Odor

Джим никогда не: 1.Воспользуется одеколоном. 2.Забудет сделать глубокий вдох,где бы он не оказался. 3.Влюбится. По сути, это было его хобби. Делать глубокие вдохи. До головокружения, до игл в легких. Ведь только так можно было почувствовать весь букет ароматов, которые его окружают. По крайней мере, нос еще ни разу его не подводил. Ни в выборе вина, ни в выборе клиента. Ни разу. Да и что ему терять? Круг приближенных лишь пожимал плечами. Они давно привыкли, что их босс ненормальный. Конченный псих. И именно по этой причине Джим мог позволить себе днями пропадать антикварных лавках, до истерической дотошности и двух с половиной часов в поисках хорошего кресла. Есть что-то благородное в запахе мыла и свечей, в отличии от вещей, сошедших с конвейера заводов хотя бы в середине ХХ век. Ацетон, бензин, пластмасса, хорошо "припудренная" ароматизатором "ваниль". По этой же причине, услужливо снимая с кого-то пальто, Джим мог слегка повести головой, чтобы уловить тонкий аромат до последней ноты. Именно по этой причине Джим никогда не позволит себе влюбиться. Мокрая земля, металл, кровь.Вот как пахнет любовь. Отвратительно тяжелый запах, пластом оседающий в легких.Хочется вывернуть себя наружу, лишь бы избавиться от него. Свобода пахнет по-другому. Власть, гордость тоже. Совершенно иначе. Джим был поражен, как настолько простые запахи могут создавать настолько потрясающую симфонию. И как настолько заурядный человек может так потрясающе пахнуть. Эстетизм Мориарти долго не позволял смотреть на отставного полковника. Рыжие коротко подстриженные в какой-то дешевой парикмахерской волосы, колючая щетина, запущенная до такой степени, что скоро она превратиться в кудрявые заросли, кожа, шершавая настолько, что ей можно оттирать кастрюли. Боже. Но запах. Он заставляет придвинуться ближе. Нервное постукивание пальцев несло запах кожи и железной дисциплины. Шрамы, которыми исполосованы не только руки, но ,видно, и все тело, пахли дубом, полем в жаркий летний день и желанием к ним прикоснуться, пересчитать все до одного. Огонь в глазах, когда снайпер смотрел через прицел винтовки, пьянил запахом хорошего шотландского виски и дикостью. Джим долго ломал голову, думая, что, ну что могло его зацепить в этом грубом, бесцеремонном немце, пока однажды вечером, утопая в тоннах бумажной волокиты, не сделал глубокий вдох. Мурашки разрядом тока кусали спину, а в легких теперь, словно перышко, медленно, легко и плавно оседал запах мокрой земли. Или же это Лондон снова над кем-то плакал?