Сила.

– Потому что я сильнее, чем Лекса, – говорит Луна с непоколебимой уверенностью в голосе, которую тут же разрушает сильный удар в лицо. Кларк бьет ее, даже не пытаясь сдерживаться. Не ладонью – и наотмашь, а сжатым до побелевших костяшек кулаком, что мажет по скуле и уходит к подбородку, распускаясь там полным огня и боли цветком. Внутри Ванхеды все бурлит, кипит, клокочет – как так можно, как так можно, черт возьми, нести эту чушь и искренне упиваться каждым словом, – и каждое же из них она готова вбить этой наглой землянке обратно в глотку, оставив лишь крошево зубов и кровавые слюни. – Замолчи сейчас же, – рычит небесная далеко уже не принцесса и снова бьет, но куда-то в корпус, и удар выходит глухим и каким-то бестолковым, – слышишь, замолчи! И Луна молчит – но улыбается едва-едва заметно, и ее полные сочувствия и снисхождения темные глаза не отрываются от налитых гневом глаз Гриффин, что хочет теперь вырвать, выдавить и попросту растоптать их по железному настилу: слишком уж не к месту эта девушка считает себя библейской мученицей. – Ты сбежала с Конклава, и не тебе говорить о силе. Удар. Еще удар. И еще. И никто не приходит на помощь: чересчур тихим выходит их одностороннее сражение, заглушаемое окончательно пьяными песнями морского народа, треском разведенных костров и тревожным гомоном чаек, что воронами кружат над когда-то нефтедобывающей платформой. – Не Лекса ли сбежала с горы Везер? – безрассудно сипит Луна, когда пальцы Кларк смыкаются на ее горле с такой силой, что еще немного, и рассыпятся в пыль шейные позвонки. Ванхеда моргает, смывая на секунду пелену безумия с помутневшей роговицы глаз. Черноволосая странная. Очень странная, страннее всех встреченных на ее пути землян, чьи ритуалы и обычаи до сих пор повергают в шок гораздо более цивилизованных Скайкру, и тело ее, сильное и гибкое под традиционной одеждой своего клана, бездействует, снося покорно все издевательства. Луна будто сама издевается этим над Гриффин, как бы говоря – смотри на меня, жалкая девка, я выше этого, выше всего, что ты можешь мне предъявить, – и ее внутренняя правота разрывает небесную на части. Трус уверен в своей храбрости, слабак упивается мыслями о силе, беглец рассуждает о тактике отступления, а целая и невредимая Луна, воплотив в себе всех троих, становится любимым и почитаемым лидером людей моря, пока пошедшая до конца Лекса безликим серым пеплом проносится по небу с ветром и дождем. – Заткнись, – усиливает хватку блондинка, но жалкие просящие нотки все же проскакивают через гнев, ведь слушать это невозможно и больно, намного, гораздо больнее, чем сейчас землянке, что вновь улыбается, как в насмешку, и улыбка эта не стирается и тогда, когда ее опрокидывают на покрытый металлом пол и мягкие рыболовные сети. Запах несвежей рыбы и водорослей забивает ноздри, левый сапог путается в мотке крючков и веревок, а слезы мажут по губам солью, и Ванхеде требуется несколько секунд, прежде чем понять, что плачет из них двоих она. – Тварь, – царапают нёбо с трудом сдерживаемые истеричные рыдания, и прозрачные капли слез, собираясь на дрожащем подбородке, срываются вниз, падая на подбородок и губы Луны. Та пробует их, собирая лениво языком, чуть жмурится: – А ты на вкус не менее жалкая, чем на вид. И смеется – громко, неестественно, неумело, словно бы не смеялась уже невесть сколько лет. Этим же смехом она и давится, когда опять сжатая в кулак рука Кларк впечатывается в ее челюсть, и в глотке булькает и пузырится черное, выплескиваясь изо рта. Черные волосы, черные глаза, черная кровь, и душа у Луны, наверное, тоже черная, и небесная в отместку склоняется коршуном и медленно проводит языком по приоткрытым потрескавшимся губам, проталкиваясь внутрь. Гладкая влажность зубов, тепло дыхания и терпкая сладость; Гриффин ощущает все это так четко и ясно, как не ощущала никого и никогда, и ждет хоть какого-нибудь ответа или просьбы остановиться… но землянка стоически молчит. – Кто бы говорил, – хмыкает Ванхеда, демонстративно сплевывая, и теперь криво улыбаются обе. – Хочешь лизнуть меня где-то еще? – спрашивает Луна, и это звучит как чистой воды сумасшествие, но не Кларк ли несколько секунд назад в каком-то смысле целовала ее? Кларк не хочет. Кларк спала в своей жизни всего с двумя девушками, и лишь дважды, и только последний свой раз она хочет сохранить в физической памяти как можно дольше. Кларк думает – какого черта? – и целует Луну уже по-настоящему, не зная, кого именно – себя или ее – хочет наказать подобным образом. Или вопрос в том, кого сильнее?.. Небесная раздевает землянку: чрезмерно торопливо, так, чтобы не передумать или, по крайней мере, не начать думать, ведь в некотором роде происходящее здесь можно назвать изнасилованием. Задирает на живот длинную поношенную юбку, расстегивает пуговицы на жилете, обнажая грудь, устраивается между разведенных податливо ног и смотрит-смотрит-смотрит. У Луны на лице ни грамма сомнений или страха, но и той треклятой улыбки тоже больше нет. Улыбаться перехотелось и Гриффин – слишком уж серьезное и спонтанное выливается из односторонней драки двух практически незнакомых людей, объединенных лишь именем Лексы. Но вот незадача: если Ванхеда любила Лексу, а Лекса любила ее, то к черноволосой она испытывает только ненависть, и это, кажется, взаимно. С точки зрения землянки чужаки из космоса вторглись в ее дом, принося вместо белого флага страшные вести и неуместные требования, грозящие разрушить до основания привычный уклад их почти отшельнической жизни. С точки зрения небесной лидер морского клана отстраняется от борьбы за выживание, пытаясь позорно сбежать от ответственности еще раз. Точки эти – полярно разные, не пересекающиеся ни в далеком прошлом, ни в обозримом будущем, и решения, устраивающего их обеих, не существует в природе, где слабый подчиняется сильному и никогда не бывает наоборот. Кларк чувствует – она сильнее, и Луна, должно быть, подсознательно знает об этом, но опасно огрызается, и дело тут совсем не в силе человеческого тела или умении сражаться, просто одна из них умеет принимать и признавать совершенные ошибки, в то время как вторая прячет голову в песок. Кларк уверена – с двумя настоящими лидерами такой ситуации бы никогда не произошло. С Лексой бы такого никогда не произошло, и об этом черноволосая знает тоже. – Что, неужели передумала? – интересуется она, стремясь оставить последнее слово за собой. И Гриффин отдает ей это право. Вместо ответа блондинка перемещает руки со своих колен на чужие и неспешно ведет их вверх по бедрам. Кожа у Луны красивая – загорелая, гладкая, мягкая, совсем не такая, какая должна быть у воина. Луна в принципе красивая с ее большими глазами, густой копной непослушных волос и довольно соблазнительными изгибами, но она и в подметки не годится ей. Образ Командующей встает перед глазами точно так же, как не так давно – пелена ярости, и прогнать их одинаково трудно. Ванхеда мотает головой – уходи, не время, я не собираюсь сравнивать вас, как товар на базаре, – и ценой невероятных усилий видение оседает дымкой где-то на сетчатке, ощущаясь незримым присутствием. – Призраки из прошлого? – усмехается землянка, возвращая Кларк в реальность. Реальность нравится небесной немногим больше Луны, а ту, очевидно, устраивает все, и она скрещивает лодыжки за спиной Гриффин и слегка ерзает, как бы говоря – чего ты медлишь? Это не нетерпение – упаси Бог одной захотеть другую, – но необходимость: быстрее начав, быстрее (за)кончишь, и Кларк облизывает свои пальцы, справедливо опасаясь предоставлять это черноволосой – откусит, и надеясь, что этого будет достаточно. В конце концов, вряд ли землянка хоть сколько-нибудь возбуждена. Но Ванхеда ошибается. Когда она осторожно касается ее там, где не коснулась бы раньше и под страхом смерти, то думает, что Луна, наверное, мазохистка – до того резкий диссонанс вызывают расцветающие на лице синяки и окутывающая пальцы теплая влажность. «Ну, хоть кого-то из нас заводит эта ситуация», – думает блондинка, изо всех сил пытаясь не засмеяться. Какая дикость – с десяток минут назад небесная собиралась разорвать лидера морских в клочья, ведомая пульсирующими в висках кровью и гневом, а теперь ощущает ее изнутри и отчаянно пытается убедить себя, что эти действия имеют хоть какой-то смысл и не усугубят и без того непростое. Отступать все равно уже поздно, нельзя, и Гриффин подается – вперед и внутрь, заполняя собой до предела и низкого гортанного стона, срывающегося на шипение, когда Луна голой спиной проезжается по ребристому железу пола, раздирая кожу; ощутимо, но не так уж и больно, да и землянка, как заметила Ванхеда, любила подобные контрасты. Свидетельством тому служит следующий за шипением короткий полувсхлип-полувздох черноволосой, от которого приподнимается соблазнительно ее грудь, и Кларк, решившись, накрывает свободной ладонью упругое правое полушарие, зажимает, несильно покручивая, сосок, одновременно набирая темп внизу. Ей кажется, что это длится вечность, и при этом – жалкие секунды, до того искривляется время в их не слишком укромном убежище. Пронзительные крики чаек сливаются, перемешиваясь, с криками Луны, затекают в уши ядом, а под кожу – едкой желчью, и выглядит немыслимым, что их все еще не схватились ни небесные, ни люди моря, обычно не спускающие со своих предводителей ожидающих глаз. Глаза у Луны сейчас тоже ожидающие, но тут все понятно и без слов, и блондинка с гораздо меньшей осторожностью добавляет еще один палец, краем сознания замечая, что даже не знает, какой он по счету – третий? четвертый?.. Тело Гриффин ей как будто больше не принадлежит, и власти над ним она не имеет, а бразды правления отданы без права возвращения кому-то другому и совершенно незнакомому. Это, несомненно, психологический момент: отрешиться до позиции стороннего наблюдателя и не анализировать, надеясь, что «само рассосется», и пусть такая позиция и шаткая до безобразия, другой у Ванхеды все равно нет, и спроси ее кто о мотивах, она отделается в оправдание лишь безобразно-детским «так получилось», и оправдание это не будет содержать ни капли лжи. Просто так действительно получилось, и главное – ни в коем случае не думать, что кожа у Лексы была бархатистее, а волосы – мягче, и не дорисовывать на плече и вдоль позвоночника недостающие татуировки, и не удивляться, что звучит Луна абсолютно не так. Потому что опасно представлять одного человека на месте другого и сравнивать-сравнивать-сравнивать, потому что это нихрена не отстраненность от совершаемого и потому что такого не должно повториться впредь, ведь то, что планировалось изначально как наказание и самую малость – как месть, перерастает в банальную демонстрацию силы. Ну, или не совсем банальную, учитывая место, обстоятельства и действующие лица, и нагретый полуденным солнцем воздух обволакивает, мешая дышать полной грудью, и испарина выступает на лбу; Кларк вытирает ее тканью рукава, оставляя широкую полосу бурой грязи, и становится похожей на землянку чуть больше. Мысли ее плавятся, вскипают под сводом черепа, как приготовленная Октавией вчерашняя похлебка, и в какой-то момент небесная завидует Луне – той без одежды явно легче и, судя по прокусываемой до крови нижней губе, гораздо приятнее, – но тут же дает себе ментального пинка; ненависть выкипела еще раньше, чем непрошенные мысли. И не только у нее: черноволосая тянется к Гриффин, устраиваясь на ее бедрах с воистину королевской грацией, но смена положения с «лежа» на «сидя» тут не самоцель, и по своему обыкновению Ванхеда понимает это уже тогда, когда возможность повернуть ситуацию в свою пользу, сохранив при этом лицо, безвозвратно упущена. Теперь они наравне, и как никогда – близко. Луна смотрит на Гриффин: внимательно, изучающе, ввинчиваясь взглядом до самого затылка, и это еще одно упущение Кларк, потому что трахаться, глядя глаза в глаза, она совсем не планировала. Слишком непредвиденное, слишком личное – и словно прочувствовав кожей ее сомнения, землянка начинает двигаться на замерших пальцах небесной сама, вызывая у блондинки потрясенный вздох. Вверх – и Луна сжимает в качестве опоры чужие плечи, а рваное дыхание касается макушки. Вниз – и ее влага буквально стекает в ладонь, и тут бы поязвить о неожиданной любви к насилию, да не получается. Вверх – и Ванхеда с силой давит предплечьем на смуглую поясницу, заставляя вернуться назад, и черноволосая подчиняется, чувствуя, как острые зубы смыкаются где-то над правой грудью, отпечатывая идеально ровный полукруг. – Ненавижу тебя, – рычит куда-то в область ключицы Гриффин, и черт, права была Лекса – разговорчики в постели явно не ее конек. – Я знаю, – отвечает Луна, и это настолько непохоже на ожидаемое «а я тебя», что Кларк почти готова ущипнуть себя, да только руки заняты. Но не язык – и девушка в своеобразном извинении шершаво слизывает выступившие из арочного следа бусины крови и переходит на шею, оставляя ряд больше похожих на укусы коротких поцелуев. Ее большой палец ложится на клитор землянки и давит – чуть-чуть не так и не там, где следует, вынуждая ту сдавленно зашипеть сквозь зубы на тригедасленге нечто, подозрительно похожее на ругательство, а саму небесную – торжествующе улыбнуться: она только что с блеском отыграла пару пунктов и совершенно не собирается останавливаться на достигнутом. – Следи за речью, – советует Ванхеда, мучительно медленно обводя вокруг жаждущей прикосновений плоти надорванный полукруг, – я ведь могу и прекратить. Не может – прекрасно понимают обе, но Луна все равно послушно замолкает, двигаясь навстречу чужой ладони; правила в этой игре диктует тот, кто сильнее, и на воображаемом счетчике люди из космоса получают первый балл. Гриффин получает первый балл, и сердце ее громко отбивает победный гимн в такт скользящим и заполняющим до предела пальцам. Нажатие – толчок, нажатие – толчок, до неприличного хлюпающего звука, до хриплого стона из беззащитно запрокинутого горла, до вязкой влажности между подрагивающих от напряжения собственных бедер, до того, как черноволосая не сдастся на милость победителя и не попросит прекратить – и неважно, каким именно способом. Ни с Найлой, ни с Лексой Кларк никогда не смогла бы быть такой. Но вот с Луной – вполне, и если от ненависти до любви один шаг, то вот он, держите и владейте, подводя между делом к оргазму того, кого по глупости считали недавно едва ли не врагом. По глупости – потому что настоящие враги, черт возьми, убивают друг друга, а не трахаются в качестве решения проблемы, хотя у Ванхеды, безусловно, еще есть время все переиграть. Да только стоит ли?.. Гриффин думает, что нет. Ощущение безграничной власти над чужим телом покалывает на кончиках ритмично двигающихся в бархатистой глубине пальцев и собирается тягучим комком где-то под лобковой костью. Ни прикоснуться к себе, ни позволить сделать это Луне она не смеет – лидер морского клана не дотронется безнаказанно до нее там. По крайней мере, не сейчас, пока еще свежо и больно, и так страшно оборвать последнюю нить. А потом… кто знает? Возможно, время действительно лечит. – Я так понимаю, мы застряли здесь на всю неделю? – опаляя горячим дыханием ее ухо, ядовито напоминает о себе черноволосая, убивая все зародыши симпатии на корню. – О, ну что ты, – скрипит зубами Кларк; в их отношениях все возвращается на круги своя, – не смею задерживать столь занятых людей. Для того, чтобы кончить, Луне требуется чуть меньше двадцати секунд и задевающее клитор основание ладони, а Гриффин – всего лишь посильнее сжать бедра и тихонько заскулить, инстинктивно утыкаясь лбом в плавный изгиб загорелого плеча. И неполная минута, чтобы прийти в чувство и сбросить землянку со своих ног, заработав колючий взгляд исподлобья. – Полагаю, мы договорились, – показательно-брезгливо вытирая пальцы о жесткую ткань брюк, говорит Ванхеда. И уходит, не оглядываясь. * – Ты сделала это! – бросается на следующее утро к Кларк ликующая Октавия, стоит той выйти из-под навеса, – она согласилась! – Кто и с чем? – зевает сонная донельзя блондинка – первая ночь на новом месте не выдалась спокойной, как, впрочем, и вечер, – позволяя Блейк схватить себя за руку и буксиром потащить через необычайное столпотворение землян, – и что тут происходит? – Луна, – одним словом объясняет все брюнетка, выталкивая мгновенно взбодрившуюся Гриффин прямиком к импровизированному помосту из связанных железных бочек, на котором распинается о чем-то на тригедасленге лидер морского клана, – она сказала, что по итогу ваших переговоров приняла решение вступить в должность Командующей. «Переговоры», – не удержавшись, несколько истерично фыркает Ванхеда, – «так вот как это теперь называется». – Я сказала что-то не то? – странно смотрит на нее Октавия. Небесная внутренне подбирается: – Нет. Разумеется, нет. – …потому что я сильнее, – совсем уж непонятно для всех – и почему-то на английском – завершает меж тем свою речь Луна. Для всех – но не для Кларк. «Чем Лекса» – мысленно заканчивает она фразу черноволосой и, перехватив ее потемневший от воспоминаний о вчерашнем взгляд, криво улыбается уголком рта. Второму раунду «переговоров» быть.