Ульянов Вова с детства не подавал признаков гения, не проявлял ни страсти к учебе, ни удивительных математических способностей. А его мама не слишком заморачивалась воспитанием, всё-таки больше уделяя время личной жизни; занималась она ею так увлеченно, что к четырнадцати годам у Вовы было где-то восемь пап разных национальностей: от (банально) белоруса и грузина до (экзотично) представителя африканского племени с житомирским говорком. И возможно, что из-за обилия разномастных «папочек» Вова не мог не обзавестись неприятными комплексами и желанием самоутвердиться за чужой счёт.
И знал лишь
бог седобородый,
что это —
животные
разной породы.
Евдоким Доля не любил свой двор за обилие визжащей детворы, что наводняла детскую площадку, но был в нем несомненный плюс — уютная лавочка за кустом сирени около его подъезда; с мая она, правда, становилась пристанищем для парочек по вечерам, но Евдокиму хватало и пары часов в обед.
— Евдак, а Евдак? — Ким поднял голову от учебника по философии, который так удачно спер у старшей сестры. И кто бы сомневался! Его кошмар из соседнего подъезда, который отказывался признать неотделимое право человека на одиночество — такое же есть? Ким надеялся, что да, а если нет, то его необходимо было изобрести, но было похоже, что это правило — на каждого интроверта в этом мире есть один надоедливый экстраверт, который будет делать жизнь первого невыносимой.
— Ты меня игноришь, что ли? — Ким бросил быстрый взгляд на Вову — это
так незаметно?
Лет пять назад, когда родители Доли считали, что домашнее обучение — это хорошо, но неплохо было бы развить навыки общения со сверстниками у сына, они доверили дорогу от дома и обратно старшей дочери, и Евдоким ходил тогда в обычную школу и дружил с Вовой — довольно крепко дружил — они даже клятву на крови давали. Но… Прошло то время. Нынче Вова жил по понятиям. Хотя он выбивался из стиля типичного гопника: зачесывал волосы назад, одевался модняво, носил очки в черной оправе (потому что похерил зрение из-за компа), но даже это не отменяла его быдловатых привычек, взглядов и особенностей речи. Короче, внешность — не главное, нужно смотреть по сути.
— А ты че во дворе свои книжки читаешь? — Не дождавшись ответа, Вова предпринял ещё одну попытку: — Эй? Ну ты че?
Ким, наконец, поднял глаза от книги и даже вынул изо рта карандаш, который до этого, аки бобер, грыз.
— Потому что хочу. — На самом деле, потому что доктор сказала: «Надо выходить на улицу и надо гулять!». «Надо» от молодой врача-терапевта прозвучало так убедительно, что отец ровно в полчетвертого звонил Евдокиму по Скайпу и требовал, чтобы тот «брал костыли в зубы и шуровал на улицу» аргументом служил компьютер, которого обещали лишить. Доля-младший очень печально вздыхал, неспешно спускался с третьего этажа на разукрашенных баллончиком костылях вниз и, перезвонив отцу, оставался читать на улице. По сути, особой разницы он не видел, ну, кроме Ульянова, что в это же время выходил погулять. И тогда начинались разговоры об одноклассниках Вовы, о поганых учителях и самом нелюбимом для Кима — о футболе. И ладно бы Ульянов говорил о мировом, но он без умолку вещал о местном и о своей команде. Только спустя долгий час Вова шел, наконец, на свою тренировку, а Евдоким вздыхал спокойно.
А такому,
как я,
ткнуться куда?
Где мне уготовано логово?
День выдался жарким — футболка уже прилипла к спине Кима, а стекающие по носу и лбу капли пота не давали сосредоточиться на книге.
Вова приземлился рядом на лавку, как всегда, с шумом и неожиданно. Достал пачку сигарет, закурил — и Ким понял, что пора сваливать. Ульянов «на позитиве» был так себе, а вот с плохим настроением так и вовсе пугал — в хорошем он и не курил — спортсмен вроде как.
— И че она такая, а? — спросил, наконец, Вова, глядя вперед, где сосед парковал свой похрюкивающий жигули.
— Кто? — решив всё-таки поддержать разговор, Доля ехидно уточнил: — На личном фронте не задалось?
— Та это фигня. — Вова сделал затяжку и выдохнул дым — Ким поморщился. — Вот как у тебя с родоками?
— Нормально. — Доля с раздражением подумал о папином телевизоре и виолончели мамы, которые пытались друг друга перекричать по вечерам — с родителями всё отлично, а вот со звуками в их трёшке была беда. — Папка, мамка иногда грызутся, но в этом нет ничего такого.
— Везё-ёт… — задумчиво протянул Вова. — А мой настоящий батя на заработках. Я после девятого, как шарагу закончу, так к нему поеду.
Ким задумался, но не стал разводить полемику о пользе высшего образования или том, что Вова заранее выбирает себе уж слишком сомнительное будущее, он обошёлся ироничным комментарием:
— У тебя, смотрю, большие амбиции.
— Та ну, нафиг. Мать и жалко и тошно. — Ульянов не увидел иронии, он был слишком зол на мать, которая в очередной раз предпочла своего ухажёра сыну, оставив того без пары новых кроссовок.
***
— Я хочу тебя, короче. — На улице стемнело, но на телефоне было ещё полно зарядки и ничего не предвещало беды.
— Чего ты от меня хочешь? — не отрываясь от электронной версии «Благих знамений», спросил Евдаким, который отвечал даже не из вежливости, а уже по привычке.
— Не от тебя. Тебя, — припечатал Вова и тут Ким посмотрел на него, отвлекшись от мира, который находился на пороге Судного дня. Ким даже подсветил лицо Ульянова телефоном, чтобы разглядеть дурацкую улыбочку, которой не было. Ему послышалось? Это какой-то новый уровень троллинга?
— Не понимаю тебя, — произнес Доля, на самом деле, решив, что чем бы эта фигня ни была вызвана, его это не касается. Он вернулся к телефону, ухмыляясь очередной едкой реплике князя Ада.
Больше Вова ничего не говорил в тот вечер — сидел только рядом, хмуро залипая в свой побитый телефон, и на следующий день вёл себя точно также. Ульянов устроил молчаливую забастовку, которая поначалу веселила и даже радовала Кима, пока к концу второго дня не начала напрягать.
— Ну чего ты от меня хочешь? — не выдержал Доля, хлопнув томиком Булгакова по худым коленкам.
— Поцеловать хочу, — честно признался Вова, от неловкости покраснев.
— Издеваешься? — Кима аж перекосило. Парень не обманывал себя с того момента, когда в центре для инвалидов встретил девушку с недоразвитой до колена ногой и увидел её оценивающий взгляд, тогда его словно обухом по голове ударило. Он как-то не очень верил в то, что его полюбит в романтическом плане кто-то здоровый, а значит? Значит, нужно довольствоваться малым. Значит, нужно и не мечтать о «здоровой жизни». И да, что немаловажно, Ким не был геем. Потому что если бы был, то он бы знал. Верно?
— Ну хоть за руку можно? — с надеждой в голосе спросил Вова, который тоже геем не был, но свои чувства к Киму объяснить не мог.
— Что — за руку? — не понял Доля, широко распахнув глаза, а Ульянов, глядя тому в лицо, уточнил:
— Взять тебя за руку, говорю, можно?
Доля замялся, а затем, отведя глаза в сторону, всё-таки разрешил:
— Если тебе так хочется…
Вова нерешительно сжал в своей руке ладонь Кима, не напоминающую ничем девичью, и ощутил в себе чувство, которое можно было в одно мгновение описать от очень странно до странно-счастливо.
Ульянов не понимал себя: вот с одной стороны не было в этом замухрындике чего-то прямо, чтобы «ах», как в девках из интернета, но была и другая сторона, о которой парень так долго думал, что у него заболела голова.
С Долей Вова был знаком с младшей школы: тогда учительница — АнфисНикитишна, строго-настрого приказала ему защищать этого мальчика и дружить с ним — Вова до сих пор помнил этот разговор:
— Позаботишься о нем, Вовочка? Это важное задание, я рассчитываю только на тебя! — Вдохновленный книгой о бравом пионере Тимуре, Ульянов серьезно кивнул. Он сам подошел к мнущемуся в углу мальчику, который не решался никому предложить пойти с ним парой в столовую.
— Пойдёшь со мной, — строго приказал Вова, а светловолосый мальчик на костылях, с испугом посмотрев на него, замотал головой, на что Ульянов не обратил внимания и, упрямо взяв его за локоть, потащил за собой в столовку.
***
Вова подбросил гривенную монету в руке, та упала вверх гербом. Парень прыснул и решил подбросить три раза. Решка выпала трижды, хотя он загадывал орла, — Вова решил, это все фигня.
Ким находился на лавке, как всегда в это время, и читал какой-то фолиант. Он сидел немного сгорбившись, а из-под футболки виднелся кусочек белой спины. Вова знал, что даже если он позовет, то Ким не ответит. Ким — паршивец, который будет молчать.
А Вова же, несмотря на свою монетку, будет действовать решительно, благо хоть силы воли ему не занимать, хотя мозгов, по мнению того же Кима, не хватает.
Бухнувшись на одно колено, Вова пробасил, своим уже сломавшимся голосом:
—
«Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!»
А мне — наплевать!
Я — хороший.
Кажется, на каждого интроверта в этом мире есть один надоедливый экстраверт, который будет делать жизнь первого более красочной.
