Откровенность

Маркус стоял, приложив руку козырьком к глазам, и прищурившись смотрел, как Джеффри Мастерс борется с сильным ветром, отрабатывая в воздухе фигуру. — Мистер Флинт! — сзади подскочил Льюис, придерживая шляпу, чтобы не унесло. — Срочные новости, сэр: «Торнадо» объявили замену. Вместо Нортона на матч с нами ставят Бьюкенена. Маркус улыбнулся, довольно кивнул. — Боятся нас. Хорошо. — Но сэр, — Льюис немного растерялся, — Бьюкенен действительно сильнее, и намного! — Сопляк ты, — беззлобно ответил Маркус. С высоты его сорока восьми лет это звучало практически не обидно для девятнадцатилетнего пацана. Впрочем, Льюиса Маркус знал неплохо: он не обижаться станет, а на ус мотать. — Сейчас начало сезона, если даже мы и проиграем — не беда, ребята злее будут. А вот что к нам стали серьёзнее относиться, это хорошо. Это, — он сделал неопределённый жест рукой, — глобальная перемена, понимаешь? Джеф, левее! Левее, мать твою, ты так с метлы навернёшься! Да не жопу левее, манёвр налево крени! Послал же Мерлин идиотов... Да, вот так! Так вот, Льюис, Бьюкенена бояться — в квиддич не играть, Бьюкенен придёт и уйдёт. А репутация нашей команды останется. — Сэр, — убеждённо заявил Льюис, — вы так не думаете. Маркус так удивился, что даже отвлёкся от Мастерса и всем корпусом развернулся к стервецу. — Чего? — изумлённо спросил он. Наглый парень немного растерялся, но совсем чуть-чуть. Ишь ты, помощник менеджера, а уже с тренером спорит! — Мы всегда настроены только на победу, сэр, — объяснил он. — Вы не можете в самом деле думать: «Да ладно, проиграем «Торнадо», не беда!» Вы не для того покупали один из самых захудалых клубов лиги, чтобы проигрывать. Если бы вы спокойно относились к проигрышам, купили бы «Соколов» или «Ос». — А их-то почему? — Так они почти не проигрывают. Можно сколько угодно не переживать. Маркус смерил Льюиса долгим оценивающим взглядом и медленно произнёс: — Ты в чём-то прав, парень. Но послушай, что я тебе скажу. Невозможно взять «Сканторпские стрелы», которые в последний нормально играли в семидесятых, и разом взлететь наверх турнирной таблицы. Когда имеешь дело с такой командой, приходится допускать проигрыш. Допускать. Как вариант. Допустимый. Изредка. — Он весело оскалился. — Но мы выиграем, конечно, и никакой Бьюкенен нам в этом не помешает. Это я тебе гарантирую. *** Он очертил палочкой круг и решительным взмахом очистил от крови всё за его пределами. Потом резкими взмахами отрезал от тела голову, руки и ноги, перенёс туловище в центр круга и нарезал на аккуратные кирпичи. Подумал и на такие же кирпичи пустил бёдра и плечи — они подходили по ширине. Когда всё было готово, он сложил из получившихся кирпичей стену. Вышло очень красиво: потёки крови должным образом украсили творение. Руки и ноги он сложил к подножию стены, будто подношение, соединив кисти рук в молитвенном жесте. Голову измельчил в мелкую кашицу, дополнил ею рисунок разводов и написал полукругом-улыбкой: «Гордость». Аккуратно ещё раз почистил от крови всё за пределами круга, включая себя самого, отступил на несколько шагов, полюбовался своим произведением, обошёл его, рассматривая со всех сторон. И отправился домой. *** Оливер щедро посыпал мясо специями и отправил на сковороду. Сегодня была его очередь готовить, но в магазине пришлось задержаться, так что сложный пирог со сливами и хитрую тыквенную запеканку он оставил на послезавтра. Новая партия «Турбо-Нимбусов» поступила за час до закрытия, ну кто так делает! Пока принял, пока проверил, а там ещё покупатели... Хлопнула дверь, из прихожей раздался голос Маркуса: — Привет! — Привет! — отозвался Оливер. — Ты чего не аппарировал? Он торопливо вытер руки о фартук и выскочил встречать. — Так пятница же, — удивлённо сказал Маркус, державший в руке левый ботинок. — Что, правда? — растерялся Оливер. — Знаешь, я был уверен, что четверг. По пятницам Флинт всегда возвращался домой пешком. Шёл по улицам, заходил в магазины, толкался среди магглов, думал о чём-то своём. Похоже, он так отдыхал от рабочей недели, чтобы прийти домой милым, готовым приятно провести выходные человеком, а не издёрганным желчным типом, каким его, наверное, знали его мальчики. Оливер после работы всегда аппарировал домой. Он за рабочую неделю успевал так наобщаться с людьми, что видеть их лишний раз не хотел, а хотел попасть скорее домой, там плед, кресло и чай с молоком. И Маркус, конечно. Этот за человека не считается, какой же из него человек? Это... ну... Маркус. Он тут всегда. — Слушай, ответь мне на дурацкий вопрос. — Оливер мельком взглянул в зеркало, пригладил волосы. — Я понимаю, это смешно звучит сейчас, но всё-таки: как вышло, что ты тогда, в Хогвартсе, экзамены не сдал? Маркус посмотрел на него изумлённо. — Тридцать лет прошло, Олли. — Я знаю. На самом деле мне это давно покоя не даёт, но как-то неловко было спрашивать. Или к слову не пришлось. Не знаю. Глупо как-то... Маркус вдруг встал и, не влезая в тапки, прошлёпал к Оливеру. Обнял его крепко, выдохнул куда-то за левым ухом: — Чучело ты. Тебе понадобилось тридцать лет, чтобы спросить меня об этом? — Тридцать лет и один разрыв, — напомнил Оливер. — Но вообще я, наверное, не то чтобы... Просто к слову не приходилось... — Он вздохнул. — Да ладно, кому я вру. Маркус, почему от тебя несёт розовым маслом, мне ревновать? — Да ну, что за ерунда. Мало ли, в магазине подцепил, может. А говорят, между прочим, что это я плохо с людьми схожусь. — Маркус выпустил его из объятий и принюхался. — Твоё мясо пора переворачивать. — Так я хорошо с людьми схожусь, — просто ответил Оливер. — Я срастаюсь с ними плохо. Ты не хочешь отвечать, да? — Ну почему не хочу, — Маркус прошёл на кухню следом за ним. — Тогда как раз я сообщил отцу, что собираюсь играть в квиддич после школы. Он отреагировал... бурно. Сказал, что не допустит этого никогда, потому что это означает сломать мне жизнь. Очень серьёзно сказал, я поверил, знаешь. Он бушевал, я никогда раньше его таким не видел. В принципе-то он и раньше говорил, что квиддич — это ерунда и занялся бы я чем посерьёзнее, но я не думал, что там всё настолько... Что ему это так важно. У меня были планы, меня звали в клубы, обещали место в основе лет через пять. Знаешь, у меня тогда было такое чувство, как будто я держу в руках стеклянный шар, и это весь мир, и он прекрасен, я вглядываюсь в него, мечтаю... И вдруг он разбился, и я стою и смотрю на осколки, а это просто осколки и мишура, и никакого мира нет, никакого будущего нет, я один и впереди ничего. Какие экзамены, я себя-то толком не помнил. Всё как в тумане, а потом — лето, отец кричит, что я должен заниматься, готовиться к пересдаче, а мне всё равно. Оливер вздохнул, складывая овощи в миску и бормоча под нос заклинание нарезания салата. Дело прошлое, конечно, но почему-то отчаянно хотелось защитить Маркуса от этого кошмара. Хотя сейчас уже и было поздно: Маркус давно защитил себя от него сам. — А как вышло, что эта пересдача вообще была? Почему тебя не исключили? — О, Олли, ужасно удобно быть попечителем Хогвартса. Тебе с радостью идут навстречу, и неважно, предусматривает ли такое глубокое взаимопонимание и поддержку устав. Ведь школа существует в том числе и на твои деньги, и остальные попечители совершенно не хотят их терять, понимаешь? Им же тогда придётся раскошеливаться больше. — И Дамблдор допустил такое нарушение правил? Почему? — Слушай, твоя гриффиндорская... как это называется, честность? В таком возрасте выглядит уже немного глупо. Дамблдора никто не спросил, он директор и не может возразить попечителям, пока они не указывают ему, как выполнять его работу. А чего плед в столовой на полу валяется? — Следы неудавшейся уборки, — рассмеялся Оливер. — К счастью, я вовремя посмотрел на часы. А знаешь, оказывается, мой отец тоже был против того, чтобы я шёл в клуб. И аргументы точь-в-точь как у твоего: это не работа, кривляешься на потеху публике... — Ну, наверное, для нормальных людей это что-то значит, — хохотнул Маркус, движением палочки отправляя на стол тарелки и возвращаясь в кухню. — Но я тогда не заметил, если честно. Он потом, когда я уже и контракт с «Паддлмир» подписал, уверял меня, что давно говорил, я просто внимания не обращал. Я ему верю, ты же помнишь меня тогдашнего... Ну чего ты смеёшься?! Всё равно его недовольство ни на что бы не повлияло, ты ведь понимаешь. — Да понимаю я, понимаю. Я одного не понимаю: как ты за своими схемами меня заметил вообще? — Тебя не заметишь, пожалуй! Они рассмеялись и принялись ужинать. Оливер смотрел на Маркуса, который успел снять пиджак и теперь сидел в жилете и рубашке; его массивная фигура потрясающе смотрелась в тёмно-сером костюме — цвета его старой команды ему неимоверно шли. Сам Маркус ворчал, что пора ему одеваться в цветах «Стрел», но пока никаких решительных действий в этом направлении не принимал. Запланировать, что ли, поход по магазинам в следующие выходные? Костюмы Маркусу обычно покупал Оливер (и наоборот, обоим очень нравилась эта игра), значит, ему и планировать. — Ты как, очень устал сегодня? — поинтересовался Маркус, отправляя в рот последний кусочек мяса. Оливер окинул его заинтересованным взглядом. — Пожалуй, не настолько, чтобы отказаться от лёгкой вечерней разминки. — Вот да, разминка, я тоже хотел предложить! — Маркус решительно поднялся. — Пошли в спальню, там как раз удобно разминаться. Оливер кивнул, взмахнул палочкой — грязные тарелки построились и отправились в кухню, где им надлежало сгрузиться в мойку и хорошенько вымыться. — Пойдём. *** — Да, вы совершенно правы, — сказал Гарри Поттер, разглядывая жуткое сооружение, — мне следовало это увидеть. Останки несчастного парня, видимо, стали всего лишь инструментом для безумного скульптора. Или не всего лишь? Была ли у этого убийства ещё какая-то цель, кроме создания чудовищного произведения искусства? — Гордость, — задумчиво произнесла Марта Спиннет, разглядывая надпись. — И почерк такой... вычурный. — Надпись, похоже, тоже часть арт-объекта, — кивнул Гарри, поправляя очки. — Так, что тут у нас. Руки и ноги отрезали ещё у живого, на более мелкие части покрошили уже труп. Где голова? — Нету, — отозвался младший аврор Тимберли, — но есть подозрение, что её пустили на ту, мхм, пасту, которой сделана надпись, и на вот эти вот потёки: первичный анализ показывает, что там есть остатки костей и маленькие фрагменты волос. — Личность убитого установили? — Пока нет, сэр, это довольно непросто, пока он, э-э, в таком виде. Разберём это сооружение, сложим пазл... То есть, простите, тело, тогда, может, опознаем. — Я сегодня приняла заявление, — подала голос Марта Спиннет, — об исчезновении некоего Майкла Бьюкенена, охотника «Торнадо Татшилла». Надо проверить, не он ли это. Марта Спиннет, племянница Алисии, Гарри очень нравилась. Из неё получался отличный аврор, с цепким взглядом и хорошей памятью, с отличным умением сопоставлять и пониманием людей. Гарри откровенно продвигал её и частенько ставил на дела, связанные с коррупцией и министерскими подковёрными играми: для Марты не существовало непоколебимых авторитетов. — Я вполне могу допустить, — задумчиво сказал Гарри, — что это спортсмен. Посмотрите на предплечья и голени, отличные мышцы и совсем нет лишнего жира. Разумеется, мы будем выяснять, но, Тимберли, на всякий случай аккуратно поговорите с роднёй Бьюкенена, подготовьте к тому, что он может найтись по частям. Этот запах, он тут и был? Розовое масло? — Да, сэр, — отозвался Тимберли, — как я понимаю, им полили место преступления прежде, чем, мнэ-э, размещать тут это... сооружение. — По-видимому, здесь использовали прилипай-зелье, сэр, — с непроницаемым лицом, как всегда, когда приходилось вытаскивать на свет скудоумие шефа, сказала Марта. — Оно на основе розового масла. Помогает держать материал, ммм, как объяснить. Видите, здесь чёткий круг, полностью залитый кровью, он как бы имитирует постамент для скультптуры. Гарри кивнул. Марта уже пришла в себя и начала связывать в голове нити. Отлично. — Ты имеешь в виду, что со временем кровь должна была подсохнуть, верно? Да, ты права, это бы испортило скульптуру. — Именно. А мы наблюдаем ровное ярко-красное пятно, как будто кровь только что вытекла. Видимо, убийце было важно, чтобы его произведение стояло именно на фоне такого цвета. — Это может иметь значение? — беспомощно спросил Тимберли. — Несомненно, — уверенно ответил Гарри. — Это не просто может иметь, это обязательно имеет значение. Видишь ли, мы совершенно очевидно ищем безумца. Нормальный человек не станет нарезать тело на мелкие куски и складывать из него нечто подобное. Для того, чтобы найти безумца, надо понять, что именно для него важно, а важной может оказаться любая мелочь, что-то совершенно неожиданное. Бывали сумасшедшие, которые отпускали жертву, обнаружив, что у неё на рубашке чёрные пуговицы, и убивали более жестоко, если пуговицы оказывались зелёными. Я на всякий случай подам запрос зарубежным коллегам и в маггловскую полицию, не было ли у них подобных преступлений: такие психи обычно не ограничиваются одним убийством. Посмотрите, как аккуратно нарезали беднягу. У убийцы рука набита. Авроры мрачно посмотрели. — Действительно, не похоже, чтобы здесь орудовал новичок, — согласилась Марта. Тимберли просто покачал головой. Они стояли в крохотном переулке, настолько тёмном, что им приходилось подсвечивать себе Люмосами, и глядели на чудовищное сооружение, сделанное из того, что совсем недавно было человеком. Здесь редко ходили прохожие: сюда выходили только задние двери складов магазинчиков Лютного. Видимо, на это и рассчитывал преступник: даже если тот, кто прошмыгнёт мимо по своим делам, увидит его жуткую скульптуру, жаловаться в аврорат он не пойдёт. Кому из завсегдатаев Лютного хочется отвечать на вопрос: «А что вы там делали?» Впрочем, таковой всё же нашёлся. Вызов в аврорат отправил Драко Малфой. В полшестого утра, между прочим. Потом явился лично, посмотрел на Гарри недовольно и сказал: — Вы же всё равно меня вызовете. Спрашивай сейчас, у меня потом времени не будет. Сдача номера. Драко Малфой, владелец и главный редактор уважаемого делового ежемесячника «Комментарии», даже не скрывал, что график выхода журнала для него намного важнее какого-то там убийства. — А что ты, кстати, там делал в такую рань? — небрежным тоном поинтересовался Гарри. — Ингредиенты покупал, конечно же, — не моргнув глазом ответил Малфой. — Ну, я же великий тёмный волшебник, ты забыл? Строю козни под самым носом, куда только смотрит министерство. — А если серьёзно? — А если серьёзно, я что, в статусе подозреваемого, что ты меня допрашиваешь? — Ты свидетель, для придания твоим показаниям убедительности мы должны мочь доказать в суде, что логика... — Ай, Поттер, — Малфой скривился, — я понимаю, ты это всем рассказываешь, но мне-то не нужно. — Просто скажи, что ты там делал. — Ты не поверишь, Поттер, но проводил журналистское расследование. Содержание которого защищено законом, сюрприз. Гарри понимающе усмехнулся. Да уж, кем бы ни был преступник, он никак не мог рассчитывать, что на месте преступления вскоре после его совершения окажется один из немногих людей в магической Британии, кому не страшны каверзные вопросы авроров. — Отлично, то есть по своим делам, о которых ты имеешь право мне не рассказывать, ты оказался в Грачовом переулке в... часов в пять утра? — В пять тринадцать. Увидев это сомнительное произведение искусства, немедленно связался с вами. Воспоминание в омут сгрузить? Может быть, там был кто-то, кого я не заметил... — Сгрузи, весьма обяжешь. Они как раз закончили документировать передачу аврорату доказательства по делу, когда Гарри вызвали со словами: «Вы должны на это взглянуть, сэр». О, да. Он должен был. *** — Да что ты творишь вообще, кто этот финт так делает?! Пустите, я покажу. «Турбо-Нимбус-3» был отличной метлой, Маркус отчаянно жалел, что не довелось полетать на такой в «Соколах». Он сейчас сильно потяжелел, всё-таки годы давали о себе знать, но «Турбо-Нимбус» поднимал его как пушинку и послушно помогал крутить финты. Небо свистнуло в ушах, когда Маркус резко кувырнулся, уходя вбок. — Вот так, понял? Или медленнее повторить? — Понял, — серьёзно кивнул Корнелиус. — Ты на ногу спружинил. И сам кувырок резче. — Ага. Давай теперь ты, а я отсюда погляжу. Нет, плечом, плечом себе помогай! На развороте, да, вот так. Да, молодец, ты понял. Корнелиус вырос талантливым мальчишкой, и таким же влюблённым в квиддич, как его отец. Сначала Маркус честно пытался пристроить его в какой-нибудь приличный клуб, но понял, что выйдет беда. Корнелиус был задиристым и своенравным, и чтобы стать для него авторитетом, надо было попотеть. Маркус видел, как таких перемалывало в жёсткой спортивной иерархии. Да что уж там, он сам в школьные годы съездил бы такому по шее без лишних разговоров, а попробовал бы наглец задираться ещё — вылетел бы из команды вверх тормашками. В общем, Маркус предпочёл наплевать на традиции, профессиональную этику и прочую ерунду, и теперь Корнелиус Флинт летал в его команде. Кэти не возражала. Она тоже считала, что её сын физически не способен ужиться с тренерами «Торнадо», «Сорок» или «Ос», а больше из серьёзных клубов им никто не заинтересовался. «Сканторпские стрелы» не были серьёзным клубом. Но когда Маркус напросился к бывшей жене на ужин и, разрезая мясо, сообщил, что купил команду и может взять Корнелиуса к себе, Кэти сказала сразу: — Иди, не сомневайся. — В «Стрелы»?! — вскинулся мальчишка. — Толку? Я состарюсь раньше, чем они смогут чего-то добиться. — Ты так говоришь, как будто впервые видишь своего отца, — усмехнулась Кэти. — Он никогда не проигрывает. По крайней мере, когда ставит по-крупному. — Я могу проиграть в матче, — сказал Маркус, — но не в сезоне. — «Сокола» с тобой не всегда становились чемпионами, — напомнила Кэти. Ну ещё бы: она летала в «Нетопырях». — Конечно, я же не был ни тренером, ни даже капитаном, — спокойно ответил Маркус. — В тот сезон, когда не летал Аддисон и я капитанил вместо него, мы выиграли. Я непобедим, ты же знаешь. — Ты непобедим в своём хвастовстве, — ласково сказала Кэти, взяв его за руку. — Ты выигрываешь потому, что посвящаешь игре всю жизнь без остатка, не отвлекаясь больше вообще ни на что. Мало кто так может. А тебя всегда интересовали в жизни только квиддич и Вуд, с детства. Маркус виновато улыбнулся. — Прости, я отнял у тебя несколько лет жизни. — Пустое, — отмахнулась она. — Сколько можно об этом, прекрати уже. Мы же всё решили. Она была права: Маркус извинялся уже, наверное, десятый раз. Это действительно было глупо. В конце концов, Кэти пошла за него замуж добровольно, по собственной воле прожила с ним несколько лет, родила сына, ненадолго прервав карьеру, и когда Маркус заговорил наконец о разводе, поддержала эту идею. Она всегда поддерживала его в правильных решениях. — Да. Мы с тобой молодцы, Кэти. Ты лучшая женщина в мире. — Но и я не могу быть лучше квиддича и Вуда — или хотя бы наравне. Всё хорошо, Маркус, не извиняйся. Ты такой, это нормально. И именно это, дорогой мой сын, принесёт успех «Стрелам». Маркус Флинт просто не умеет находиться в хвосте турнирной таблицы. Иди к нему, ты не пожалеешь. — А в стартовом составе я когда окажусь? — недоверчиво покосившись на отца, спросил Корнелиус. Тот пожал плечами. — Ты же хорошо меня знаешь. Как только будешь достоин. Корнелиус оказался самым настоящим Флинтом: ради того, чтобы оказаться достойным, работал с раннего утра до позднего вечера. Маркус выгонял с поля его и ещё нескольких маньяков, объясняя, что слишком много тренировок так же вредны, как слишком мало. Дела шли непросто. Маркус перевернул вверх ногами весь клуб, переставил одного вратаря на позицию ловца, а ловцу отдал место загонщика, кого-то выгнал вовсе, взял нескольких зелёных новичков и гонял многоопытных игроков, как будто они только вчера впервые сели на мётлы. Ему верили не все, в команде ходили разговоры о том, что «Стрелы» скатятся ниже «Пушек Педдл» и пора разбегаться, пока не поздно. Потом всё как-то само собой затихло. Всё-таки здесь собрались не случайные люди, они разбирались в квиддиче и не могли не увидеть, что игра стала получаться лучше — даже на тренировочном поле. Сам Маркус поднимался в небо редко и неохотно: он потяжелел, разве с этим телом покажешь, как правильно исполнять трюки и финты? Хорошая метла помогала, но всё равно неприятно было чувствовать себя слабее этого молодняка. Но сейчас было нужно: есть вещи, которые не объяснишь словами, а может, просто Маркусу объяснения не давались. Раздался возглас справа; Маркус только начал поворачивать голову, когда тело среагировало, он резко дёрнул метлу в сторону, лёг всем своим немалым весом налево, кувырнулся — и крепко зажал бладжер в руке. — Какая скотина в тренера кидается? — спросил он, обводя тяжёлым взглядом тех, кто был в небе рядом с ним. — Это я, сэр, простите, — виновато отозвался новенький ловец. Он так вцепился в метлу, что было совершенно ясно: только что едва не свалился. — Бладжер запутался в прутьях, а я его неудачно высвободил. — Понятно. Очень кстати. Все сюда, буду учить вас справляться с такими ситуациями без вреда для сокомандников. Когда Маркус наконец приземлился, по телу разливалась приятная лёгкость. Что ни говори, а летать он любил. Они с Олли частенько гоняли вдвоём, это было весело. Подбежал его второй помощник, Доуэрти. — Сэр, из «Пророка» спрашивают, когда вы сможете дать интервью. — А где Льюис? Почему ты этим занимаешься? — Его в аврорат вызвали, сэр, час назад. — Ох, бедолага. Всё тягают его, когда же это кончится уже. — А что там случилось-то? — Да ничего не случилось, всё старое дело разбирают. Помнишь ведь скандал с договорными матчами «Нетопырей»? Он в то время там работал каким-то младшим помощником старшего принеси-подая. А с этими матчами до сих пор возятся, вот и вызывают его на допросы пару раз в месяц. Но раньше это хоть в нерабочее время делали. Никакого уважения к труду других людей у этих силовиков. — Сэр, вы сегодня опять допоздна? — Да. Если тебе надо уйти пораньше, иди, особой нужды в тебе пока не будет. Крючкотворам из «Пророка» скажи — в среду в два тридцать, у меня есть на них час. И где там наконец врачи с их отчётом? Мне надо состав срабатывать. — Я сейчас потороплю их, сэр. — Отлично, давай. — Сэр? — Доуэрти замялся, но всё же продолжил: — Я бы поставил молодого Флинта в основу, мне кажется, он готов. Простите, сэр, но вы его недооцениваете. — Я его оцениваю очень правильно, поверь мне. Но если он проиграет сейчас, это может стоить ему настроя на полсезона, видал я таких. Посмотрим. Если в ближайшие дня три он ещё наберёт форму — поставлю. Оставшись один, Маркус откинулся на спинку кресла и расстегнул пиджак. Хороший костюм Олли ему купил: ни одна пуговица не оторвалась. Надо всё-таки переодеваться во время тренировки, что за ерунда — на поле в костюме? Маркус грустно улыбнулся. Цвета «Соколов» не отпускали, не хотели становиться чужими. Надо с этим поработать. *** Гарри устало потёр лоб. Кофе, зелье ясного ума, бодрящее — всего этого он набрал уже максимальную дозу, надо было отдохнуть хоть немного, поспать, иначе он перестанет соображать. Но чудовищная скульптура, сделанная из бедолаги-охотника за несколько дней до матча его команды, не шла из головы. Опознание Майкла Бьюкенена родственниками ожидаемо превратилось в душераздирающую драму. Гарри привык к душераздирающим драмам, но они всё так же, как в детстве, поднимали в его душе волну ярости и порождали жгучее желание найти виноватого, не дать ему сделать это ещё раз. И теперь он не мог уснуть, не сделав хотя бы часть работы. Так и провёл здесь все выходные. Самой очевидной версией было убийство Бьюкенена из-за того, что он прекрасно играл в квиддич, — значит, её и надо отработать первой, чтобы спокойно отсеять, если она неверна. Восходящей звездой этого парня уже не называли: звезда вполне себе взошла. Он не должен был играть в ближайшем матче, его берегли для «Сорок», но у тренера «Торнадо» сдали нервы, и Бьюкенен оказался в основе. — Почему? — спросил Гарри. Они говорили в его кабинете в начале десятого утра субботы, когда тело было уже опознано, и бедный тренер никак не мог привыкнуть к мысли, что одного из его лучших игроков больше нет. — Флинт, — просто ответил он. — Вам, пожалуй, можно признаться, вы ведь не пресса: я боюсь Флинта. Он непредсказуем, понимаете? Он постоянно меняет планы, сегодня натаскивает явно на игру один состав, завтра — совсем другой, тасует людей, меняет схемы, и всё это так стремительно, что я просто не знаю, к чему готовиться. Если мои ребята проиграют «Стрелам» перед матчем с «Сороками», это будет... Они не верят, что могут проиграть, но если это случится... — Он развёл руками. — Мы можем потерять по меньшей мере часть сезона. Поэтому я решил поставить на игру тех, кто сумеет быстро сориентироваться, даже если «Стрелы» начнут показывать совершенно не свою игру, вообще не то, к чему мы привыкли, понимаете? Флинт с ними недавно, но уже очевидно: он меняет всё. Мы не знаем, чего ждать. — И Бьюкенен был как раз из таких людей, да? Которые умеют быстро ориентироваться? — Да, он великолепно приспосабливается к самым разным стилям игры... Приспосабливался, — вздохнул тренер. — Вы знаете, я никак не могу понять... Поверить. — У Бьюкенена были какие-то враги, кто-то, кто мог желать ему не просто неудачи, а именно смерти? — Я не знаю. Кто-то из конкурентов, возможно. Знаете, квиддич — очень азартная игра, многие относятся к ней невероятно серьёзно. Тот же Флинт, например. Ради победы он готов буквально на всё. — И на убийство? Поколебавшись немного, тренер признался: — Иногда мне кажется, что и на убийство тоже. Один из помощников Флинта, Льюис, с порога уверенно заявил: — Я уже слышал, что Бьюкенена убили; если вы считаете, что мы как-то замешаны в этом, то вы ошибаетесь. Гарри покивал, задал несколько вопросов — и со всей ясностью увидел: Льюис сам не уверен, что его клуб здесь ни при чём. Нехотя он признался, что Флинт как раз накануне убийства убеждённо говорил, что Бьюкенен не помешает «Стрелам» выиграть. — Но я не верю, что он мог бы! — пылко утверждал Льюис. Гарри кивал. Ему тоже очень хотелось бы, чтобы Флинт не был способен на убийство. Чтобы никто не был способен. Чтобы они не совершались вовсе. — Лоуренс, — спросил он, отпустив Льюиса, — какие у Драко Малфоя отношения с Маркусом Флинтом? — В последние время — никаких, — не задумываясь отрапортовала Клотильда Лоуренс, главный специалист аврората по светским новостям. — Они вообще не взаимодействуют. Малфой болеет за «Соколов», в которых когда-то летал Флинт, это последняя точка соприкосновения. Конфликта интересов у них нет, Малфой не такой ярый болельщик, чтобы его оскорблял уход Флинта в «Стрелы». Гарри кивал. Виски ломило. *** На пустом складе было тихо и темно. Здесь всегда тихо и темно: окна заколочены несколько лет назад. Можно спокойно работать, не боясь, что отвлекут. Он долго думал, как лучше разрезать тело, — так долго, что прекратилось действие Силенцио, пришлось накладывать заново. Крики и угрозы мешали сосредоточиться; он не для того выбрал это место, чтобы ему мешали. Наконец задумка оформилась окончательно. Аккуратно, следя за линией среза, он отсёк руки и ноги, а потом медленно, выверяя каждое движение, провёл ломаную линию, рассекая туловище. Вышло идеально: как будто скульптор долго сомневался, какую именно форму придать материалу, и наконец, мечась между вариантами, отрезал лишнего. Этот «испорченный» фрагмент он поставил в центр композиции, а отрезанное от него покрошил неровной стружкой, нарочито разной формы и величины. Потом срезал с уже мёртвого тела голову, подправил чарами лицевые мышцы, установил напротив обрезка туловища, подперев рукой, словно человек задумался, глядя на своё творение. Вторая рука лежала под головой как будто свободно, а на самом деле придавала конструкции устойчивость. Ноги он разлохматил в стружку на концах, сложил вместе, скрепил заклинанием и кровью написал на них: «Сомнения». Положил возле головы, хорошенько закрепил на субстрате, улыбнулся и произнёс транспортирующее заклинание. Вот шуму-то будет. *** Маркус собирался аппарировать домой, но вовремя вспомнил, что у них закончился зелёный лук, так что аппарировал в подворотню у дома и зашёл в маггловский магазинчик. Там весело поздоровался с продавцом и тремя соседями. — Я смотрю, мы все сегодня что-то забыли, — рассмеялся Фрэнк Ранкин, единственный волшебник, живший по соседству от Маркуса с Оливером. — Я вот горчицу и пастернак, а вы что, джентльмены? — Я — ничего, — немного нервно ответил Дэн Рипли. Он был магглом, но это ничуть не мешало Маркусу и Фрэнку мило общаться с ним. Отношения с соседями намного важнее, чем все эти предрассудки. — Берта, младшенькая, сгрызла весь ревень, представляете, она просто сидела и грызла стебель за стеблем. — Надеюсь, у неё с желудком всё в порядке? — встревоженно спросил Джордж Блэкеридж, хозяин магазинчика. — Мы на всякий случай позвонили нашему врачу и дали ей полтаблетки крепящего, а то, знаете ли, немного волнительно. И ревень теперь нужен. — У меня лук закончился, — признался Маркус. — Три дня назад. Я собирался купить и всё время забывал, а сегодня снова моя очередь готовить. — А меня жена послала, — подал голос третий сосед, Бен Кимберли, — с целым списком. Только успел с работы вернуться, и снова бежать пришлось. Суматошные выходные у нас выдались, тёща приезжала, вчера не было сил разбираться, что есть, чего нет. Проводили её и спать повалились. Бедолаге дружно посочувствовали; Фрэнк расплатился за горчицу с пастернаком и, направляясь к выходу, положил руку Маркусу на плечо. — Будьте осторожны, сосед, — негромко сказал он, — у вас, кажется, неприятные гости. Не хотелось бы зря вас беспокоить, но я далёк от мысли, что ваш супруг в ваше отсутствие принимает любовников из силового ведомства. — Вот уж вряд ли, — хмыкнул Маркус. — Спасибо за предупреждение, сосед. Он попытался представить Оливера, принимающего любовников, но ничего не вышло. С фантастикой у Маркуса, человека крайне приземлённого, всегда было туго. Открывая дверь, он услышал раздражённый голос Оливера: — Но почему именно он, что за глупости? У нас сосед есть, Фрэнк Ранкин, он искусством увлекается, почему бы вам не заподозрить его? Аргументов примерно столько же, разве не так? — К сожалению, немного меньше, — устало ответил Гарри Поттер. — Поверь мне, я сам буду счастлив, если наши подозрения окажутся беспочвенными. Маркус чихнул и вошёл в гостиную. — Леди, мистер Поттер, здравствуйте. Привет, Олли. Я так понял, вы хотели поговорить со мной? Я, с вашего позволения, переоденусь, и мы побеседуем. Рубашка новая, воротник шею натирает. Не беспокойтесь, если вам понадобится моя одежда в качестве улики или чего-то подобного, я далеко её убирать не собираюсь. А, да, вам, наверное, будет спокойнее, если я вам это отдам, — он вынул из чехла волшебную палочку и протянул Поттеру. — Вы же расскажете мне потом, что случилось, верно? — Обязательно, — пообещал Поттер, беря его палочку. — Спасибо, Флинт. — Что за ерунда? — резко спросил Оливер. — Почему от тебя рыбой несёт? — Не знаю, я покупал зелёный лук в магазине. Кажется, на улице было что-то, рыбный дух какой-то. Маркус отправился в спальню, сбросил ботинки, костюм и рубашку, надел старую тренировочную форму, в которой иногда любил ходить дома, и вернулся в гостиную. Сидевшие там люди хранили напряжённое молчание. — Флинт, я надеюсь, ты не обидишься, если мы сначала зададим тебе несколько вопросов, а потом расскажем, что случилось? — спросил Поттер, когда Маркус опустился в кресло и вопросительно посмотрел на него. — С чего бы мне обижаться? Валяй, делай свою работу. — Что ты делал в пятницу вечером, между шестью и семью часами? — Шёл домой с работы. Я всегда в это время пешком домой хожу. — Один? — Ну, там была куча магглов, они все шли по своим делам, но я не могу назвать ни одного имени, если ты об этом. Потом я пришёл домой и не отходил от Оливера до самого утра. Поттер выглядел так, как будто не ложился спать и не менял рубашку по меньшей мере с пятницы. Может, так оно и было. Женщина рядом с ним — кажется, какая-то родственница Алисии Спиннет, — молчала и явно из последних сил боролась со сном. — Олли, сделай одолжение, накрой на стол, аврорам явно надо поесть, да и мне не помешает. Поттер, я слушаю твои вопросы, никаких проблем, спрашивай давай. — Сегодня после четырёх часов дня чем ты занимался? — Сидел у себя в кабинете, читал отчёт врачей, мне его принесли в начале пятого, потом рисовал схемы. У меня там полная мусорная корзина бумажек, если не успели убрать. — Кто-то может подтвердить, что ты находился у себя в кабинете до, скажем, шести вечера? Маркус задумался. — Думаю, нет. Обычно у меня там околачивается Льюис, но вы вызвали его к себе, и он вернулся без четверти шесть, я видел, как в его кабинете зажёгся свет. Ко мне он не заходил. Доуэрти, помощник тренера, ушёл с работы раньше. Разве что мой сын, он заходил в половине шестого, но вы ведь не примете всерьёз свидетельство родственника, верно? — Не то чтобы не примем, — задумчиво ответил Поттер, — просто ему чуть меньше веры. Но если он согласится предоставить воспоминание... — Давайте вы сами с ним поговорите, чтобы точно не было никакого моего влияния. Поттер кивнул. — Знаешь, Флинт, я прежде всего должен попросить у тебя твои воспоминания за это время. — Без проблем, но ты же знаешь, их подпилить — пара пустяков. — Знаю. Возможно, я буду просить тебя ещё о допросе под веритасерумом. — Да что такое случилось-то? — Убили двух игроков «Торнадо Ташилла». — Да ты что? — неожиданно сиплым голосом произнёс Маркус. — Бьюкенена и Кирби. Охотник и ловец, причём очень хороший охотник и весьма неплохой ловец. До матча с твоей командой меньше недели. Всё это время ты убеждаешь команду, что «Торнадо» вам не страшны и никакой Бьюкенен не помешает «Стрелам» выиграть. Я понимаю, что это слишком... грубо и для слизеринца, наверное, оскорбительно, но я должен убедиться, что ты здесь ни при чём, понимаешь? — А пока ты убеждаешься, преступник чувствует себя в безопасности. Хорошо, хорошо, я не мешаю тебе делать твою работу. Что от меня нужно прямо сейчас? — Сходить со мной в аврорат и сдать воспоминания. — Хорошо, идём. Маркус решительно поднялся из кресла. — Олли, не пыхти, мы быстренько покончим с этим, и всё будет хорошо. Прости, Поттер, допрос под веритасерумом не раньше среды, мы с Оливером вчера хорошенько выпили. — Но в среду сделаем это, хорошо? — Непременно. — Вот и славно, идём. — Послушай, Поттер, — сказал Маркус, когда они уже оказались в кабинете главы аврората, — ты ведь не веришь, в самом деле, что это я их грохнул? Это смешно. — Это было бы смешно, — ответил Поттер, пододвигая к нему омут памяти, — но понимаешь, какая штука. Сегодня тело Кирби в весьма... необычном виде появилось посреди Диагон-аллеи, прямо у фонтана. Оно представляло из собой сложную конструкцию, разные части держались вместе благодаря специальным чарам, у которых есть побочный эффект: при их применении вокруг разливается стойкий, почти ничем не снимаемый запах сырой рыбы. Маркус медленно кивнул. — И ты считаешь, что я мог явиться домой, не избавившись от него. — От него сложно избавиться, — мягко возразил Поттер. — Кроме того, с телом явно возились долго, за это время обоняние привыкает к запаху, и он кажется менее сильным. Человек может быть уверен, что полностью устранил запах, а на самом деле это не так. — Я понял тебя. Ну, остаётся надеяться, что до среды никого не убьют. — Мы разрабатываем и другие версии, конечно. Но пока у нас есть только один подозреваемый. Мне жаль, Флинт. — Я понимаю, не извиняйся. Работа у тебя такая, собачья. — Гордость, сомнения... — Поттер говорил будто бы в никуда. — Что будет следующим? Что должно быть следующим? Маркус задумался. — Мне кажется, развязка. Она напрашивается. — Ты думаешь? — Ну да. Гордость, которая заводит человека в жопу. Потом сомнения — удастся ли выбраться? И наконец... рывок? Попытка что-то изменить, а там или удача, или нет. Ну, схема, похоже, такая. Или вот ещё: а вдруг это про вас? Сначала гордость, мол, вы такие умные, всё можете. Потом сомнения — эй, а мы правы или нет? Мы можем или нет? И наконец — вы или найдёте, или нет. — А если это про тебя? — Поттер посмотрел на него в упор. — Гордость — дескать, я всё могу, победа у меня в кармане. Потом сомнения: а вдруг проиграю? И наконец — решение? выбор? — Нет, Поттер, это не про меня. Я не сомневаюсь. — Маркус тоже смотрел прямо в глаза Поттеру. — Я всегда пру напролом. Иногда понимаю, что пру не туда, разворачиваюсь и так же уверенно чешу в другую сторону. Я даже знаю, что это неправильно, просто это ничего не меняет. — Я бы хотел, чтобы это оказался не ты, — честно сказал Поттер. — Я бы хотел, чтобы этого вообще кто-то не делал. Но кто-то убил этих парней. И он ответит. *** Оливер в третий раз вытирал пыль на книжных полках. Совершенно ненужное занятие, но нужно же чем-то руки занять. Он, конечно, не верил, что Маркус мог просто так взять и убить игроков команды-конкурента. Ему нужна была победа, а не устранение соперника до матча. Но в голову лезла какая-то ерунда — о том, как легко слизеринский капитан нарушал правила, как уже после школы, в «Соколах», бестрепетно отправил в нокаут загонщика, понимая, что штрафной принесёт команде меньше вреда, чем захлебнувшаяся атака. Сколько раз вызывал на себя огонь репортёров, выкупавшись голышом в фонтане или объявив о разводе накануне важной игры, — отвлекая от по-настоящему важных новостей. Маркус Флинт был прекрасным стратегом — и совершеннейшим маньяком от квиддича. Как и сам Оливер. И если Оливер не смог бы убить соперника, потому что это лишило бы его чистой победы, Маркусу на чистоту было плевать, его волновали только цифры на табло. Но они ведь знали друг друга тридцать пять лет! За это время кого угодно выучишь как облупленного. Оливер мог быть совершенно уверен, что... Что? Что Маркус Флинт ради победы способен на всё? Раздался приглушённый хлопок аппарации. — Олли, я на кухню! — сказал Флинт из прихожей. Ну, хорошо, допустим, это он убил. Просто предположим. И что дальше? Что сделает он, Оливер Вуд, ветеран «Паддлмир Юнайтед», старший продавец в магазине «Всё для квиддича»? Кого он будет защищать? О, а вот и ответ — в вопросе. Он даже сам себя спрашивает, не что будет защищать — любовь или справедливость, например, — а кого. Живого Маркуса или мёртвых парней. Правду говорят: жизнь со слизеринцем делает любого человека более зелёным. Честные гриффиндорцы должны бы быть за справедливость, а ему хватает сил лишь на то, чтобы оставаться честным с самим собой. Откровенно признать, что он станет защищать... Станет ли? Оливер опустил руку с тряпкой. Как там говорил Гарри? Сомнения? Маркус когда-то сказал: «Сомнения разъедают душу». Нет, дорогой мой, они помогают ей остаться целой. Не поверить сразу и бесповоротно, что ты любишь жестокого и явно чокнутого убийцу. Непоправимый вред душе наносит убийство. Сомнения — нет. Надо просто держаться за это, и всё. Сомневаться из последних сил. Ждать, что Гарри найдёт настоящего убийцу, а он, Оливер, отыщет шпротину, завалившуюся за подкладку пиджака Маркуса. — Ты всё тут торчишь? Ужинать пошли, Олли. Ну что ты, всё ведь уже в порядке. Маркус обнял его, источая запах специй и горячего оливкового масла. — Да, конечно, пошли. Я просто устал, не обращай внимания. Всё хорошо. *** — Он пользуется всё время одним заклинанием, нарезая тело. Это всё, что мы можем о нём сказать? — Марта Спиннет отложила отчёт. — Нет, почему же. Он чуть выше среднего роста, правша, крепкого телосложения, терпелив, с тренированными мышцами и хорошо развитой средней и мелкой моторикой, — отозвался Гарри. — А ещё мне ответили магглы, я отправил им кое-какие наши материалы, и они сказали, что у него тёмные волосы, в момент первого убийства он был в тёмно-сером твидовом костюме и, по-видимому, кожаных туфлях с кожаной же подошвой. Это описание похоже на Флинта — и ещё на пару сотен человек. — Откуда такие сведения? — недоверчиво спросила Марта. — Магглы работают с техникой, которая может определить и не такое. Жаль, имя и адрес она не указывает. Есть ещё кое-что: эти убийства действительно не первые. У нашего красавца немалый послужной список, магглы десятый год его ищут. Несколько серий по три аналогичных убийства, совершённых в разных городах с перерывом в два-три года. — Названия... произведений повторялись хоть раз? — Никогда. Но каждый раз это была своего рода законченная сюжетная канва. Он каждый раз рассказывал историю. Я сейчас изучаю все эти дела, там масса информации, мне понадобится время. Но первая серия была совершена в Йорке и окрестностях... В общем, помните тот дикий сезон восьмого года, когда до последнего матча не было ясно, «Сороки» или «Сокола»? — «Сокола» тогда проиграли в финале, — кивнула Марта. — Да. Это был последний матч Флинта, он тогда страшно злился, на журналистку наорал... В общем, убийства начались тогда. — Ты думаешь, это Флинт? — Марта смотрела на него вопросительно. — Я не знаю. Я думаю, что это может быть Флинт. А может быть кто-то, кто хорошо знает Флинта. Горячий поклонник, так сказать. Есть у меня пара мыслей... Я ещё почитаю, и мы обсудим, хорошо? Гарри искренне надеялся, что ему дадут достаточно времени, чтобы понять. Было ужасно стыдно, что он позволил себе отрубиться на целую ночь. Возможно, это будет стоить жизни кому-то... Третьему. *** — Из «Торнадо» сбегают игроки, — мрачно сказал Доуэрти. — Если так дальше пойдёт, нам играть не с кем будет. Сегодня утром Фрезер сказал, что берёт тайм-аут на месяц, и если кто-то захочет его перекупить, подпишет контракт. — Не могу его осуждать, — буркнул Корнелиус. Вся команда собралась в кабинете Маркуса; его это бесило. Народу набилось, как сельдей в бочку, и все чего-то хотели именно от него. Чего, интересно? Чтобы он сам сыграл с «Торнадо» вместо своей команды? — Об этой игре говорят всякое, — наконец взял инициативу в свои руки Мастерс. — Мол, мы выиграем, потому что у «Торнадо» никого не останется. Мол, это избиение младенцев. Мистер Флинт, сэр, что нам делать? Если мы не выйдем на игру, то потеряем очки. Если выйдем, потеряем репутацию. — Что за чушь?! — вскинулся Маркус. — Если мы не выйдем на игру, то оскорбим «Торнадо». Вот что, раз вы все явились сюда и ждёте от меня решения, слушайте моё решение. Я сам поговорю с тренером «Торнадо». Если он захочет перенести матч, я соглашусь. Если нет, мы будем играть, ясно? Это его команда, пусть он и решает. — Он не захочет переносить, — мрачно сказал Льюис. — Он гордец. — Это его дело, — отрезал Маркус. — Я не нанимался ему сопли подтирать, мне вас хватает. А вы будете играть как следует, оказывая противнику уважение. Всё, теперь пошли все вон отсюда, разминаться пора. Что за детское отделение святого Мунго вы здесь устраиваете? Кыш! Когда команда вымелась наконец из его кабинета, он пошёл к камину и, всё ещё кипя от негодования, позвал Йена Макферсона, тренера «Соколов». — О, приветствую, коллега, — ответило лицо человека, которого он привык называть «сэр». — Что-то стряслось? — Мои развели сопли по поводу «Торнадо». — Кажется, их сейчас все развели, — вздохнул Макферсон. — Вот ведь не повезло ребятам. — Слушай, может, одолжишь им кого-нибудь? А то нехорошо как-то, вроде как мы против одноногих выходим. Макферсон помялся. — Знаешь... Я боюсь. А вдруг моего тоже... Ну, ты понимаешь. Пусть найдут того, кто это делает, тогда я первый свяжусь с Дримкаслом. У меня как раз хороший ловец на скамье запасных штаны протирает, я б им его в аренду сдал. — Накануне игры? — буркнул Маркус. — Толку им от него? — Флинт, я понимаю, о чём ты, но подставлять своего парня под... такое не стану, уж извини. — Ладно, я понял. Ты прав, конечно. Прости, что дёрнул неурочно. — Ты прости, что не могу помочь. Маркус вернулся за стол. Вообще, если подумать, всё складывалось хорошо. Хотя и немного хреново. К лучшему. Всё к лучшему. *** Когда история подходит к кульминации, её темп ускоряется. Персонажи начинают бегать, кто испуганный, кто вдохновлённый, совершать резкие движения и опрометчивые поступки. Вообще начинает многое происходить, и автору остаётся лишь слегка корректировать процесс, чтобы в результате все эти порывы и суета привели к той самой картине, которую он хочет видеть в финале. Это вообще невероятно увлекательно — писать сценарии. Итак, остался последний штрих, толчок, который вбросит историю в кульминацию и заставит покатиться к развязке. Он разрезал туловище одним резким взмахом от горла до промежности, раскрыл и смотрел, как агония заставляет внутренности вывалиться наружу. Это было именно то, чего он хотел. Когда всё наконец закончилось, он аккуратно вынул сердце и отложил в сторону. Установить туловище вертикально было непросто, но он справился. Аккуратно сложил по-турецки ноги, обрезав всё лишнее, что мешало устойчивости. Пристроил сверху руки, так, чтобы со стороны казалось, будто человек так настойчиво протягивал их вперёд, что они отделились от тела, и вложил в них сердце. Обрезки тела смешал с кровью и аккуратно написал: «Откровенность». Потом аккуратно левитировал получившуюся скульптуру на подготовленный каменный постамент перед министерством магии и зашагал прочь. За развязкой надо наблюдать с удобной позиции. *** — Я проспал, — зевая, сообщил Маркус. — Ты чего меня не разбудил? Оливер сидел у камина и читал «Ежедневный пророк». Колдофото жутких скульптур, сделанных из трупов, были зачарованы так, что их надо было специально проявлять: слишком жуткое зрелище. Но Оливер проявил. Он должен был знать, в чём аврорат подозревает его Маркуса. Он должен быть знать, в чём сам подозревает... Нет, не так. Знать, что Маркус, возможно, мог совершить. Это было чудовищно. Страшно и просто одновременно. Оливеру чудилось, что он видит свою собственную историю. Гордость — они с Маркусом вместе, прочная стена из их переплетённых тел, масса всего стала неважным, принесена в жертву их счастью, и он, Оливер, гордится своим Маркусом, его успехами, реализацией его мечты. Вот они, узнав, что в маггловской Британии разрешили однополые браки, немедленно выправляют себе документы и летят жениться — Маркус тогда всего полгода как развёлся, но разве это имеет значение? Вот они выигрывают кубки, по очереди, как по заказу: сначала «Сокола», потом «Паддлмир Юнайтед». Вот Маркуса приглашают в сборную. Вот они оба, уже давно звёзды, стоят обнявшись и тянутся к кубку, которого Англия не получала столько лет, — к кубку чемпионов мира. Покупают друг другу одежду, понимают друг друга с полуслова... Они — идеальная семья. Оливер гордится тем, как они живут. Гордится собой, Маркусом. Но умирает бедолага Бьюкенен — и на смену гордости приходят сомнения. Нет уж, убийца прав: откровенность лучше. Сомнения могут казаться полезными, но на самом деле... — Олли, что случилось? — Здесь... Пишут об этих убийствах. Присядь, нам надо поговорить. Секунду назад Маркус сонно зевал. Сейчас это собранный хищник, настороженный, готовый к прыжку. — Оливер Вуд, ты что, правда веришь, что я... — Погоди. Дай мне сказать, ладно? Я не хочу этих... обычных разговоров, я хочу поговорить откровенно. Просто начистоту, и всё. — Хорошо, я тебя слушаю, — Маркус медленным, плавным движением сел прямо на пол, задрал голову, глядя Оливеру в глаза. — Здесь пишут, что первое тело... Там было зелье на основе розового масла. Помнишь, от тебя пахло розовым маслом? Откуда оно, Маркус, ты же никогда не пользовался ничем подобным? — Олли, я без понятия. У соседа цветёт декоративная полынь, у меня на неё чудовищная аллергия, нос мгновенно закладывает. Я часто чихаю у дверей, ты заметил? В доме быстро проходит, но не сразу. Я не знаю, о каком розовом масле ты говоришь. — Когда к нам приходили авроры, ты сказал, что на улице пахло рыбой. Я вышел на крыльцо, пока вы говорили, и прошёл до самого магазина мистера Блэкериджа. Ровно столько, сколько прошёл ты, только туда и обратно. Там нигде не пахло никакой рыбой. — Когда я подходил к дому, у самого крыльца был такой запах, как будто у нас тут рыбный магазин. Но мне нос буквально сразу заложило, я... — Я вышел почти сразу, Маркус! — Оливер сорвался на крик. — Почти сразу! Не пахло там ничем! — А тебе не кажется странным, например, что аврорат вообще слил это всё «Пророку»? — Это не аврорат. Точнее, аврорат уже не мог молчать. Второе тело появилось из ниоткуда посреди Диагон-аллеи, третье сегодня утром нашли перед министерством, журналисты насели на авроров и вытребовали колдофото из дела. — Третье? — Да, сегодня утром! Говорят, это вратарь «Торнадо». — Но Оливер, я же всю ночь... — Маркус осёкся. — Вот именно! Ты всю ночь! А вечером уговорил меня принять снотворное зелье! Или это не ты был? Послушай, я просто хочу... Хочу знать, понимаешь? Просто знать. Я... понятия не имею, что сделаю с этим знанием, но оно мне нужно. Мы с тобой хорошо знаем друг друга, Маркус, неужели я должен объяснять? Да, я верю, что это мог быть ты. Теоретически. Ты мог. У тебя нет тормозов. Я сижу здесь, читаю эту статью и думаю: вот сейчас придут авроры, станут спрашивать... Смогу я прикрыть тебя или нет? — Не надо меня прикрывать! — Маркус вскочил, заметался по комнате. — Я не делал ничего, клянусь тебе! Я никого не убивал, понимаешь? Никого! Послушай, Олли, — он остановился, присел на корточки перед креслом, заглянул Оливеру в глаза, — мы с тобой столько лет вместе. Неужели ты не заметил бы, что я тебе вру? — Заметил бы. Потому и не спрашивал. Я не хотел знать правду. А сейчас хочу. — Вот, говорю тебе правду. Это не я. Это кто-то другой. У меня нет ответов на твои вопросы, но это не я. Сегодня у меня встреча с Поттером, ты ведь помнишь? Глотну веритасерума, поговорим. Веритасеруму ты поверишь? — Я хочу верить тебе. — Верь мне. Это не я. Они смотрели друг на друга в упор, взбудораженные, злые. Оливер помнил этот взгляд с детства. Когда ему было пятнадцать, обычно он означал, что сейчас в рёбра Оливеру полетит бладжер. Когда двадцать — что они снова поругаются. Когда тридцать — что ему заколотят ещё пять квоффлов, не меньше, даже если это будет стоить охотнику Флинту сломанной руки. В сорок он просто отвечал таким же взглядом, открытым и злым, и они шли трахаться. Жаль, сейчас было совсем не до траха. — Я знаю, — сказал он просто, — ты не мог бы мне соврать. Ты никогда не мог, и не пытался даже. Это была правда. Случалось, конечно, что Маркус врал в его присутствии, но ложь всегда была... очевидна. Что-то вроде: «Конечно, моя команда не нарушала правил, сэр! Мои ребята бы никогда не сделали этого!» — Ты успокоился? — Маркус смотрел требовательно, и Оливер видел, как злость в его взгляде разрастается, превращаясь в ярость. Вот теперь его зацепило. Вот теперь убийца оскорбил его лично. — Да, я успокоился. Это не ты. Хорошо. — Оливер усмехнулся. — Мне не надо делать сложный выбор. — Дашь газету? Хочу понять, что там случилось. Он молча протянул Маркусу «Пророк». Тот пробежал глазами последнюю треть статьи; его кривая улыбка очень походила на оскал. — Откровенность, значит. Ну, попробуем. А вдруг откровенность действительно сработает? Маркус вернул газету и поднялся — легко, словно ему не шёл пятый десяток. — Не волнуйся, Олли, если я заставлю тебя делать неприятный выбор, ты узнаешь об этом первый. И я рассчитываю на ответную... откровенность. Он взмахнул палочкой, призывая пиджак, и, наскоро пригладив волосы пятернёй, бросил в камин летучий порошок. — Кабинет главы аврората. *** — Нет, — Гарри Поттер поднял руку в предостерегающем жесте, — сейчас не вы будете задавать вопросы, а я буду сообщать вам важную информацию. И я хочу, чтобы вы пустили мои слова в эфир дословно — и вы, уважаемые представители радио, и вы, не менее уважаемые сотрудники «Ежедневного пророка». — Да, мистер Поттер, — прощебетала совсем юная ведьма, на груди которой красовалась большая эмблема радиостанции, — вы уже в прямом эфире, говорите. У нас как раз новостной выпуск. — Сегодня утром, — Гарри смотрел прямо в объектив, зло и уверенно, — убийца оставил нам очередное послание — к сожалению, для него его жертвы являются всего лишь посланиями, сообщениями, которые восхищённая публика должна расшифровывать. Он написал: «Откровенность». Это именно то, чего ему не хватало долгие годы. И я выскажусь сейчас предельно откровенно — как он и хотел. Любой убийца на самом деле в глубине души мечтает, чтобы его поймали. Это известно всем, кто достаточно долго ловит преступников. Он оставляет зацепки, но иногда их не замечают. Так вот: я заметил. Слышишь меня? Я прочёл то, что ты мне написал. Я не сидел напыщенным гордецом, уверенный, что разберусь во всём сам. Я не ломал голову в бесплодных сомнениях. Вместо этого я откровенно рассказал о своей беде своим коллегам по всему миру и попросил об ответной откровенности. И теперь я знаю о тебе всё. Я прочёл все твои письма. Мне не хватает маленькой детали, которую я вот-вот получу — благодаря откровенности других людей. Жди меня, тебе недолго осталось ждать. — Вы правда считаете, что ему это принесёт облегчение? — спросила Скитер. В её голосе насмешка соседствовала с недоверием. — Я уверен, — серьёзно ответил Гарри, немигающим взглядом гипнотизируя камеру. — И ему, и всем нам. А теперь извините, мне нужно работать. Он вернулся в свой кабинет; там ждали Марта с докладом, Тимберли с флаконом веритасерума и Маркус Флинт. — Ты рано, — сказал Гарри. — А чего тянуть? — пожал плечами Флинт. — Мне на работу надо, и интервью на сегодня назначено. Вдруг ты вытащишь из меня что-то, о чём я и не подозреваю. — Я уже, — Гарри устроился за столом. — Но если ты всё ещё не возражаешь, допрос под веритасерумом отменять не станем. Лишних доказательств не бывает, особенно если это доказательства невиновности. — Сэр, — у Марты лихорадочно блестели глаза, — вы знаете, кто? — Пока нет. Я знаю другое. — Что это не я? — поинтересовался Флинт. — Вроде того. На, прочитай внимательно и подпиши, а я пока расскажу. Тебе тоже стоит знать. Я тут своим рассказывал, я послал везде запросы, и мне ответила маггловская полиция, а сегодня утром они переслали мне ответ французских коллег на запрос, который послали уже они. Так, я всех запутал. Я послал запросы магам Европы и британским магглам. Магглы ответили, что похожие убийства у них были, и в свою очередь послали запрос европейским магглам. Им ответили французы, они переслали ответ мне. Итого наш убийца изготовлял такие вот скульптуры, сериями по три, в среднем раз в три года. Обычно в Британии, один раз во Франции. Там много подробностей, но есть одна, которая показалась мне особенно важной. После этих убийств обязательно кого-нибудь ловили. Кого-нибудь, на кого указывали все улики. Был суд, выносился обвинительный приговор. Во Франции человек так до сих пор сидит. В Британии после очередной серии наконец все дела свели воедино и выпустили осуждённых. Понимаете, о чём я? В общем, одно из двух: или убийца действует по схеме, подставляя Флинта, — Гарри усмехнулся уголками губ, — или ему наконец всё надоело и он хочет, чтобы его поймали. Думаю, сейчас мы это узнаем. Я видел кое-что в твоих воспоминаниях, Флинт. Полагаю, мне хватит этого, чтобы задать правильные вопросы. Флинт кивнул и поставил размашистую подпись на магическом контракте. — Давайте поскорее, я правда тороплюсь. Гарри подал знак Тимберли. Тот демонстративно распечатал веритасерум, отмерил дозу, вылил в стакан, наполнил его водой, размешал. Флинт выпил, как полагается: не залпом, а в несколько приёмов. — Тебя уже допрашивали под веритасерумом? — как бы между прочим спросил Гарри. Флинт кивнул. — После войны. Тогда многих допрашивали, про кого непонятно было, мол, на чьей стороне был, кому сочувствовал. Поттер, я знаю, что положено ждать инструктажа, но время — деньги. А вдруг этот псих ещё кого-нибудь грохнет. — Не грохнет, у него серии по три убийства. Но теперь, надеюсь, он допрыгался. Тихо зазвенели часы: минута прошла, действие веритасерума началось. — Итак, мы приступаем. Маркус, как ты чувствуешь, оно уже работает? — Я бы для верности подождал ещё немного, у меня вес, знаешь ли, не как у семнадцатилетнего. Но сладкий привкус на язык пошёл уже. — Хорошо, разомнёмся пока. Ты знаешь о третьем убийстве? — Да. — Когда узнал? — Сегодня утром. Оливер читал газету, там написано про все три. Я прочёл всё про... «Откровенность». — Когда ты в последний раз видел Фостера, вратаря «Торнадо»? — Зимой, на вечеринке в честь окончания сезона. Гарри кивнул. Флинт ответил без заминки: то ли ждал вопроса, то ли веритасерум уже действовал. Ну, это было легко проверить. — Когда ты забил Оливеру последний квоффл? — Шестого декабря восьмого года, — Флинт довольно оскалился. — Это была хорошая игра. — А предпоследний? — Тогда же, — весело ответил он. — Я ему тогда четыре заколотил. — Сколько гостей было на вашем последнем дне рождения? — Восемнадцать. Работает уже, Поттер, точно тебе говорю. — Я вижу. Доказательства нужны. Ты знаешь, кто убил Бьюкенена, Кирби и Фостера? — Нет. Это не я. — Когда мы разговаривали в прошлый раз, от тебя пахло рыбой. Откуда этот запах? — Очень сильно воняло у дверей. Я подумал, Оливер решил с чего-то рыбу почистить и выкинул потроха. Оливер говорит, вышел почти сразу и никакого запаха не было, но я его чувствовал, хотя нос и был заложен. — Почему был заложен нос? — У меня аллергия на полынь. Когда она цветёт, у неё пыльца такая, ну, специфическая, аллергия у меня на неё. А у соседа клумба ею по периметру обсажена. Там всякое растёт, и полынь тоже, и прямо у моего забора. — У которого соседа? — У Фрэнка Ранкина, мой дом номер тридцать, его — тридцать два. — И давно эта полынь появилась у него? — С месяц назад. — Раньше он когда-то высаживал у себя полынь? — Нет. Или сажал достаточно далеко от моего забора. Гарри со значением посмотрел на Марту. Та медленно кивнула. — Когда и где вы познакомились с Фрэнком Ранкином? — Мне было двадцать два, он подошёл за автографом после игры с «Осами». Я тогда не знал, как его зовут. — И часто ты давал ему автографы? — Ещё восемь раз. — И во Франции? — Да, на чемпионате мира, который мы выиграли. — Когда он поселился рядом с вами? — Восемь лет назад. Тогда маггла, жившая в тридцать втором доме, умерла, и участок продавали. Он купил. — Хорошо, у меня больше нет вопросов. Спасибо, Флинт. Тимберли, проводи его, чтобы он не попался прессе, пока не окончилось действие веритасерума. — Поттер, — сказал Флинт, поднимаясь, — ты можешь объяснить мне зачем? Гарри вздохнул. — Не знаю, — честно признался он. — Я имею в виду, не знаю, поймёшь ли ты. Это очень свёрнутая логика. В общем, ему нравится писать судьбы, как книги. Эти убитые... Они просто чернила, или слова в рассказе, если хочешь. Он пишет судьбы тех, кого обвиняет потом в убийствах. Нашими руками, ну, или руками маггловской полиции, не имеет особого значения. У него должно быть много родни среди магглов: в маггловском мире у него нашлось много людей, судьбы которых ему было интересно написать. Тебя он тоже... вписывал в сюжет. Давно. Эта серия убийств у него пятая, и только одна совершена там, где тебя не было и близко. Фанат, что и говорить! — У него брат сквиб, насколько мне известно. Ну, если он мне правду говорил, — уточнил Флинт. — Возможно. Мы выясним. Видишь ли, он слишком привык убивать в маггловском мире, там не просмотришь чужую память. А на твоих воспоминаниях очень чётко видно: когда ты подходишь к двери, он стоит у окна своего дома и внимательно смотрит. Ты приходишь домой пешком каждую пятницу; думаю, он просто смазал розовым маслом ручку двери, зная, что ты не заметишь из-за аллергии. И запах рыбы... Это довольно легко сделать чарами. Что случилось сегодня ночью? Ведь случилось что-то? — Мы с Оливером поругались на веранде, — мрачно ответил Флинт. — Он не мог заснуть, я орал: «Снотворного выпей, тебе на работу завтра!» Гарри кивнул. — То есть выходит, ты ему прямо сообщил, что на эту ночь у тебя нет алиби. — То есть Фостера из-за меня. Вроде как по моей вине. Это не было вопросом. Гарри посмотрел на Флинта немного удивлённо: он всегда казался таким... не обременённым морально-этическими нормами. — Нет, Флинт. Преступление совершается по вине преступника. А если преступник псих и решил, что убьёт первого, кому улыбнётся продавщица, — это не проблема улыбчивой продавщицы. — Но трое парней из «Торнадо» умерли просто потому, что какой-то парень фанател по мне? — Нет. Трое парней из «Торнадо» умерли просто потому, что какой-то парень возомнил себя хозяином их жизни. Это только его вина, запомни хорошенько. — Да, Поттер. Я запомню. Спасибо. Флинт вышел, сопровождаемый притихшим Тимберли, а Гарри снял очки и потёр переносицу. — Идём, Марта. Он ждёт нас. — Думаете? — Уверен. Быть чудовищем тяжело, Марта. Не всегда удаётся победить его в себе, но оно всегда делает тебе больно. Марта посмотрела на Гарри с сомнением, но ничего не сказала, просто зачерпнула летучий порошок и произнесла адрес. *** — Суперинтендант Мэтью Ли, — представился кряжистый чернокожий маггл. — Гарри Поттер, — ответил Гарри, пожимая ему руку, — я вроде как начальник полиции на ваши деньги. — Кто будет вести допрос? — Давайте вы. У вас он больше совершил, наверное, у вас и вопросов больше. — Как вы его взяли? В голосе у опытного детектива — хорошо скрытая досада. — Вы бы не смогли, — признался Гарри. — Это наши супергеройские технологии. Он действительно очень хорош. — Он признался? — Да. — Этого следовало ожидать. Слишком долго всё тянется. — Да. Когда Гарри с Мартой прошли в дом Ранкина по каминной сети, он встретил их удивлённой улыбкой и ехидным: «Да неужели?» Марта призналась потом, что для неё это и было самым страшным. — Он просто сидел и ждал, пока его найдут, а раз не ловят, убивал снова и снова? — У неё тряслись руки, в руках трясся стакан с успокаивающим зельем. Гарри очень хотелось выдумать что-нибудь, чтобы ей стало легче, но он просто ответил: — Да. Фрэнк Ранкин ждал в допросной комнате, пока суперинтендант маггловской полиции распишется везде, где положено. Потом Гарри открыл дверь, и они с Мэтью Ли заняли места за столом. — Ты ведь расскажешь нам всё, парень? — полувопросительно, полуутвердительно сказал Ли, сверкнув белками глаз. — Ты ведь писал все эти истории ради того, чтобы мы знали их, верно? — Да, — Фрэнк Ранкин оживился, поднял голову, встретился взглядом с магглом. — Я хотел, чтобы они ожили не только у меня в голове, но вы раз за разом оказывались слишком тупы, чтобы сложить слово из букв! Красота искусства — не для всех. — Как и красота полёта? — мягко спросил Гарри. — Вот, вы понимаете, — Ранкин радостно улыбнулся ему. — Вы понимаете! Он так летал... Как звезда! Они все летали, как звёзды, а звёздам положено закатываться красиво, разве нет? Последний полёт, смелый росчерк на небе, после которого никто не останется прежним, понимаете? Гарри и его маггловский коллега синхронно кивнули. В жизни каждого из них было немало таких моментов, после которых никто не мог остаться прежним. И если повезёт, какие-то из этих моментов им удастся предотвратить. Может быть. *** — Вот ещё, — фыркнул Дримкасл, — у меня что, один ловец, что ли, или один охотник? Конечно, мы решили играть. «Сканторпские стрелы» мои ребята сделают и без вратаря вовсе, если понадобится. Щёлкнула вспышка. — Как вы считаете, — спросил молоденький журналист, — ваш теперешний состав готов к игре? Спортсмены сработались? — Вполне, и Скотт Фишер рвётся в бой, он уже устал в запасе сидеть. Сегодня мы выиграем, максимум за пару часов. Негоже утомлять зрителей в самом начале сезона. — А вы что скажете, мистер Флинт? Ваши парни готовы к игре? Маркус воинственно задрал подбородок. Щёлкнула вспышка. — Мои парни долго ждали этого дня. Да, они более чем готовы надрать задницы нашим уважаемым противникам. Надеюсь, «Торнадо» умеет проигрывать так же достойно, как выигрывать. Дримкасл хищно оскалился. — Надейся. Судья подал знак, и обе команды поднялись в воздух. Маркус приложил ладонь ко лбу и внимательно следил за игрой. Светло-голубой костюм сидел на нём идеально.