Every you and every me

Никакие раны, болезни, долгие переходы и жестокие битвы – ничто не выматывает так, как ссора между любящими. Ты ведь тоже задумываешься об этом, Александрос? Тогда почему ты сейчас там, а не здесь, со мной? Хотя нет, не отвечай, я знаю. Я перестал быть нужным тебе. Что теперь мне все эти украшения, все это золото, эти драгоценные камни и меха, зачем мне эта слава, эти сражения и эти победы, зачем мне этот проклятый титул, когда я потерял то единственное, за чем шел все это время. Когда потерял тебя, Александрос... Я следовал за тобой. Отставая на один шаг. Мы были молоды и непримиримы. Тот, что позади, всегда должен быть мудрее того, кто своим примером воодушевляет людей на подвиг. Каждый из нас хорош на своем месте. Полководец должен разить врагов в битвах. Разве пристало ему марать руки о предателей и мздоимцев? И потому я стал твоей тенью. Я хотел, чтобы воины запомнили тебя справедливым и честным, Александрос. Говорят, что я заносчив и жесток, говорят, мне не место рядом с тобой. Возможно, они правы... Многие пребудут с тобой в дни славы. Таково бремя властителя. Достанет ли тебе сил вспомнить себя в этом бесконечном вихре событий и оглянуться назад, чтобы встретиться глазами с тем, кто следует за тобой по этому пути, оберегая тебя от падения? Запомнит ли кто-нибудь тебя таким, каким ты был прежде, Александрос, - лихорадочные глаза, непослушные кудри, твою страсть и одержимость? Мы пили сладкий яд твоей мечты, Александрос, мы были молоды, мы были безрассудны. И ты, Александрос, был честнее, ближе, ярче…Таким запомнит тебя твоя турма. Таким запомнят тебя твои ветераны. Таким запомню тебя я. Александрос, ты шел за мечтой. Ты один. Мы - все прочие - шли за тобой. Мы молились на тебя, мы верили тебе. И вот теперь я чувствую себя опустошенным будто разбитая чаша, из которой вытекло все вино. Куда теперь идти мне, Александрос, мне, ставшему твоей тенью? Кем бы я был без тебя? Кем я буду без тебя? Помнишь нашу последнюю ночь перед штурмом Галикарнаса? Силы людей были на исходе, даже ты казался измученным. Я пришел к тебе в палатку. Я принес тебе похлебку. Она не могла приглушить сомнения и апатию, овладевшие тобой, но приглушила чувство голода. А мои объятия заставили тебя забыть о терзавшем твою душу одиночестве. Не так уж мало, да, Александрос? Я помню, как ты благодарно сжал мою руку. И этот вопрос: "Отправимся ли когда-нибудь в путешествие вдвоем, как в прежние времена?" Ты наклонил голову, под глазами залегли усталые тени, казалось, ты разом постарел на десять лет. Вспоминаю ли я, как мы скитались вместе по горам Иллирии? Когда мы прижимались друг другу холодными зимними ночами и согревали руки друг друга дыханием, такие сильные и одинокие в своей наготе? Теперь это кажется мне сном, Александрос… Ты был добр ко мне, ты старался сделать все, чтобы я чувствовал себя счастливым. Спросил ли ты меня хотя бы однажды, чего хочу я? Что я полагаю своим счастьем? Ты дал мне все - богатство, власть, почести... Отняв у меня все, ради чего я жил, все, ради чего я отправился в это странствие... СЕБЯ, Александрос... Я стал стар для тебя, слишком стар, чтобы ты мог желать мое тело. Я принял это, как принимал твои ласки и твою холодность, твой гнев и твою радость. Ты когда-нибудь задумывался, Александрос, кем были для меня все любовники? Они были подобны чаше для омовения, в которую ты погружаешь руки после трапезы. Я знал, Александрос, что потом ты все равно неизбежно вернешься ко мне - и тогда они - твои мужчины и женщины, - они, кому ты даришь теперь свою любовь, не будут иметь над тобой власти. Но теперь... мне кажется, что оборвалась последняя, связующая нас нить - от сердца к сердцу. Я пока еще могу шутить, могу... быть для тебя опорой. Я пока еще твой. Я знаю, ты не терпишь слез, не терпишь грусти, в твоем мире - мире восточных благовоний, изысканных ласк, лести и коленопреклоненных подданных нет места мне. Я давно проиграл. Я отдал тебя безропотно, ибо царь не может быть для одного, царь не должен связывать свою жизнь с жизнью другого человека - и потому я живу ради тебя и умру во имя твое, когда придет время. Разве ведомо это тем, кто называет меня жестокосердным... Тем, кто говорит, что ты пляшешь под мою дудку. И знаешь, они правы, Александрос, я мог заставить тебя плясать под мою дудку, мог заставить тебя исполнять мои малейшие прихоти, я мог бы сломать тебя, но... Александрос, это будешь уже не ты. И потому я сейчас здесь один. Я чувствую себя диким зверем, чьи налитые кровью глаза внимательно смотрят на толпу твоих прихлебателей сквозь прутья клетки. Клетки твоих пальцев, объятий, стонов, Александрос. Они знают, стоит прутьям исчезнуть - и я брошусь на них - и тогда они тщетно будут искать спасения, я разорву их податливое горло и в их крови обрету покой и... Что я говорю... Только переплетение твоих пальцев защищает меня от них... Стоит им разомкнуться - и они набросятся на меня, они не простят мне своего страха. Быть может, однажды, повинуясь их просьбам, ты сам бросишь им меня на растерзание, Александрос… ********************************************************** Говорят, будто для царей не существует преград. Царь может войти к любому из своих подданных, но бывает время, время полночных тайн и любовной грезы, время третьей стражи, когда царь снимает с себя митру и становится подобным любому из своих слуг. Александр знаком отослал стража, безмолвной тенью замершего у палатки Гефестиона. Полог сомкнулся за его спиной, и он замер, терпеливо ожидая, пока глаза привыкнут к полной темноте. Он уже угадывал - предощущением близости - тем шестым чувством, которое появляется у всех любящих, - отстраненный взгляд, сцепленные за головой руки, неясные очертания обнаженного тела под сбившимся покрывалом. Ссора всегда разделяет любящих - и тогда мифическое существо – андрогин, распадается на две одинокие половинки, которые обречены искать друг друга в множестве посторонних "не-я". Александр ощущал себя не-целым и потому пришел сюда, чтобы разделить со своим возлюбленным время грусти. Гефестион всегда был рядом, он был как оазис в пустыне, таящий в своей глубине живительный родник, к которому стремится припасть усталый путник. Он был как часть Александра - и потому сегодня на пиру, поняв, что Гефестион не придет, Александр впервые ощутил чувство гнетущего одиночества, необъяснимое смятение, которое не под силу было утолить вину. Он пришел сюда, оставив пирующих, чтобы разделить с возлюбленным печаль, как прежде делил с ним радость. Каждый шаг давался ему с трудом - тому, кто приходит, всегда тяжелее, ибо он сталкивается с необходимостью произнести первое слово, подняв вверх раскрытую ладонь. И тогда любое неосторожное слово, сказанное возлюбленным, может стать последним, оттолкнуть его, унизить, ввергнув в бездну отчаяния и ярости. Гефестион был погружен в свои мысли, а потому прикосновение длинных волос к обнаженной груди вначале показалось ему частью сна. Сна, в котором они с Александром были вместе, той грезы, что началась однажды у лисьей норы на склонах холмов, неподалеку от Миезы. Тогда Александр щедро делился с ним молодостью, надеждой и тем внутренним светом, что наполнял жизнь Гефестиона смыслом и за который он был готов отдать свою жизнь... Пока вчера этот свет не исчез, оставив его во тьме наедине с кошмарами и одиночеством. Он пробовал искать утешения в объятиях мальчиков, следовавших повсюду за воинами Александра, но их объятия и ласки казались ему заученными и однообразными, и потому они скоро наскучили ему. С Александром они могли часами лежать и разговаривать, они могли дурачиться, по-дружески подначивая друг друга, или просто молчать, ведь тем, кто делит ложе в течение долгих лет, не нужны слова, чтобы безошибочно угадывать желания возлюбленного. Теперь все было по-другому: нелепые телодвижения, услужливые улыбки, потные тела – он искал в них Александра, но они оставались глухи к его мольбам. «Опять пришел… Один из этих. Когда же это кончится…» "Не сегодня, прелестник..." он вяло отстранился. "Ты единственный, кто осмеливается говорить подобным тоном с царем..." - шепнул Александр, склоняясь к Гефестиону. Он все еще улыбался, но в подреберье уже поселился липкий холодок - и страх уже выпустил когти, дробя дыхание на череду неуверенных вздохов. Удар сердца – два коротких глотка, как если бы ему не хватало воздуха – удар сердца – выдох. Александр замер, нерешительно коснувшись губами щеки Гефестиона. Кого он ждал сегодня? И почему не пришел на пир? Говорят, будто бы влюбленные мнительны и подчас видят угрозу любви там, где ее нет и быть не может. Страх - естественная реакция любого человеческого существа на мнимую или реальную угрозу. Александру удалось победить свой страх - и это позволило ему подчинить себе полмира. Александр был бесстрашен на поле боя, но теперь им овладело мучительное чувство неуверенности. "Что ты делаешь здесь... Александр?" Гефестион нервно кашлянул, как если бы его что-то смутило. Внутри палатки было темно, но Александр без труда смог различить изумление, отпечатавшееся на лице возлюбленного. Вот он смутился, и его голос дрогнул, а теперь ему удалось справиться с минутной слабостью - и его губы сжались в тонкую струнку, придавая его лицу упрямое выражение. "Подвинься". Александр толкнул Гефестиона в бок. "Скучно там у них. Заздравные, шутки, вино...." Это прозвучало неуклюже. Александр не умел просить прощения, а потому он сел рядом с Гефестионом, пытаясь поймать его взгляд . "Можно я с тобой полежу?" "Ну ты бы хоть разулся..." Грубовато-шутливый тон. Александр отвернулся, стягивая короткие сапоги. Спина мучительно ныла, и он замер, стараясь не шевелиться. Гефестион обнял его. Горячее дыхание обжигало - и Александр закрыл глаза, наслаждаясь уверенными прикосновениями. Гефестион скользнул пальцами по плечам Александра, высвобождая его из объятий душной ткани. "Я рад, что ты пришел..." Говорят, будто бы любящим не нужны слова, ибо за них говорят их сердца. Я. Рад. Что. Ты. Пришел. В этих словах было все. Забота, нежность, понимание. Этих нехитрых слов оказалось достаточно, чтобы стена отчужденности, разделявшая их в последнее время, рухнула. Гефестион притянул Александра ближе, осторожным поцелуем касаясь шеи, вдыхая такой знакомый и такой любимый запах. Обычно разговорчивый, Александр сегодня казался потерянным и каким-то тихим. Быть может, виной тому стала накопившаяся за эти дни усталость, или же он выпил много вина за ужином, но теперь, убаюканный руками Гефестиона, он откинул голову на его плечо и устало прикрыл глаза. "Забирайся в кровать, а то ноги застынут". "Подожди". Александр разомкнул объятия и поднялся с кровати. Он ничего не мог поделать с наивным, пришедшим из времен их жизни в Миезе желанием стать еще ближе к возлюбленному. Александр распустил пояс и позволил просторным персидским шароварам соскользнуть на землю. Казалось, вместе с одеждой он сбросил с себя груз прожитых лет. Все: титулы, победы и почести - осталось там, в бесформенных очертаниях ткани у края ложа. Без одежды Александр казался моложе своих лет, и Гефестион подумал, что сегодня он выглядит уставшим и почти беззащитным. Приподнявшись, он взял Александра за руку. "Иди ко мне". Александр послушно лег рядом с Гефестионом. Он не испытывал смущения, ибо юноши с детства упражнялись в гимнасиях нагими. И все же Гефестион был не просто его товарищем по детским играм. Всякий раз, когда Александр раздевался под его испытующим взглядом, ему казалось, будто бы он снимает вместе с одеждой броню, которая прочно сковывала его чувства, мысли и страхи. Рядом с Гефестионом он чувствовал себя легконогим мальчишкой, склоняющимся над родником во дворе школы в Миезе. И пусть то была лишь иллюзия свободы - ибо царь от рождения становится царем, - но тогда он верил, будто бы может отправиться куда угодно. Он заворочался, устраиваясь поудобнее. - Я рад, что ты пришел, - повторил Гефестион, притягивая Александра к себе и целуя непокорный вихрастый затылок. Волосы щекотали нос - и он чихнул. - Я скучал по тебе... - Нелегко пришлось в последнее время... - Иногда мне кажется, - он закусил губу, - будто все, оставшиеся там, на пиру, хотят разорвать меня на части в погоне за моей благосклонностью. Они видят во мне всесильного царя, они любят царя, они поклоняются царю... Но ты... Гефестион прижал указательный палец к его губам. - Я люблю тебя, мой Александр...