Двор Папы Александра VI окружала аура силы. Она была такой густой, что порой, казалось, её можно было вдохнуть. Это были не просто фантазии – она и впрямь была подобна благовониям, тяжёлый аромат которых также висел в воздухе.
Данный Папа не пытался вести жизнь монаха и не требовал этого от тех, кого защищало его правление. И в результате изысканные вина, богатые одеяния, сказочные драгоценности и запретные плотские удовольствия были скорее нормой, чем исключением – хоть и не поощрялись.
В личных покоях кардинала Борджиа от ауры силы можно было задохнуться, и Вольпе почувствовал, как его губы изгибаются в усмешке. Аромат и пульсация силы окружали молодого кардинала так плотно, что оставляли на его пути почти осязаемый след. Даже вернувшись к себе домой, Вольпе ощущал, как этот след касается его кожи, словно руки любовника.
Остановив взгляд на тяжело раненом, покрытом повязками юноше, раскинувшемся на его собственной кровати, Вольпе постарался рассмотреть его бесстрастно.
Кьяро был прекрасен с его непокорными светлыми волосами, частично удерживаемыми льняной повязкой и разметавшимися вокруг головы. Его руки, что сейчас вяло лежали под одеялом, были покрыты шрамами и мозолями, но в то же время их линии были до странности изящны. Даже в бессознательном состоянии этот юноша пытался схватиться за меч, и Вольпе заметил, что выражение его лица становится жёстче.
Узнав об аресте Кьяро, Чезаре, казалось, обезумел – но это было ничем не сравнимо с его реакцией, когда он обнаружил, что это был не арест, а похищение. Безумие и неосторожность полнили воздух – и это пугало. За те долгие годы, что Вольпе наблюдал за Чезаре Борджиа, он никогда не видел ничего подобного. Те приступы ярости, в которые он впадал в детстве при виде опасности и защищая маленькую Лукрецию, порой бывали весьма эффектны, но с подобным поведением не имели ничего общего.
Что, если сейчас окажется, что Кьяро не дышит?..
Вольпе невольно сжал зубы и заставил себя перевести дыхание. Он подошёл ближе и остановился над безмолвной, неподвижной фигурой на кровати, вспоминая неровное биение на миг остановившегося сердца под руками и первобытный ужас в голосе Кьяро, когда он пытался броситься вперёд, догоняя исчезающего Чезаре.
От всей этой сцены замирало сердце. Начиная от избитого и замученного тела юноши, который лежал сейчас на личной кровати Вольпе, безмолвного, в луже собственной крови, и заканчивая существом, которое забрало Чезаре…
Это знакомое лицо, милая улыбка на котором сменилась глумливой усмешкой, и длинные белые крылья, что нависли над телом не пытавшегося сопротивляться Чезаре, когда она унесла его ввысь и прочь… Вольпе отчётливо видел их обоих – умершую женщину и Чезаре, прекрасного Чезаре, чьи глаза были пусты и который позволил себя забрать.
Во взгляде Вольпе, внимательно наблюдавшего сейчас за неподвижным телом на своей кровати, не было ревности. То, что он испытывал к Чезаре, было много выше подобной мелочной реакции. Нет. Он выяснит, что удерживает этих двоих вместе, и если это продолжит приносить пользу, он будет всё так же это терпеть. Но если нет?
Кьяро что-то знал, и по пробуждении его ожидала пытка иного рода.
Юноша на кровати не метался и не вертелся – хорошо, если не отлежит спину. Но его руки тихонько шевелились, пальцы медленно сгибались и разгибались, глаза двигались под закрытыми веками. Вольпе молча стоял возле кровати, размышляя, что может сниться ассасину, и подозревая, что догадывается.
«Я вручаю тебе свою жизнь». Его лицо было тогда таким холодным и серьёзным, маска Микелотто свисала из пальцев, вторая рука сжимала поводья.
«А я хочу вручить тебе свою», – голос из света, притворяющийся не менее серьёзным, голос, в котором проскальзывает холодный расчёт.
«Я собираюсь дать тебе то, что ты хочешь». Так безумно, потерянно и душераздирающе; тёмные глаза сверкали, даже когда он расслабился, готовый умереть, – желая быть спасённым единственным способом, который знал.
Тёмные волосы и глаза, лицо ангела, безумная смена настроений и упрямство, превосходившее даже его безрассудство. Таков был Чезаре Борджиа, завладевший сейчас снами Кьяро.
Рука, небрежно обвившая шею, тёплая тяжесть юношеского тела, когда Чезаре дразняще прижался к нему, губы, внезапно прильнувшие к губам, оставшийся после поцелуя привкус вина и что-то более тяжёлое… и сладостное.
Кьяро не снились шёлк и бархат, запретные встречи и скольжение влажной от пота плоти. Вместо этого ему снилась окружавшая Чезаре аура тьмы – и то, как она ускользала от прикосновения, растворяясь в ничто и оставляя юного кардинала странно уязвимым.
Губы Кьяро дрогнули, и Вольпе поймал себя на том, что наклоняется вперёд, силясь разобрать слова.
– Я хочу… защитить его…
Это было не совсем то, что Вольпе ожидал услышать, и всё же он позволил себя лёгкую усмешку победителя. Всё продолжится так, как и должно.
Вольпе покинул комнату, не оглядываясь. Через несколько часов он должен присутствовать на церемонии коронации. Если удача будет на его стороне, в его ложь по поводу отсутствия Чезаре Борджиа должны поверить.
А во снах Кьяро тёмные тени скользили по бледной коже, заставляя его руки медленно сжиматься в кулаки.
***
Ощущения дежа вю не было – несмотря на то, что Вольпе смотрел на другого юношу, лежавшего без сознания на его кровати. Чезаре Борджиа нельзя было сравнить ни с кем другим – во всяком случае, в глазах Вольпе – и окружавшая его сладостная, тёмная аура силы одурманивала и лишала рассудка.
На одежде Вольпе всё ещё оставались брызги крови, на его мече тоже была кровь, но он мог думать только о крови Чезаре – о крови, что была ядом, но всё же…
Может, когда-либо и было что-то, чего Вольпе хотелось больше, – но он более не мог этого вспомнить. Разрез на коже Чезаре внезапно оказался у него под руками – и не было причины, по которой он не мог бы прикоснуться к нему и попробовать на вкус. Ни одной причины во всём мире.
Пусть Чезаре откроет глаза, всё равно. Вольпе больше не мог сопротивляться притяжению тьмы.
Потерян… потерян вновь.
***
Кьяро сбежал, и Чезаре не мог расслабиться ни на миг. У него были великие планы, и пешки всё так же легко передвигались согласно его воле, – но тепло и свобода, что подарил ему Кьяро, исчезали с каждым часом всё больше. Стало сложнее сосредотачиваться, сложнее думать о том, к чему он стремился.
Он стремился к Кьяро – и каждый раз, когда он осознавал это, ему приходилось начинать всё заново.
Сны Чезаре были о холодной чистой воде и обволакивающем тепле, что медленно, сладостно возвращало ему контроль над своим телом. Вместе с контролем возвращался и голод, голод, с которым он сражался так же ожесточённо, как и со своими демонами. У Чезаре Борджиа не было возможности удовлетворить этот голод, и поэтому он не хотел его испытывать.
Он был одержим желанием, перемешанным с отчаянием, оно скользило сквозь его чёрные волосы подобно ветру. Ему снилось, как Кьяро с жадностью целует его в ответ, снились жар, пот и сладостная утрата контроля, которую он не мог себе позволить больше ни с кем.
Кьяро был спасением… и Чезаре ловил себя на том, что смотрит на свою руку, что медленно превращается в лапу демона, и подавляет гримасу боли.
Кьяро вернётся. Одна мысль об этом заставляла его слабо улыбнуться, когда он просыпался. Улыбка не исчезала, несмотря на реальность в виде когтей и искривившихся костей. Однажды Кьяро увидел это, и прикосновение его тела помогло приостановить превращение. Для остальных нависавшая над ним тьма была по-прежнему незрима – здесь, при папском дворе. Всего лишь ещё одно благовоние, чей аромат оставался в воздухе на пути Чезаре. Кьяро вернётся, и тогда всё пойдёт по плану.
Кьяро принадлежит только ему. А вскоре будет принадлежать и весь мир.
