Растворись в моем неоне

В комнате накурено, и оттого неоновая синяя подсветка, струящаяся из дальнего угла комнаты, рассеивается в дымной завесе. Посреди комнаты стоит большое кресло, обитое фиолетовым бархатом, которое буквально впитывает в себя синий цвет, отчего обстановка вольному зрителю кажется сюрреалистической и практически волшебной. Рядом с креслом теснится небольшая тумба с закруглёнными ножками, на которой стоят чаша с неизвестным содержимым и лубрикант. Казалось бы, мужчину, бесцеремонно закинувшего ногу на ногу и расслабленно откинувшегося на спинку кресла, ничто не может растревожить. С водружённой на подлокотник рукой и сигаретой, медленно тлеющей в руках, он казался повелителем этого тёмного царства, насквозь пропитанного таинственностью и... Похотью. Клубы дыма, которые мужчина так непринуждённо выпускал в воздух, смешивались с синевой подсветки и были похожи на причудливые узоры, меняющие свои очертания ровно до того момента, пока окончательно не растворялись. Он чего-то ждал. Ждал так, будто это должно случиться само собой, будто знал, что это от него никуда не денется. В его глазах читалось тянущее, терпкое желание, но он, слегка прикусив губу, лишь отдался течению времени, умиротворённо постукивая пальцами по подлокотнику. И он ждал не напрасно. Спустя несколько минут дверь, находящаяся прямо напротив кресла, раскрылась. В комнату не ворвалось ни единого солнечного луча, а то помещение, откуда явился пришедший, совсем не было освещено, потому синий свет красиво лёг на его рельефное тело, создавая необыкновенный градиент с тенью, которая выделяла каждую мышцу, каждый мускул на статном мужском торсе. Вошедший не проронил ни слова. Лишь начал медленно приближаться к сидящему, словно лиса, настигающая беззащитного кролика. Только вот кроликом был отнюдь не тот, кто сидел в кресле и медленно выдыхал застоявшийся, но в секунду становящийся горячим воздух. Они не отрывали друг от друга глаз, то ли общаясь путём прочтения мыслей, то ли языком тела. Тот, кто сидел в кресле, чуть шире раздвинул ноги, наблюдая за полунагим вошедшим. Не прошло и десяти секунд, как последний приблизился к сидящему настолько, что был в шаге от нарушения личного пространства... А затем и интимного. Он расставил колени по обе стороны от сидящего, таким образом аккуратно усаживаясь тому на бёдра, кладя ладонь на плечо, чтобы настойчиво прижать тело к спинке кресла. – Здравствуй, Ганнибал, - прошептал он, приподняв подбородок. Правая рука всё ещё прижимала мужчину к спинке, от чего создавалось впечатление, будто тот доминирует над ним. Но сидящий лишь усмехнулся, затушив сигарету о край тумбочки, и положил ладони тому на колени, медленно поднимая их вверх по ляжкам того, кто его оседлал. – Здравствуй, Уильям, - проговорил он обычным голосом, будто обстановка, в которой они сейчас находятся, самая, что ни на есть, обыденная. У Лектера была устоявшаяся привычка - скрывать свою заинтересованность чем-либо завесой безразличия и невозмутимости. - Удиви меня. На лице брюнета возникла загадочная, слегка кривоватая улыбка. Так улыбаются только люди, которые что-то задумали, в чьих умах родилась неординарная идея. Люди, которые готовы это осуществить. Он наклонился к Ганнибалу и медленно, целомудренно поцеловал его в губы, после чего так же невесомо, почти не ощутимо касаясь губами кожи, прошёлся вниз по шее. Он хотел мять кожу губами, ласкать её так, как подобает обстановке, кусать и пробовать чужую кровь на вкус, но он не позволял себе этого. Пока что. Проделав недолгий путь от ключиц до паховой зоны, Уилл почувствовал, как пальцы партнёра медленно вплетаются в его волосы и слегка сжимают их. Мужчина счёл это жестом одобрения и сполз с коленей вниз, на холодный кафельный пол, находясь между ног Ганнибала. Уилл посмотрел на него, но теперь уже снизу вверх, отмечая про себя то, что в глазах Лектера читаются те самые нотки страсти, нотки возбуждения и желания, которые тот так умело скрывает. И это заводило ещё больше. Не медля с ширинкой и ремнём, мужчина стянул на пол сначала брюки, а когда очередь дошла до боксёров, то окончательно снимать их с ног тот пока не торопился. Оттянув резинку чуть вниз, он почувствовал, что пальцы на затылке сжались сильнее. Тогда Уилл одной рукой обхватил плоть и прошёлся кончиком языка снизу вверх, оставляя тонкий влажный след. Полунапряжённый член слегка дёрнулся, и тогда мужчина всем языком прошёлся по стволу снова, так же снизу вверх, но теперь захватывая головку и слегка напрягая на ней губы так, чтобы Ганнибал судорожно выдохнул, насколько только можно сильно сжав волосы Грэма. Уилл резко вобрал в себя ствол полностью и сделал пару движений вниз и вверх, выпуская член изо рта и наблюдая за голубой ниточкой слюны, тянущейся от уретры до его влажных губ. Он знает, Ганнибал наблюдает за ним, за каждым его движением. Он знает, что Ганнибал с каждой секундой всё острее и острее ощущает голод, сексуальную неудовлетворённость, и чувство того, что обстановка полностью под его контролем, распаляла тело, возбуждение проявлялось намного ярче чем в самом начале действа. Эрекция затмевала разум, и теперь хотелось только одного. Ганнибал не выдержал первым. Он снял с себя боксёры, резко наклонился и поднял Грэма за подмышки, заставляя того буквально лечь на себя. Не чувствуя сопротивления со стороны Уилла, он вовлёк его в мокрый, пошлый, страстный поцелуй, ощущая на языке странноватый привкус себя. Он не был неприятным, скорее наоборот, это придало некой сокровенности, того, от чего Ганнибал томно и горячо выдохнул в поцелуй, кончиком языка слегка облизав губы Грэма. Лектер заставил снова сесть мужчину к себе на колени, и, увлажнив пальцы правой руки слюной, забрался за резинку трусов, медленно, но верно растягивая партнёра. Поначалу Уилл непроизвольно сопротивлялся, подавляя боль посредством увлечения шеей и грудью Ганнибала, теперь уже оставляя на них длинные кровоточащие царапины, которые в свете синего неона выглядели чёрными, что несомненно приходилось Лектеру по душе. Желание обоих зиждилось на похоти, на прелюдиях, и будь воля Ганнибала, он бы долго дразнил Уилла при людях, скажем, из элитного общества, так, чтобы те этого не поняли. Сидя он бы долго заигрывал с ним, клал ладони с цепкими прохладными пальцами на колено, что являлось у Грэма особым местом, слегка поглаживая его, а затем, в подсобке, трахнул бы его так, что все присутствующие закурили бы вместо них, будто занимались сексом не двое мужчин, а все остальные. Увы, с первого раза Ганнибал не нащупал ту самую точку, от нажатия на которую Уиллу стало бы несказанно хорошо. Он лишь медленно выдохнул и заставил партнёра приподняться, чтобы стянуть с него оставшуюся тряпку, которая отделяла настоящего Грэма от изголодавшегося, жаждущего его Ганнибала. Как только нижнее бельё партнёра оказалось на полу, Лектер нанёс на свой член немного лубриканта и поместил руки на бёдра мужчины. Второй положил свои на плечи Ганнибала и медленно, прикусив губу, сел на него, слегка откинув голову назад. Он с секунду не делал ровно ничего, затем протянул одну руку к тумбе и взял с неё чашу, наклонив её над телами так, что содержимое начало медленно, будто масло, литься на их торс. Это была ярко-зелёная люминесцентная жидкость, которая как нельзя кстати сочеталась с порочной синевой этой комнаты. Она имела густоватую консистенцию, поэтому, словно мёд, медленно растекалась по телам мужчин, и от главной её струи причудливым образом отходили несколько небольших, напоминая то, как разливается по гладкой поверхности молоко. Ганнибал зачарованно наблюдал за представшей ему картиной, будто смотрел на произведение искусства. Не менее увлечён был и Уилл, который всё не мог насмотреться на сверкающее тело, на рельеф Ганнибала, на всё то, что с виду было таким невзрачным, и что приобрело новые очертания под слоем светящейся жидкости. Грэм начал медленно двигаться, одной рукой оперевшись ему в грудь, а другой слегка сжав свой сосок. Он пока не нашёл нужный угол, но был уверен, что Ганнибал прямо сейчас готов был биться в экстазе, о чём свидетельствовала его загадочная улыбка, скрывающая самое настоящее вожделение. После того, как ладонь Лектера легла на член, Уилл тихо простонал, а затем, потеряв выдержку и самообладание, заставил Ганнибала выпрямиться, сев ему на плоть полностью, прижавшись к его телу так, что они оба могли почувствовать напряжённый пах Уилла, находящийся меж двух светящихся тел. Во время долгого поцелуя они слились в одно целое, и, положив руки на ягодицы партнёра, Ганнибал сжал их, с каждым толчком сильнее насаживая его тело на себя. Грэм уже громче простонал в поцелуй, чувствуя Лектера в себе, и намеренно сжался, чтобы его партнёр ощутил сладкое блаженство от их близости. Это был бы рай для художника портретиста, ведь два фигуристых тела, слившихся в одно, нельзя не назвать искусством, особенно когда от каждого произвольного движения рук, испачканных в жидкости, остаётся сверкающий след в виде угасающей полосы. Проведя руками вниз по мускулистым рёбрам и прессу, тем самым оставляя по пять полос на боках мужчины, Ганнибал рывком наклонил Уильяма на себя и прикусил шею, не желая больше терпеть нежности. Он хотел вдоволь насытиться моментом, потому сначала сильно укусил Уилла в плечо так, что оттуда сразу начали вытекать две тонкие струи крови, которые впоследствии смешались с люминесцентной жидкостью. Тот лишь тихо прошипел, сквозь зубы втягивая в себя воздух, а затем, когда боль стала чуть слабее, простонал от тягучего, приятного покалывания. Уильям не ожидал того, что потом Лектер резко встанет и вопьётся в его припухшие от поцелуев губы, прижимая поддатое, горячее, ненасытное тело к стене. Картина принимала новые очертания. Мужчина двумя руками держал ноги партнёра под бёдрами так, чтобы тот не упал, начиная буквально вбиваться в него в бешеном темпе. И только тогда, когда Уилла прижали к стене, тот вдруг резко и во весь голос простонал, почувствовав, как волной по его телу начало разливаться наслаждение. Он царапал Ганнибала по спине во всю мочь, делая ему не то больно, не то приятно; стонал так, будто в первый раз: ощущения были яркими, словно жидкость, пролитая на их тела, - мужчина готов был кричать от наслаждения. Он не заметил того, как прокусил шею Ганнибала, как его зубы находились в его плоти, не заметил того, как сильно, наконец, простонал Лектер, рыча. Боль приносила ему такое живое, неописуемое удовольствие, и Уилл, заметив это, отстранился и приложил руку к шее Ганнибала, чувствуя, как она намокает его кровью, снова впиваясь тому в губы. Синий цвет. Сюр в каждом уголке этой комнаты, в каждом её закоулке. Она была создана для утоления физиологических потребностей мужчин; она была пристанищем для тех, кто имел нестандартные предпочтения по отношению к сексу. Эта комната повидала очень много нагих тел, но то, что вытворяли здесь эти двое, выходило за рамки реальности, било все рекорды. Это было красиво, чувственно, в каждом движении, в каждом действии присутствовала эстетика, и если бы кто-нибудь писал по ним картину, она бы несомненно вышла самой обсуждаемой, самой скандальной, самой страстной из всех, что когда-либо видело человечество. Лектер положил ладонь на член Уилла, ощущая, как из шеи сочатся струи крови, ощущая боль, приносившую ему чувство эйфории, и провёл по его возбуждённому органу, который постоянно дёргался от чрезмерного возбуждения, оставляя ярко-зелёные разводы. Предчувствуя судорогу, Грэм обхватил коленями талию Ганнибала, как бы обняв, и сжал её со всей силы. От движений руки и звучных стонов Лектера с громким криком довольно сильной струёй он обильно излился себе на живот. Но Ганнибал не был удовлетворён. Он лишь улыбнулся кончиком рта и отпустил Уилла, снова вплетая руки в его кучерявые волосы. – Соси, - прошипел он и заставил мужчину сесть на корточки. Тот послушно сделал то, что от него требовали и сразу, как только мог, вобрал орган в себя, языком энергично проводя вдоль пульсирующей венки. Лектер и без того был на пределе, поэтому ему хватило малейшего посасывания яичек для того, чтобы он кончил Уиллу в рот, вцепившись в его волосы. Грэм, поднявшись с колен, улыбнулся пошлой, грубой улыбкой, стоя напротив Ганнибала. Он, смотря тому в глаза, театрально проглотил семя и снова приложил руку к шее тяжело дышащего психиатра, после чего своими пухлыми, красивыми губами слизал со среднего и указательного пальцев густую, солоноватую кровь. *** У Уильяма Грэма было табу на укусы и любые другие увечья. Однако спустя несколько минут он опомнился ведь в ссадинах, укусах и кровоподтёках облокотившимся на грудь Ганнибала, шея которого была обвязана бинтом, что в одном месте заплывал огромным пятном, кажущимся в неоне чёрным. Лектер, сидя в кресле, лениво ерошил волосы Уилла. На стене выделялся зелёный опечаток ладони. Их тела всё ещё ярко светились, но были сплошь пропитаны кровью.