Монгольфьер

По улице стелился густой молочно-белый туман, оседавший на куртку мелкой водяной пылью. Волосы от него мокли и неприятно липли к шее. Найто ссутулился, сунул руки в карманы — подкладка тоже отсырела, но это всё равно было лучше, чем мёрзнуть, — и втянул голову в плечи. Последние несколько часов жизни упорно не припоминались. По идее, у его блужданий по утреннему Намимори должна была быть какая-то причина. Вокруг было тихо; пять минут, час или вечность назад Найто стоял у дверей собственного дома, но почему-то не зашёл внутрь, а побрёл по затопленной мутью улице вниз. На углу стояла старомодная машина, в тумане похожая на зелёный поплавок, Найто не удержался и провёл по блестящей бочине рукой. Пальцы тут же стали мокрыми. Прошлым вечером его мучило невнятное беспокойство, въедливое, как комариный писк. В груди что-то отчаянно болело, и Найто целых десять минут пытался припомнить, на кого он мог так обидеться. Выходило, что ни на кого. И всё-таки, что же было потом? Кругом было тихо — слишком тихо даже для раннего утра: ни птичьих голосов, ни смутного городского шума. Звук шагов гулко раздавался в мёртвой тишине. На секунду Найто показалось, что дело не в окружающем мире, а в нём, что он просто оглох и сам ещё этого не понял; он остановился и оглянулся, пытаясь найти хоть какой-нибудь источник звука. По левую руку от него тянулся высокий, в человеческий рост, кирпичный забор, кое-где опутанный плющом. Найто запустил пальцы в переплетение стеблей и с облегчением услышал шорох. С ним всё было в порядке. С Намимори, правда, не очень, но это дело второе. — Вот как ты рассуждаешь, — раздалось над его головой. Найто вздрогнул от неожиданности, поднял голову и увидел, что на заборе сидит человек. С земли было видно только белые, слегка испачканные травяным соком штанины и туфли. — Ты довольно чёрствый парень, а? — Кто ты такой? — Найто сделал несколько шагов назад, споткнулся о бордюр и полетел на дорогу. Асфальт оказался далеко не таким зернистым и твёрдым, как ожидалось — наоборот, на ощупь он почему-то напомнил старый свитер Пантеры, в который она заворачивалась в холодные дни: связанный из жёстких нитей, слегка колючий, но пушистый. — Лучше смотри под ноги, — равнодушно ответил человек и легко спрыгнул на тротуар. Он весь был как свежевыбеленная стена, от туфель до взлохмаченных бесцветных волос; в памяти тут же всплыл запах известки, и Найто понял, чего ещё ему не хватало всё это время. Запахов здесь не было так же, как и звуков. — Вставай, — сказал белый человек, протягивая руку, и Найто осознал, что сидит на дороге и таращится на него, как последний дурак. — Ты не знаешь, что тут происходит? — спросил он немного позже. Кирпичный забор закончился, и на смену ему пришла сетка-рабица: через неё было видно остов какого-то здания и горы строительных материалов. Всё это выглядело основательно потраченным временем. — Это Намимори, я уверен, но с ним что-то не то. Белый человек посмотрел на него сверху вниз и остановился. — Разве он не точно такой, каким ты его помнишь? — В этом-то и проблема, — пробормотал Найто и замолк, лихорадочно подыскивая слова. Ответ был спрятан в вопросе, как картина в самой мозаике, но какой-то нюанс упорно ускользал и мешал увидеть всё целиком. — Он… именно такой, и… — И что же тебе тогда не нравится? — Он не такой, — бессильно выдохнул Найто и помотал головой. Мокрые волосы хлестнули его по лицу, облепили лоб, и он нетерпеливо отбросил их назад. Белый человек снисходительно улыбнулся; кожа на его лице натянулась, глаза сощурились, как у кошки, и фиолетовая татуировка на щеке поползла вверх. — Прежде чем чего-то требовать, сформулируй, чего. Какой Намимори ты хочешь увидеть? — Правильный, — Найто угрюмо ткнул носком ботинка дорогу, и от удара в асфальте осталась ямка. Она наполнилась чем-то белым, а потом понемногу затянулась; от этого зрелища почему-то захотелось есть. — Чтобы звуки были, запахи. Чтобы люди ходили по улицам. Сколько сейчас времени? — Времени? — белый человек сунул руку в карман и вытащил телефон. — Времени у тебя много. Он показал экран, на котором вместо цифр мигали вопросительные знаки. — Так какой Намимори ты хочешь увидеть? Глядя на издевательство, в которое превратились часы, Найто сглотнул. — Я же уже сказал! — Ты так сказал, что ничего не изменилось, — белый человек снова протянул ему руку. — Ничего, у тебя достаточно времени. Ты можешь посмотреть вокруг и подумать. Хочешь, я побуду твоим Вергилием? Его рука оказалась сухой, как бумага, несмотря на туман. Найто сжал её покрепче и спросил: — Причём тут Вергилий? Это же из игры. Костлявые пальцы в его ладони дёрнулись, и белый человек засмеялся — как будто кто-то поскрёб по картону. — Как всё запущено, — сказал он, переведя дух. — Идём. За стройкой внезапно оказалась школа — вынырнула из тумана, так что Найто почти уткнулся носом в её ограду. Солнце стояло уже высоко, его лучи пробивались сквозь пласты тумана и маслянистыми полосами ложились на заасфальтированный школьный двор. Найто медленно вошёл в гостеприимно раскрытые ворота и оглянулся. Ни души. Здание дружелюбно блестело окнами и выглядело до такой степени безопасным, что дрожь брала. Хотелось кричать, бить стекла — просто чтобы оно ожило, даже если бы это означало, что откуда-то вылетит Хибари и надаёт по щам. — Эй, — позвал Найто и сам себя едва услышал, хотя собирался закричать во всю глотку. — Эй! Его голос раскатился по пустому двору, отзываясь звонким эхом; из кроны дерева беззвучно выпорхнули потревоженные птицы, покружили и разлетелись в стороны. Найто запустил пальцы во влажные волосы и потряс головой. Окружавшее его безмолвие давило на уши и больно сжимало что-то в груди. — Эй, Вергилий, — позвал он, — пойдём отсюда. — Зря я сказал тебе про Вергилия, пожалуй, — тот подошёл к нему со спины, положил руку на плечо. — Куда ты собрался? — Куда-нибудь, — Найто попытался представить себе школу, какой она была обычно, — шумной и пёстрой, заполненной людьми, — но не смог. Воспоминания почему-то потеряли цвет и звук. — Если куда-нибудь, то почему бы и не вперёд? — Зачем? — Я же сказал, что проведу тебя, — ладонь на плече, кажется, стала тяжелее в два раза, и «Вергилий» мягко подтолкнул Найто вперёд, к школе. — До самого конца. А что там будет-то, в конце, хотел спросить Найто, но не смог издать ни звука. Проклятая тишина заливалась ему в горло, сушила связки и вообще мстила за все те годы, которые он её упорно избегал. Он вздохнул — глубоко, до колотья в груди, просто чтобы проверить, что с ним всё еще в порядке, и он не захлебывается. Потом поднял голову вверх, к часам на фасаде школы, и увидел, что у них нет стрелок. Всё и так было неправильно; но именно от вида пустого циферблата во рту стало совсем сухо и горько, и мысль зайти в школу перестала пугать. Что вообще могла сделать какая-то смена декораций? Испортилось что-то значительно глубже. И так здóрово испортилось — не починить. Уже взявшись за ручку двери, Найто вспомнил, что стёкла в окнах отражали только улицу и нисколько не просвечивали, словно здание скрывало то, что было внутри него — и всё-таки оказался не готов к увиденному. «Вергилий» за его спиной тихонько присвистнул. — А ты не очень-то хорошо помнишь планировку, — сказал он таким тоном, как будто увидел что-то до крайности забавное. Внутри средняя Намимори не была похожа на школу вообще. Этажи у неё отсутствовали — всё здание было просто бетонной коробкой с окнами. Вертикальные перекрытия начинались, где хотели, и заканчивались, где попало; некоторые из них просто висели в воздухе, а некоторые начинались на полу и обрывались где-то на середине. Потолок больше напоминал своды готического собора — Найто смутно припоминал, что точно видел в детстве что-то подобное, — и всё это терялось в лёгкой дымке. — Ну вот и зачем мы сюда пришли? — спросил Найто, еле сдерживая раздражение. Бетонный хаос перед глазами спокойствию отнюдь не способствовал. — Просто чтобы полюбоваться на это вот всё?! «Вергилий» хмыкнул и закрыл дверь. — Чем тебе не нравится? По-моему, забавная штука. — Это не школа! — Это то, как ты её помнишь. Просто, как оказалось, ты о ней ничего не знал. И о многом другом тоже. Улыбающееся белое лицо поплыло перед глазами, как бумажный кораблик по течению. Бетонная абракадабра угрожающе качнулась куда-то назад, и Найто успел испугаться, что сейчас просто вывалится из неё в пустоту; а потом кисть правой руки вдруг онемела. — Спокойно, пожалуйста, — сказал «Вергилий», не переставая улыбаться. Его пальцы сомкнулись на запястье Найто мёртвой хваткой — поверх браслета и рукава куртки. В сердцах Найто дёрнул рукой и тут же пожалел об этом: в кисти что-то громко хрустнуло. — Да отстань ты! Мне всё это надоело! — Тогда оставайся здесь, — «Вергилий» отпустил его и широким жестом очертил то, что снаружи выглядело как средняя Намимори. — Но лично я советую тебе не задерживаться на одном месте. Что-то мне подсказывает, что всё это скоро начнёт меняться. — И что же? — спросил Найто, разминая запястье. Пальцы всё ещё почти ничего не чувствовали. — Ты. Найто снова посмотрел вверх, на плывущие в тумане своды. В груди кололо, утомительно и тоскливо — прямо как накануне вечером. — Я, наверное, боюсь, — сказал он и удивился собственным словам. — Не хочу идти дальше. А что будет, если всё изменится, а я останусь здесь? — Кто знает. Честно говоря, не думаю, что ты сможешь кому-то рассказать о своих впечатлениях. — А тебе? «Вергилий» пожал плечами и ответил слегка невпопад: — Бездействие, знаешь ли, вредно и бессмысленно. Следуй за мной, ну, или оставайся тут — выбирай уже. От мысли о дальнейшем пути у Найто снова защемило сердце. Он сам не мог понять, что его останавливает, — но каждый раз, когда он хотел сказать: «ладно, тогда веди», к горлу подкатывала колючая тяжесть. — Может быть, есть другой путь, — пробормотал он. Наверное, это выглядело жалко: как торг, как мольба. — Когда речь идёт о себе самом, путь всегда один, — непонятно ответил «Вергилий» и добавил совершенно равнодушно, как будто читал на незнакомом языке: — Мне жаль. Найто сделал шаг вперёд — и ещё один, и ещё, и ему показалось, что он становится всё тяжелее, набирает ускорение, как катящийся по склону валун, и скоро это не сможет остановить ни он сам, ни кто-либо другой. «Вергилий» стоял напротив и смотрел, улыбаясь одними губами. — Молодец, — сказал он всё так же холодно, развернулся и вошёл в один из проходов, созданных беспорядочно разбросанными по зданию стенами. Лабиринт, вспомнил Найто. Такие штуки называются лабиринтами, в них полным-полно ходов и столько же тупиков, а выход только один, и до него черта с два доберёшься. Может быть, именно это и пугало. Найто ускорил шаг, догоняя «Вергилия», и на ходу провел пальцами по стене. Она выглядела шершавой, но на ощупь оказалась гладкой и тёплой; от несоответствия Найто передёрнуло, и он сделал шаг вбок — подальше. Постепенно коридор сузился, потом свернул налево и ещё раз налево. На стенах стали появляться надписи — размашистые, влажно блестящие, как будто их нанесли всего пару минут назад, кое-где размазанные до неузнаваемости. «Тёплое». «…меланхолия родит безумье». «Поговори со мной». «Я обойдусь без…» — фраза обрывалась, заканчиваясь нервным длинным штрихом, будто кто-то со всей силы вдавил карандаш в бумагу, а не просто рисовал баллончиком. Найто дотронулся до неё, пачкая пальцы в краске, и чиркнул по гладкой чистой поверхности чуть выше. Здесь хватило бы краски, чтобы написать что угодно, — но ему оказалось нечего сказать. Коридор закончился дверью, и её Найто помнил очень хорошо, хотя не видел уже много лет. — Это же была дверь в мою комнату, — удивился он. Ручка была на ощупь тоже привычной, прохладной и неровной. В детстве, если подержаться за неё подольше, пальцы потом густо и солоно пахли медью. — Была? — переспросил «Вергилий». — Потом меня увезли в Намимори, — Найто нажал на дверь, и она бесшумно отворилась. Помещение за ней оказалось просто огромным — в школе же негде уместиться таким просторам, подумал он с тупым усталым недоумением, а потом вгляделся в полумрак и отшатнулся, держась рукой за косяк двери. В середине обшарпанного зала, на полу, громоздился полуобмякший воздушный шар. Его округлый грязновато-белый купол цеплялся за потолок и едва заметно елозил туда-сюда. Вокруг безмолвным караулом стояли манекены; все как один — в чёрных костюмах, в солнцезащитных очках на пол-лица и вооружённые автоматами. Внутри у Найто что-то как будто оборвалось. Он прерывисто вздохнул и до боли сжал пальцы. — Похоже, мы пришли! — весело воскликнул «Вергилий», заходя в зал. — Какая прелесть! Он прошёлся между манекенами, снял с одного из них очки и внимательно посмотрел на закрашенные бежевой краской глаза. — Кстати, я что-то не заметил выхода отсюда. — Выход есть, — прохрипел Найто и не узнал собственный голос. Горло снова перехватило, слабость мягко толкнула под колени. — Но я туда не пойду. — Почему? «Я просто боюсь, — хотел крикнуть Найто. — Давай пойдем обратно, я же говорил, что ничего хорошего из этого не выйдет. Я уже давно ничего не понимаю, я не понимаю, откуда здесь эта дверь и почему за ней именно это место. Можно мы вернёмся?» — Это… напоминает мне кое о чём, — пробормотал он вслух, смотря в пол, потому что взглянуть на шар и манекены для него оказалось невыносимо. «Вергилий» обернулся к нему. — О чём-то плохом? Не то слово. — Да. — И о чём же именно? — «Вергилий» надел очки и встал почти в ту же позу, что и манекены — возмутительно светлый среди их чёрных костюмов. Найто закрыл глаза, чтобы этого не видеть. — Люди с оружием. Их было много… И они стали стрелять. — В кого? — В нас. Напали днём, открыто, между магазином одежды и каким-то кафе. Они вышли из-за манекенов… Всё произошло так быстро, что я успел только испугаться. После этого меня и увезли. Найто не мог понять, слушал «Вергилий» серьёзно или нет. Спасибо, что хотя бы не смеялся. — Я всё никак не мог об этом забыть. Думал: такое ведь может случиться снова. В любой момент. А что, если кто-то умрёт? — И поэтому ты… создал это место, — «Вергилий» снял очки и отбросил; они бесшумно пролетели по полу и скрылись среди манекенов. — Ничего я не создавал, — мотнул головой Найто. — Я даже не понимаю, о чём ты. — Тогда забудь, — в полумраке лицо «Вергилия» было не разглядеть, но Найто решил, что тот улыбается. Иначе быть и не могло: для постороннего человека этот зал должен был выглядеть глупо. — А что означает воздушный шар? Найто пожал плечами. — Просто старый сон. Он мне снился много раз, и я всегда его боялся. То есть не его, а его изнанки. Просто смотрел и думал: вот, у него же есть изнанка, она полая и такая же круглая, как и снаружи… Чёрт, как же глупо это звучит! — Значит, ты его тоже боишься? — Нет! То есть… — Найто вздохнул и посмотрел на шар, как на личного врага. В какой-то степени, так оно и было. — Лезть в него мне не хочется, честно. — А зачем это вообще делать? — «Вергилий» ходил между манекенов, методично снимал с них очки и выбрасывал. Делал он это в полной тишине, и если бы не его наводящие вопросы — выглядел бы как персонаж немого кино. — Потому что там выход. — Тогда тебе придётся, — ещё одни очки беззвучно улетели куда-то вдаль. — Закрой глаза и думай о чём-то приятном, вот и всё. Единственное, о чём Найто на самом деле мог сейчас думать — это о том, как все чёртовы манекены сгорят. Или о том, как он их расстреляет — собственноручно. Давнее нападение он помнил уже очень смутно: если закрыть глаза, слышались крики, выстрелы, звон стекла и чья-то ругань, всплывали мутные цветные силуэты. И только. Он даже не помнил, чем на самом деле все закончилось, но знал, как надо: туда должен был ворваться кто-то по-настоящему сильный. И этот «кто-то» снёс бы все фигуры в тёмных очках, как буря, и его не достал бы ни один выстрел. — Что ты делаешь?! Ему вцепились в плечи, тряхнули так, что аж искры из глаз посыпались, — и в зале наконец-то зажёгся свет. Один за другим по углам вспыхивали прожектора, дрожал нагревающийся воздух, а Найто стоял, смотря сквозь упавшую на глаза чёлку на разбитые и разбросанные манекены, и ровным счётом ничего не понимал. Потом до него дошло, что он что-то держит в руках. — Это была хорошая попытка справиться со своими страхами, — прошипел «Вергилий» ему в ухо, — но вот реализация тебе, прямо скажем, не удалась. — Почему?! — голос сорвался на истерический крик. Найто отшвырнул автомат, и тот улетел в пространство так же тихо, как и очки до этого. — Потому что ты прострелил монгольфьер. — Я всё равно не собирался туда идти! «Вергилий» снова наклонился и зашептал Найто прямо в ухо: — Тогда зачем ты всё это делал? Зачем пришел сюда, зачем расстрелял этот музей? Сказал «а», так говори и «б». Если ты собрался сложить руки и сдохнуть, ты мог сделать это ещё во дворе школы и не тратить моё время. Но ты этого почему-то не сделал. Знаешь, почему? Найто посмотрел вверх, на воздушный шар. Простроченный очередью купол постепенно сдувался и терял форму. — Потому что на самом деле ты хочешь идти вперёд, — закончил «Вергилий». — Я этого не чувствую, — сказал Найто. Манекены были уничтожены, но чуда не произошло, прошлое не изменилось, и он не ощущал вообще ничего, кроме опустошения. Мангуста всегда говорил: «Ну же, ты же этого хочешь»; ещё иногда после этого проникновенно смотрел Найто в глаза — секунду или две — и только потом стрелял. — Тогда самое время начать, — рассмеялся «Вергилий» и толкнул Найто вперёд. Тот сделал по инерции несколько шагов и остановился, едва не споткнувшись о сломанный манекен. — Когда шар опустится, выход закроется, и ты останешься здесь. Один. — Не один, а с тобой, — упрямо сказал Найто. — Я-то смогу уйти вовремя, а вот ты с этим местом связан. Всё здесь — твоё. — Найто обернулся и успел увидеть, как «Вергилий» раскрывает руки. — Встань, человек, усталость отведи… — Я и так стою. — Неважно. Не забудь ещё о прожекторах: воздух-то греется. Знаешь, на чем летали первые монгольфьеры? — Не знаю! — крикнул Найто и со всей силы пнул манекен. — Мне неинтересно! — На горячем воздухе, — сказал «Вергилий» таким тоном, как будто ничего не услышал. — Когда температура воздуха снаружи шара станет больше, чем внутри, он упадёт. Не говоря уже о том, что такую температуру не выдержишь ты сам. Найто зажал уши. — Хватит, — прошептал он. — Да хватит же! Я всегда хотел избавиться от этих грёбаных манекенов, и я это сделал! Чего ещё надо-то?! Он шагнул вперёд, наклонился и поднял отбитую пластмассовую руку. «Вергилий» продолжал что-то говорить — назойливо, нарочито-сладким тоном. Да пошло оно к чёрту, — решил Найто и запустил рукой в шар. Она врезалась в ткань, как в вату, и исчезла. Шар покачнулся и стал опускаться — медленно, как тюлевая занавеска. Катись к чёрту, катись к чёрту, катись к чёрту, беззвучно шептал Найто. Исчезни. Отвали от меня. Я не хочу смотреть на эту проклятую изнанку, не хочу о ней даже думать. Я хочу домой. — Я… хочу домой? — вопросительно повторил он вслух. В этом не было ничего странного — дома, правда, бывало иной раз слишком шумно, но Найто привык не обращать на это внимания. Тишина пугала его куда больше. Шар становился всё меньше, морщился, как подвявшая виноградина. «Вергилий» сказал, что здесь всё принадлежит Найто. Как дома, но хуже, потому что здесь тихо и одиноко. Что же он запомнил ещё… да, точно: когда крики и выстрелы стихли, наступила тишина. Пантера-тян никогда не разговаривает с ним, если злится. Сразу бьёт. Вялые виноградины становятся особенно сладкими, и от них пахнет не как от свежих, а суховато и удушливо. Такое сильное, глубоко врезавшееся в память воспоминание — тёплая, прогретая солнцем мякоть и её аромат. Когда-то очень давно он сидел, сжавшись в комок, за кадкой с раскидистой искусственной пальмой; от страха хотелось кричать, но он вцепился в острый край, прикусил себе язык и старался даже не дышать. Запахов здесь нет и не было никогда. Каждый раз, когда возрождаешься, ты как будто немного пьян — самим собой, собственным пульсом, собственной жизнью. Воздух был густ и горяч, вливался в горло — пустой, без вкуса и запаха; Найто тянул «Вергилия» за собой, кричал, что им надо успеть, что он наконец-то понял что-то очень важное, и расскажет об этом — обязательно расскажет, когда они выберутся. Когда он вернётся домой. Шар обрушился на них всей своей горячей пыльной тяжестью. Найто со всей силы вцепился в руку «Вергилия» и переплёл их пальцы. Стало темно. — Я думал, здесь только твоё, — едва слышно произнес «Вергилий». Не открывая глаза, Найто повернулся на его голос и почувствовал, как под затылком хрустит то ли крупный песок, то ли мелкая галька. Пальцы «Вергилия» всё ещё касались его ладони: тёплые, едва заметно подрагивающие. Отпускать их не хотелось. — Я думал, мы вернёмся домой, — с досадой вздохнул Найто. — Я думал, что я смогу отсюда выбраться, — ответил «Вергилий» ему в тон. — А почему не можешь? — Потому что теперь, — его пальцы вздрогнули и сжались чуть сильнее, — это место и моё тоже. Вернее, было таковым с самого начала. Просто я не хотел это замечать. Найто нехотя открыл глаза. Небо распахнулось над ним, обжигающе-яркое, такого отчаянного синего цвета, какого он и вообразить себе не мог. — Где мы?! — выдохнул Найто и резко сел. Голова закружилась, спина отозвалась болью — похоже, он ушиб её при падении. — Место из моей памяти, — ответил «Вергилий». — Надо же, не думал, что увижу его снова… в таких обстоятельствах. Солнце безжалостно озаряло его лицо — сухощавое, с высокими скулами и мелкими лучистыми морщинками у глаз, почти такое же белое, как и песок вокруг. Найто осмотрелся — на расстоянии вытянутой руки от них на берег беззвучно набегали глянцевые насыщенно-синие волны. — Здесь ярко, — сказал он. Зачерпнул полную горсть песка, поднес к глазам и увидел, что это — россыпь мелких круглых ракушек, переливчатых, как перламутр. Они с шорохом проскальзывали сквозь пальцы, сыпались на брюки и куртку, как хрустящий нетающий снег. — Когда-то давно для меня всё началось именно здесь, — «Вергилий» поднялся на ноги и сделал несколько шагов. — Не знаю, как выглядело это место на самом деле, но я запомнил его именно таким. — Значит, это то, как ты его видел. — Да. Найто глубоко вздохнул и стряхнул с ладони остатки песка. В груди кололо всё сильнее; на секунду он представил, как ляжет на спину, закроет глаза и будет медленно-медленно дышать, пока боль не утихнет. — Кажется, теперь я начал тебя понимать. Когда ты говорил о том, какой Намимори я хочу видеть… — Твои желания были слишком неопределёнными. — Наверное. Да, — Найто встал и подошел к «Вергилию», чувствуя себя совершенно лишним на этом сверкающем белом побережье. Странное, незнакомое ощущение. Не сказать, чтобы чувство собственной неуместности посещало его часто — скорее, почти никогда. — Жаль, что мы узнаем о своих ошибках слишком поздно, правда? — спросил «Вергилий» и ступил в воду. — Когда человек хочет жить, он может обманывать себя довольно долго… но, знаешь, это никогда не помогает. — И я снова перестал тебя понимать, — фыркнул Найто, следуя за ним. Вода заливалась в ботинки, лизала щиколотки, всей своей титанической, бесконечно движущейся массой звала за собой. Это всё равно что шагнуть внутрь чего-то живого и бесформенного, подумал он безмятежно. Или доверить свою жизнь огромному полотнищу, наполненному горячим воздухом. — Тебе и не надо. — Почему? — Обычно желание жить может создать только утомительные фальшивки, — сказал «Вергилий», проигнорировав вопрос. — Люди пытаются до последнего делать вид, что с ними все хорошо. Но ты не мог даже определиться, что хочешь видеть… Я решил помочь тебе с этим. Вода была им уже по колено; Найто наклонился, поболтал в ней рукой и лизнул пальцы. Солёные. — Слушай, мне кажется, у тебя не очень получилось. — Ну, свое обещание я выполнил, — «Вергилий» пожал плечами. — Довёл тебя до конца. — Ещё нет, — сказал Найто. — Конец — это когда я вернусь домой. — Ты так этого хочешь? Найто посмотрел на свои руки, сжал кулаки. Кольца на них сверкнули так ярко, что он прищурился. — Да. — Теперь верю, — «Вергилий» улыбнулся и положил ладонь ему на затылок, мягко запуская пальцы в волосы. Море застыло, как желе. Ослепительный берег превратился в бумажный мусор. «Вергилий» стоял рядом, гладил Найто рассеянно-отстраненно, как кошку, а по ощущениям — грел жарче солнца, и всё кругом стремительно отдалялось, становилось незначительным и мелким. Ерунда какая-то, мысленно возмутился Найто и стряхнул с себя его руку. «Вергилий» рассмеялся: — Жаль, что ты себя сейчас не видишь. Ты смотришь на меня, как на препятствие, от которого нужно избавиться. — В мыслях не было, — ответил Найто, хотя на самом деле сам не знал, что чувствует. Запутался уже. — Так ты можешь вернуть меня домой? Откуда-то донесся запах гари, и сердце снова больно долбанулось о ребра. Потом Найто понял: горелым пахнет от «Вергилия». — А почему я должен это делать? — Потому что я не сдох еще во дворе школы, — Найто выпалил это, не подумав. Выражение лица «Вергилия» стремительно изменилось — как будто кто-то погасил в его глазах лампу. — Потому что ты говорил, что проведешь меня до самого конца, но конца я не вижу. — Действительно, — вздохнул «Вергилий» и снова протянул руку к Найто, но тот вовремя сделал шаг назад. — Раньше бы я назвал это «правильной мотивацией». — Называй как хочешь, — упрямо сказал Найто. — Если ты откажешься, я пойду искать дорогу домой сам. И найду! — Нет, — «Вергилий» улыбнулся, и это была очень неприятная улыбка. — Скорей всего, сам ты далеко не уйдешь, иначе бы наша встреча не имела никакого смысла. Было бы забавно увидеть твое лицо, когда ты поймешь, что никакой «дороги домой» нет и не было никогда… — Что? — Найто сначала решил, что ослышался; а потом волна со всей силы толкнула его под колени, и он упал в воду. «Вергилий» склонился над ним, нажал на плечи, не позволяя вынырнуть, и закончил: — Но тебе повезло — у тебя-то она еще есть. Да что же ты делаешь, отпусти меня, мысленно взмолился Найто, в растерянности хватая ртом соленую воду. Глаза нестерпимо резало, всё расплывалось, лёгкие жгло; и сквозь дрожащую синеву просвечивало лицо «Вергилия» — отрешённо-сосредоточенное, как во время молитвы. Пожалуйста, отпусти. Мне больно, у тебя руки, как клещи, я не могу дышать! Море становилось всё солонее и глубже, разъедало губы, шумело в ушах; жизнь рыб, тайная и холодная, пронизывала его пулемётными очередями. Найто запрокинул голову, беспомощно взмахнул руками, пытаясь поймать ускользающий свет. Где-то далеко на зубах скрипел песок, ладони и подошвы скользили по влажному дну, перед глазами искрилось оранжевое дикое пламя… Ярко-красные рыбки плясали в волосах и меж рёбер. Блестящая, сочная, спелая виноградина медленно тускнела и сохла. Кто-то сдирал с неё кожицу, мякоть блестела на солнце и пахла одуряюще сильно. Рыбки сворачивались в бусины, и чья-то маленькая белая рука подбирала их на мелководье. «Мама, смотри, красная галька!» Волны набегали на берег, оставляя за собой влажные следы, и уходили обратно. Дерево, выросшее на скале, раскололо её на куски. Море возвращалось от кончиков пальцев, из дальних странствий — обратно к сердцу. Сначала Найто услышал пение птиц. Он лежал на чём-то мягком, укрытый одеялом до середины груди, и дышал глубоко и ровно, испытывая непонятную острую радость при каждом вдохе. — Очнулся? — спросили совсем рядом. — Не прикидывайся, у тебя дыхание изменилось. Найто осторожно приоткрыл один глаз, осмотрелся. Вокруг оказалась его собственная комната, хоть и непривычно залитая солнцем: занавески были отдёрнуты, окна — распахнуты настежь. На стуле рядом с кроватью сидела Пантера, поджав ноги и листая какую-то книгу; без ободка её волосы рассыпались по плечам и полностью скрыли лицо. — Пантера-тян, — пробормотал Найто. Пересохший язык шуршал во рту, как бумага. Пантера медленно отложила чтение, встала и ушла куда-то за пределы поля зрения. Потом вернулась со стаканом воды в руках. — Пить хочешь? Найто приподнялся на локтях. Голова резко закружилась, и он едва не рухнул обратно, но всё-таки собрался и взял в руку стакан. На самом дне что-то шипело и расплывалось подозрительной розовой мутью — самое время отказаться, подумал Найто. Но Пантера-тян обычно не опускалась до попыток отравления, иначе жить рядом с ней стало бы вообще невозможно. Жидкость оказалась сладкой, с мерзким горьким привкусом, но зато смочила горло. Найто с облегчением вздохнул и откинулся на подушку, едва не уронив стакан. — Держи себя в руках, — сказала Пантера. Найто с усилием протянул руку и попытался откинуть челку с ее лица. — И руки при себе держи тоже. — По идее, сейчас ты должна была попытаться меня проткнуть, — пробормотал он. Собственный голос показался ему слишком тихим и хриплым. — Я что, умираю? Пантера покачала головой. Волосы ее живописно рассыпались по плечам. — Уже нет. Глубоко вздохнув, Найто попытался поменять позу. Тело отзывалось неохотно, но в целом было в порядке. И в груди больше ничего не болело. Ах да, как же он мог забыть: эта боль была не его. Пока еще. — Почему ты молчишь? — спросил он напряженно. Ему казалось, что Пантера должна была на него злиться, даже если не распускала руки. — А я что-то должна тебе говорить? — Мне казалось, вчера это… случилось с нами одновременно. Пантера снова уселась на стул и медленно открыла книгу. — Именно поэтому я и молчу, — ответила она спустя некоторое время, когда Найто уже почти потерял надежду что-то от нее услышать. — К тому же, это было не вчера. Ты пролежал в бреду двое суток. Нес какой-то бред про монгольфьер… Я даже не предполагала, что ты знаешь такие слова. Найто тоже вообще-то не предполагал. Он повторил мысленно — монгольфьер. Слово казалось трудным, но круглым и сладким; тянуло за собой какие-то странные смутные образы — тепло и свет, что-то синее… белое, белое, белое. Комната перед глазами медленно поплыла куда-то вбок. Найто зажмурился и вжался затылком в подушку, пытаясь обрести хотя бы какую-то опору. — Бьякуран… — Спокойно, — сказала Пантера. Ее голос донёсся как будто издалека. — С нами связались люди из Джильо Неро. Сказали, что произошла досадная ошибка, и мы получили часть воспоминаний о будущем не в том виде, в каком должны были, — она подняла голову, а потом решительно откинула волосы с лица и закончила: — И я в том числе. Так что просто успокойся и лежи. Это всё пройдет. Интересно, а что получила она, подумал Найто. Никогда ведь не скажет. Голова кружилась, но мысли текли медленно и спокойно, как будто он превратился в ракушку, в гальку на морском берегу; впрочем, он всё равно помнил — на него тогда как будто весь мир рухнул и раздавил, и это было страшно и мерзко. И сердце заходилось, колотясь о ребра, пыталось пережить смертельный удар, которого на самом деле еще не произошло. И не произойдет, гремело в его голове, пока он цеплялся за ворот футболки, задыхаясь. Этого не случилось и не случится, но вы все должны знать, чего вы избежали. Там, в будущем, Пантера-тян была очень сильной и очень хрупкой. Каждый раз, когда кто-то, кого она знала, умирал, от нее как будто откалывался кусок, и она становилась всё тоньше и острее. Как лезвие. И отмалчивалась всё чаще — даже тогда, когда Найто ждал от нее ответа, потому что не знал, что делать. А он никогда не знал. Даже когда ток прошел через его тело насквозь и пережег внутри что-то очень важное, без чего дышать и жить уже больше не получалось. — Прости, — сказал Найто. — И… спасибо, что была здесь. Надо было, наверное, сказать что-то другое, но он так и не сумел ничего придумать — воспоминания из будущего путались в голове со смутными образами собственного муторного бреда и мешали нормально сосредоточиться. — Я еще не ухожу, — отрезала Пантера. — За что ты извиняешься? — За… это всё, — он не смог сказать «будущее» или «воспоминания», потому что это означало бы их признать. Сделать в какой-то степени свершившимся фактом. — Только не вздумай обещать, что никогда и никому не дашь умереть. — Почему? — Потому что нельзя знать всё наверняка, — Пантера пожала плечами. — Как ты этого не понимаешь? Ты сейчас, конечно, можешь попытаться заявить, что ты из будущего был дураком и делал всё неправильно, но обсуждать события со стороны и участвовать — совсем разные вещи. Видеть всё сразу или иметь на руках только фрагменты картины, от которых к тому же много что зависит… Она умолкла с таким выражением лица, как будто исчерпала запас слов на ближайшие два месяца и не знала, что с этим делать. Найто несколько секунд смотрел на нее, а потом вдруг засмеялся — просто оттого, что всё это ему сказала именно она, девочка, которая разговаривала с ним только в случае крайней необходимости. — Я понял, — выдавил он сквозь смех. — Всё в порядке. Я не буду давать никаких обещаний. Всё хорошо. — И что я сказала смешного? Не понимаю, что творится у тебя в голове, — мрачно пробормотала Пантера. — Вскрой мне череп и проверь! Она тряхнула головой, так что челка снова закрыла ее лицо, и со вздохом сказала: — Спасибо, сегодня что-то не хочется. — Ну, если захочется в будущем — моя голова к твоим услугам, — Найто наконец-то отпустило, и он притих, тяжело дыша. От долгого смеха голова немного кружилась, внутри всё слегка дрожало и звенело, как струны. Пантера встала и нарочито старательно расправила оборки на платье. — Похоже, тебе уже точно ничего не угрожает, — сказала она. — Отойду ненадолго. И не вздумай вставать, пока меня нет! А то пустишь все мои старания под откос. — Да-да, старания… — пробормотал Найто, скорее просто чтобы что-то сказать. Вставать ему и в голову бы не пришло — он стакан-то на себя чуть не опрокинул, куда уж там на ногах удержаться. Пантера уже открыла дверь, когда ему вдруг на ум пришел вопрос, который почему-то показался очень важным: — Эй, Пантера-тян, а кто такой Вергилий? Ну, который не из игры?