Вложивший душу

Грэйвену Аше снится сон. Поле боя — нет, не то, которое обычно представляют при этих словах. Не крики ярости, не бронзовые мечи, рассекающие кожу доспехов и податливую человеческую плоть, не лошадиные копыта, ломающие кости, не шум, не алая пелена перед глазами. Другое. Дождь. Размокшее месиво. Скользкое болото. Трупы, трупы, трупы — под ногами, падаль, сколько может охватить взгляд. Ближайшее тело насмешливо скалится полуобглоданной челюстью, подмигивает пустой выеденной глазницей. Тучи воронья. Стая шакалов вдали. И он, Грэйвен Аше, посередине — единственный живой в пелене удушающего смрада. Он протягивает руку. И трупы начинают шевелиться. Поднимаются на колени. Встают. Когда он просыпается, то знает: это хороший сон. Потому что бывает и хуже. Намного хуже. *** Грэйвен Аше знает: в Архонтах — в тех, кого называют Архонтами — жизни намного больше, чем в любом обычном человеке. Это не значит, что Архонта сложно убить. Вовсе нет. Аше не силен в метафорах. Единственное, с чем он может сравнить жизни Архонтов — после долгих месяцев размышлений — с мешками, подвешенными на веревках. Жизнь обычного человека — размером с тощий кошелек. Жизнь Архонта — мешок с драгоценностями. Тяжелый. Огромный. Но веревки, по сути, одинаковы — полосни кинжалом, махни мечом... Ужасное сравнение, Аше самого тошнит от него. Но другого не находится. Будь он поэтом, а не воином, придумал бы, наверное, десяток других. Суть в том, что Архонт может выдержать то, от чего другой человек давно сошел бы с ума или умер. Простая, банальная истина, но, как ни странно, знают ее не все. Тунон не знает — к чему Правосудию марать свой чистый плащ о такие низменные проблемы? Даже Бледен Марк не знает: он убивает быстро, слишком быстро. Вот Нерат, тот знает. И Сирин, певчая птичка Сирин, она знает. Она прошла через ломку Владыки. Другой Аше, в другой жизни, возможно, пожалел бы ее (она немного похожа на его дочь); этот Аше лишь равнодушно провожает ее взглядом. Жизненной силы Аше хватит на всех. На всю его армию. Должно хватить. Иначе — никак. *** Грэйвену Аше снится сон. В этом сне он умирает. Каждый раз по-разному: от удара топором (он чувствует, как его голова отделяется от тела и катится, катится по твердым камням, и в это же время кровь тугими толчками бьет из перерубленной шеи, а руки слепо ищут оружие), от стрелы в спину (она выбивает дух, и легкие словно бы сжимаются в комок, не в силах расправиться), от магической молнии (она трясет, обжигает и парализует), от... Последнее, что он видит — это лицо своего убийцы. И каждый раз понимает, что оно ему смутно знакомо (по встречам в бою? По Эдиктам?) И каждый раз пытается запомнить, зная, что наяву забудет опять. Это не хороший сон — но и не плохой. Потому что он успевает проснуться, прежде чем случится самое страшное. *** Грэйвен Аше привык терпеть боль. Чужую. Возможно, и свою тоже — он просто-напросто давно перестал различать ее среди десятков и сотен видов чужой. Когда его солдаты падают, зажимая руками рассеченный живот и пытаясь поймать в грязи петли собственных кишок, когда они шатаются, поднимая ладонь к проломленному черепу, из дыры в котором вытекает прозрачная жидкость, когда они медленно опускаются, утыканные стрелами, словно дикобразы... Он, Архонт, ловит отголоски их боли. Он забирает их боль — и отправляет им свою силу. И они встают, и дерутся дальше, и своими ногами доходят до лекарей, и выздоравливают вопреки всем прогнозам. Он Архонт — и он может вытерпеть многое. Ради этого он и живет. Ради этого он в свое время согласился подчиниться Владыке. Ради этого он согласен на все. Но иногда... Иногда Грэйвену Аше снится сон. Ему снится, что он умирает. В грязи, в пыли, в луже, в мерно колышущейся мягкой траве. И его убийца, чье лицо совершенно не важно, стоит над ним, и рядом замерли солдаты-Опальные, и длится роковая пауза: вот-вот они в ярости рванутся мстить за своего Архонта... Но — нет. Аше видит, как один за одним его солдаты падают, словно куклы-марионетки с перерезанными ниточками. Кто-то еще стоит — но похож теперь на придорожную статую, а не на человека. Лишь единицы шевелятся... И они, повернувшись, уходят прочь, двигаясь дергано и не в такт, подрагивая головой, пританцовывая на месте, как деревенские дурачки. Игрушки. Смешные, страшные, неживые игрушки. Игрушки, у которых отобрали волю. Силу. Жизнь. Потому что вся жизнь, что в них была — это жизнь Грэйвена Аше, Архонта Войны. Они никогда не были игрушками для меня, пытается сказать Аше. Но не может. Я не хотел подобного исхода, пытается сказать Аше. Но не может. Неужели нельзя отдавать слишком много, пытается спросить Аше, но не может. Просыпается. И последнее, что он видит в своем сне — небо. Небо серое и перечеркнуто наискосок тремя шрамами-молниями, как знамя Опальных. Такие сны приходят к Аше нечасто; он умеет их отгонять. Он вообще старается спать как можно реже. Да и этот сон за дневной суматохой быстро поблекнет; Аше знает это точно. Но первые несколько минут, глядя в натянутый полог походного шатра, он гонит от себя прочь лишние мысли и старается забыть. Какие лишние мысли? Что именно забыть? Правильный ответ — все. Всё. Он не поэт, он не мудрец, он не Владыка и он не сумасшедший. Ему хватит в жизни одной истины и одной цели. «Грэйвен Аше хранит». Ему есть что защищать, ему есть зачем жить. И значит, он продолжит отдавать себя — им.