Первый и второй

Было бы намного лучше, если бы я не видел всего этого. Я не хотел бы видеть тебя усталым и разбитым или то, как ходит кадык, когда ты тяжело пытаешься сглотнуть, или то, как крепко ты прижимаешь к глазам ладонь. Я знаю, что в подобное нынешнему времени этот сценарий несколько не подходит, мне следует думать о чем-то абстрактном, посочувствовать. Но все, что мне хочется тебе сказать – как мне тяжело стоять здесь и смотреть на тебя, думая о различных вариантах развития событий, в половине которых ты бы мог оказаться в этой же могиле рядом с ним. Предполагается, что мы должны быть к такому готовы, ведь так? Но, думаешь, Рейли был готов? Да неужели? Наверняка он выглядел тогда прямо как ты сейчас, и как не должен был бы я. Я одолжу тебе свою силу, чтобы ты мог поблагодарить его, но потом, пожалуйста, верни ее мне. Ты говоришь, такие как он умирают первыми, потому что это то, за что мы их любим. Но, думаешь, он не сломался бы, если бы его плащ развивался у него за спиной, а на этом столбе висел твой? Да, это больно, но это работа. Зачем еще нужен старпом, как не для того чтобы принять на себя эту ношу быть капитаном, когда он сам более не способен им быть? Это всего лишь досадное стечение обстоятельств, что мы занимаем эту должность, поскольку мы больше других готовы умереть за них, поскольку они никогда нас не подводили. Да, и это тоже часть работы, но я не хочу этого видеть. В блуждающем взгляде обращенном куда-то к солнцу, в вцепившихся друг в друга сложенных на голой груди руках. В дрожи твоей души, когда наши взгляды встретились на мгновение. Он был стар. Нет лучшего места, нет лучшего времени. Нет лучшей причины. Никто не ждет от тебя, что ты отпустишь белую бороду. Он не был обязан занимать трон короля. Моим волосам никогда не стать красными, даже если они уже и не черны. Я не уверен, что ожидал здесь увидеть – или что я хотел бы увидеть. Слезы? Возможно. Сжатые кулаки. И может быть слишком наивно, но горько-сладкую улыбку. Однако все вы здесь, на высоте в тысячу шестьсот метров, одиноки, и это говорит мне о том, что когда это произойдет, я так же не буду готов, и что тебе будет очень жаль. Если бы я не видел всего этого, я мог бы продолжить размышлять о капитанах, мог бы принести соболезнования, как мне и полагается. Но сейчас я не могу думать о твоем брате. Не могу думать о твоем отце. Передо мной пустые рукава его плаща, а все о чем я думаю – это мы сами, и о том, почему мне приходится видеть таким тебя.