странная идея, приведет нас к истокам огненной страсти и покоя, какой бывает, когда наслаждаешься природными пейзажами, слушая щебетание птиц. Все сказанное им я хотела обдумать, я как будто испугалась, что не все запомнила из его прекрасных слов, такой резкий поворот выбил меня из колеи. Мне показалось, что можно было просто сказать «Я люблю тебя», но после такого признания в его исполнении, я не стала этого делать, и я решила не говорить ничего, потому что он знает все. — Думаю, не быть тебе художником... — сменила я тему, посмотрев на мокрый лист с размазанными по нему красками, с которого стекала водичка. — Да? А по-моему очень не плохо вышло, — усмехнулся он, — может, меня ждет большое будущее, я стану вторым Пикассо, как считаешь? У меня есть шансы? — Ну, если и дальше будешь опрокидывать стаканы с водой на свои произведения, то шансов у тебя 100 к 1, — он покосился на меня, а я скорчила гримасу профессионального критика, — Так ты даже до ребенка в дет.саде не дотянешь, они там часто разливают воду на свои рисунки, и то из чистой случайности... — Вот значит как... На моем носе внезапно появилось пятно от желтой краски, которое он точным движением нарисовал мне. Я не могла не принять вызов. И вот, когда наши лица и руки становятся полностью разноцветными, в бой идет тяжелая артиллерия - кисточки для покраски стен и краски в бочонках, что я сюда приволокла. Все-таки пригодились. Все происходило легко, непринужденно, словно по сценарию какой-то любовной драмы. Мы смеялись, носились и нападали друг на друга с кисточками. Измазанные красками мы будто танцевали в безумном, веселым танце в солнечных лучах, словно мы вернулись в детство и дурачились, как в те беззаботные дни. Пока не перевернулись сосуды с красками, и мы не угодили в огромную синюю лужу. Но мы больше не смеялись. Окрасившись с ног до головы в цвет неба, мы целовались, забыв о существовании другого мира, став единым целом. Закат наступил слишком внезапно, хотя солнце решило затянуть свой уход, опускаясь медленно, но мне казалось, что время торопиться вперед, унося нас в завтрашние серые будни. Мы хотели растянуть этот миг, завершив его чашечкой горячего кофе. Синими, красочными существами, словно из фильма «Аватар», только на несколько оттенков светлее, мы продвигались по улицам города. Люди косились, кто осуждающе, кто со усмешками, но нам не было до них дела. — И как теперь это отмыть? — я не могла выражать притворное недовольство, когда смех прорывался наружу. — Понятия не имею, — ухмыльнулся он, — ты у нас главный художник. Мы смеялись почти всю дорогу. Зайдя внутрь нашего любимого кафе, куда мы часто заглядываем с утра перед работой и учебой, мы встретились лицом к лицу с владельцем заведения, которому мы очень хорошо знакомы. Было это небольшое заведение с приятным интерьером в стиле дачи, а владелец простой, очень внимательный и добрый к людям господин, всегда приветливо улыбался и любил выполнять роли и официанта, и менеджера, и бармена кафе. И во всем был хорош, особенно в кофейных напитках. Этот человек настоящий маг в области кофе. — И откуда это вы такие красивые? — удивился он, завидев нас, — Что с вами стряслось? — Упали в котел с кислотной краской, — улыбнулся мой спутник, — похоже, теперь останемся такими на всю жизнь... Я попыталась сдержать смех, но не смогла приглушить его полностью. — Краска уже высохла, можно мы присядем? - я попыталась сделать невинное лицо и умоляющий взгляд. — Разумеется, - радушно произнес владелец заведения, — вам как всегда, по чашечки черного? Мы кивнули и уселись за свой любимый столик возле окна, из которого лились яркие лучи закатного солнца. Мы словно стали звездами Голливуда. Люди останавливались, смотрели и посмеивались, кто то даже фотографировал нас. Удивительно, и почему люди радуются двум сумасшедшим особам в синей краске больше, чем миром вокруг, что сейчас заплылся янтарным закатом. Нам принесли кофе. Мы молчали, потому что говорить не хотелось, потому что мы просто были и наслаждались вкусом кофе, ароматом свежей выпечки, солнечным сиянием и друг другом. — По-моему, на нас подозрительно смотрят... — мне стало неловко от количеств смешков и взглядов, направленных на нас. — Правда? — с видом серьезного политика ответил он, и добавил перед глотком ароматного кофе, — С чего бы это? И мы вновь смеялись. Больше я не ощущала неловкости или сомнений, или печали. Тот день был окрашен в желтый и оранжевый, цвет заката, и синий, цвет неба и нашей кожи. И мир был ярким, насыщенным и разноцветным, как любовь.