Чужие люди

Ждать приходится почти целый час, и это при том, что он был на месте только к одиннадцати. Дазай стоит на лестнице, глядя на город, потом садится на коврик нужной квартиры и лениво просматривает новостную ленту в телефоне. Со стороны это наверняка выглядит странно, хорошо хоть в такое время по коридорам уже никто не ходит. Можно взломать замок и влезть в квартиру, как он и делает обычно, как делал раньше — но он тут как представитель Агентства, даже если директор не то чтобы в курсе, и будет неправильно просто вломиться в дом к союзнику, верно? А ещё это точно будет совсем не по плану. Чуя поднимается по ступенькам шумно и тяжело: каблуки стучат по бетону так громко, что слышно за два этажа. Он смотрит под ноги, погружённый в какие-то мысли, выглядит бледным и очень усталым. Дазай успевает заметить это и ещё кучу мелких деталей: жилет небрежно расстёгнут, шляпа сбилась набок, пальто висит на руке бесформенным чёрным пятном. А потом Чуя поднимает взгляд, замирает, моргает несколько раз, словно не до конца верит глазам, и не спрашивает даже — ровно говорит: — Серьёзно. Дазай улыбается чуть виновато и слитным движением встаёт, одновременно поднимая и демонстрируя серую папку, на которой он сидел всё это время. Чуя смотрит на него выжидающе, немного злой и смирившийся с неизбежным, не говорит ни слова, отпирая по очереди три замка на первой двери и два на, внезапно, второй. Это непривычно и странно, совсем на него не похоже; Дазай смотрит, как Чуя кладёт вещи, а затем, открыв шкаф, не глядя вбивает восьмизначный код на тусклой незаметной панели сигнализации, спрятанной за многочисленными пальто и куртками. — Когда ты успел отрастить такую паранойю? Чуя не отвечает. Чуя молчит, разуваясь, молчит, доставая тапочки для гостей, молча и равнодушно снимает перчатки, молча идёт на кухню, не потрудившись даже проверить, следует ли Дазай за ним. Молчаливый Чуя — это непривычно и очень странно, и было бы не лишним проверить, не обещали ли синоптики сегодня дождь из лягушек, или же объявить городскую эвакуацию и готовиться к масштабной беде. Дазай строит скучающее лицо и идёт за ним, даже не потрудившись задать вопрос. Это абсолютно не его дело. На кухне Чуя выкладывает из пакета магазинные коробочки с роллами и пачку молока, ставит электрический чайник и достаёт чашки — две штуки. Не дождавшись никакой реакции на своё появление, Дазай садится, небрежно откидываясь на спинку стула, кладёт папку на угол стола и спрашивает: — Что, даже не посмотришь? — спокойно и без ехидства: это правильно, именно так и надо. — Это вообще что? — У Чуи, похоже, простуда, а может, он просто слишком усердно работает и слишком много курит: в любом случае, получается тихо и сипло, совсем не как обычно — вернее, не как раньше, потому что в последние годы Дазай его почти не видел. Чуя морщится, разворачиваясь к нему лицом, недовольный то ли собственным голосом, то ли ситуацией в целом, опирается бедром о кухонную стойку и скрещивает руки на груди, будто ждёт, что папку ему сейчас станут впихивать силой. Дазай дёргает уголком рта прежде, чем успевает даже подумать, но объясняет серьёзно и просто: — Информация. Мы прискорбно мало знаем о Фёдоре Достоевском, но даже так он выглядит сильным противником. Агентство и портовая мафия всё ещё в союзе, стоит этим воспользоваться. Ничего личного, но к Мори я не пойду, а ты — один из пяти Глав. Посмотришь? Чуя открывает рот, чтобы ответить, а может, огрызнуться или возмутиться, но тут как раз звонко выключается вскипевший чайник. Чуя вздыхает, подходит к столу, заливает чай горячей водой и задумчиво смотрит на невзрачную серую папку, будто она вот-вот его укусит. — Я честно хочу просто обменяться данными и даже, заметь, не требую, чтобы ты рассказал, что знаешь, прежде чем прочтёшь эти, — говорит Дазай, — не бойся, никакого обмана. — И где гарантия? Дазай пожимает плечами, забирая свою чашку. Он сам не знает, чего ждёт: сухого кивка или же громких возражений. Если Чуя согласится на мини-сделку, то сильно облегчит им обоим жизнь — вот только доверять Дазаю Осаму не слишком-то логично: с него станется. Ему хочется подбросить монетку или поспорить с Рампо: ну же, Чуя, каков твой уровень здравого смысла? Насколько сильно мафия беспокоится о Достоевском? Возьмёшь или нет, возьмёшь или всё-таки нет? — Бойтесь Дазая, дары приносящего, — бормочет Чуя негромко, но всё же притягивает к себе пухлый серый прямоугольник. Тут Чуя прав: бояться Дазая необходимо. Даже не потому, что Дазай — лжец и манипулятор от самого дьявола, просто он сам себе иногда кажется чёрной дырой из тех, что больше никогда не будет создавать Чуя: компактных с виду, но предельно разрушительных для всего вокруг. Окажешься слишком близко — и уже не вернёшься, к нормальной жизни ли или даже в мир живых вообще. Так что очень логично и разумно не контактировать с ним больше, чем требуется. Чуя садится, открывая застёжки. Он, хоть почти не говорит и забаррикадировал квартиру как перед осадой, всё ещё ужасно знакомый, чертовский привычный; Дазай, закрывая губы рукою и чашкой, с замиранием смотрит, как он закидывает ногу на ногу и опирается на локоть, склоняясь над файлами, хмурится, просматривая листы (флешка с цифровыми копиями и видеозаписями тоже в наличии, и Дазаю самую малость интересно, захочет ли Чуя проверить её при нём), как резким движением заправляет волосы за ухо и с трудом удерживается от того, чтобы закусить губу. Непривычно — то, с какой внимательностью он проверяет документы. Как возвращается в пустую квартиру чёрт знает в какое время. Как думает о благополучии организации в первую очередь. Как настороженно, но вяло реагирует на бывшего партнёра, как закрывается от него, тем более — как закрывается инстинктивно. Как молчит. Как неожиданно демонстрирует здравый смысл и — не доверяет. Дазай знает, что должен быть доволен: он потратил много сил на то, чтобы разорвать почти все их связи, обложить саму возможность доверия динамитом и подорвать поэффектнее. Он уничтожил всё общее, до чего было возможно дотянуться, и заставил Чую сделать то же самое. Что, между прочим, было непросто. Ему бы гордиться очередным успешно сработавшим планом — но почему-то он чувствует иррациональную злость. Хочется пошутить, что Чуя так и не научился бегло читать, а ещё он даже в собственной квартире до пола достаёт только носками тапочек. Это глупо и нелогично, и этого делать точно не стоит — не для того старался. И это больше не его дело. И поэтому он тоже — молчит. — Адреса своих информаторов ты мне, конечно, не скажешь, — подытоживает Чуя, снова не спрашивая, а утверждая. Потом закрывает папку, трёт виски и трясёт головой, видимо, пытаясь взбодриться. Дазай продолжает молчать, и он добавляет: — Завтра во второй половине дня к вам в офис приедет курьер, привезёт тебе подарок от поклонницы по имени, — он даже не задумывается, — Хито Ширанаи*. Исчерпывающе. Во всех смыслах. Определённо, миссия выполнена. Обе. Так почему он чувствует себя таким раздражённо-расстроенным? — Хорошо, подойдёт, — кивает он, поднимаясь. Чуя встаёт тоже: в несколько глотков выпивает остывший чай и идёт за ним в коридор. Ждёт, пока Дазай оденется, безучастно наблюдая, яркий и контрастно-резкий на фоне светло-голубых обоев. Глаза у него какие-то блёкло-стальные и словно бы за эти тридцать минут потускнели на два-три тона, да и вид, в целом, нездоровый: абсолютно точно простуда, с хроническим трудоголизмом в придачу. Дазай злится на себя за излишнюю внимательность. Чуя заново отпирает пять замков, да ещё и толстую цепочку, отходит в сторону, словно боится лишний раз столкнуться плечами. Дазай вдруг понимает, что это — финал и точка, что если сейчас что-нибудь не сделать, то выйдет он совсем и насовсем, что дурацкие замки и толстые двери не вскроешь отмычкой, что — вот и всё. Ну вот и всё. — Приятно было с тобой работать, — говорит он неожиданно искренне, имея в виду не сегодняшний вечер и вкладывая в слова столько смысла, сколько возможно, — и спасибо. За чай... и вообще. За всё. Чуя хмыкает, кривя губы — даже не пытаясь изобразить улыбку. — Мне тоже. Пожалуйста. Надо что-то сказать или сделать. Надо срочно что-то сказать или что-то сделать, ибо нет, чёрт возьми, ничего хуже неловких пауз, всё всегда идёт не по плану после неловких пауз... И тем не менее, его решения всегда верны. — Спокойной ночи, — говорит он очень тихо. — И удачи, Чуя. Разворачивается на каблуках и идёт к лестнице. Не оглядываясь. Он умеет ходить бесшумно. Нет, в общем-то, ничего сложного в том, чтобы спуститься на пролёт, а потом тихо подняться обратно. Минуты четыре абсолютной тишины, потом — громкий вздох. Гулко звенит железо, словно от удара. И, сиюминутно, отчаянно хочется — взбежать по ступенькам, подколоть, рассмеяться, напроситься на поздний ужин и задержаться до утра, забыть про риски, вернуть всё назад и сделать вид, что всей этой нелепой ерунды никогда и не было, но... Оглушительно захлопывается дверь. На улице освежающе-прохладно и нет ни одного прохожего — хороший район всё же, умеет Чуя выбирать квартиры. Дазай выходит из-под козырька, запрокидывает голову и смотрит в безоблачное небо, долго-долго: из-за светового загрязнения звёзд почти не видно, только месяц капельку, но можно пытаться их представлять. На дом он не глядит: окна Чуи, если подумать, всё равно на эту сторону не выходят, а если бы и выходили — смысл на них смотреть?.. Ему на голову падает что-то лёгкое и шуршащее. Вздрогнув, Дазай успевает схватить соскользнувший по волосам целлофановый пакетик с мелкими кусочками деталей. Разбитые жучки?! Штуки три или даже больше, модель незнакомая. Но... — Эй, ну ты и хамло, конечно, — раздаётся сверху. Дазай разворачивается, едва ли не подпрыгивая, запрокидывает голову — и мыслительные процессы в ней аварийно останавливаются, потому что Накахара Чуя во всей красе, без жилета и в любимых тапочках, стоит на стене на уровне третьего этажа и громко, с выражением чеканит, скаля зубы в наглой и насмешливой ухмылке: — Припёрся тут, понимаешь, посреди ночи, со своими охурмительными предложениями, выпил мой чай и свалил. Нет уж, так дела не делаются! Хотя бы побудь полезным, вынеси мне мусор, раз уж заявился. Ну, чего застыл? Дазай стонет и закрывает лицо ладонью — потому что это всё так неправильно, потому что по милости Чуи весь красивый план длиной в четыре года со страшной скоростью летит к чертям, потому что Чуя, ну где твой здравый смысл, я ведь принесу тебе только разрушение, подумай же ты головой, да как ты только так умудряешься вообще, кусок идиота?! — и произносит, даже не успев задуматься: — А у самого дойти ноги коротки, или просто лениво? — Давно по морде не получал? — ласково-преласково интересуется Чуя. И улыбается от уха до уха, победно скрестив руки на груди, и его кристально-прозрачными, задорно сияющими глазами, кажется, можно осветить всю улицу. Дазай смотрит на него — и заходится негромким искренним смехом.