Ты же это чувствуешь

Все считали, что он выбрал себе такое имя, потому что лаборатория, в которой его держали, находилась в заснеженной стране, где всегда было холодно. Но дело было не в этом. Совсем. В этом чертовски ужасном мире он жил где-то шестьдесят пять или около того лет, может быть, даже все семьдесят. Он не может ответить сколько именно он служил Г. И. Д. Р. е. Его постоянно замораживали. Его память не раз обнулялась. Его бионическую руку не один раз снимали для починки крупных повреждений, и не одну сотню раз «штопали» мелкие трещинки и царапины прямо на нем. Но он этого не чувствовал. Его окутывал холод, конечности были словно онемевшими, однако кончики пальцев обеих, даже железной, рук были чувствительными, потому что с его шпионо-солдатской профессией это необходимо: подбирать коды, взламывать замки без шума, обезвреживать бомбы… Но самый кончик носа все равно покалывало, как от холода. — Доброе утро, солдат, — впервые услышав код из красного блокнота с черной звездой, он увидел перед собой ученого. Как его звали, он определенно точно не помнил. Но, наверное, ему специально стерли эту информацию из памяти, чтобы при захвате он не выдал всех имен, всех секретов. Он встал с кресла и пошевелил бионической рукой. Неплохо. — Я жду приказаний, — отчеканил бесстрастно и сухо. — Для начала, солдат, скажи как тебя называть, — ученый усмехнулся и, посмотрев на него, сделал пару пометок в бумаге, закрепленной на планшете в его руках. Он прислушался к своим ощущениям и мыслям. В голове было перекати поле, ветер, пусто. Ни одной связной мысли. И чувства молчали. Только кончик носа покалывало, как от холода. Он честно не знал, не помнил, что есть такое холод, но тут же перед глазами нарисовалось поле, или луг, или что-то типа того, покрытое снегом. От края до края. — Зимний солдат, — сказал он, и у Безымянного солдата появилось имя. * Зимний солдат ничего не чувствовал. Эмоционально, имеется ввиду. Ни удовлетворения, ни беспокойства, ни гнева, ни грусти. Физически он конечно что-то да ощущал, например, как горят легкие после долгого бега от погони, как мышцы вопят, а не ноют, как сердце бьется о ребра словно птичка в клетке, хотя ему ни разу не представлялось видеть загнанных в клетки птиц. И так продолжалось до двухтычячных годов. Где-то в августе 2011 года солдат почувствовал неожиданное тепло, прилившее из ниоткуда. Ему стало тепло. Он почувствовал, кончик носа, который всегда покалывало, начал «прогреваться». Он определенно точно был дезориентирован. * — Полный отчет, — металлическим голосом проговорил человек в костюме. Он не ответил. — Полный отчет, — повторил мужчина. Он промолчал. — Солдат, полный отчет, — этот человек дал Зимнему солдату пощечину, и он словно вынырнул из-под толщи воды. Он посмотрел на «работодателя». — Теперь, когда я привлек твое внимание, — человек оперся руками о стол, повернувшись к нему спиной, — потрудись объяснить, почему ты создал так много шума на миссии? — ему казалось, что в комнате они одни, но на самом деле на него были направлены не меньше десятка стволов. — Я почувствовал, — коротко и… растерянно?.. ответил солдат и получил удивленный взгляд от мужчины. — Тепло. Вот здесь, — он положил руку на грудь, прямо посередине. * Следующие две недели он провел у врачей под аппаратами и капельницами. Особо боязливые доктора просили накачать его транквилизаторами под завязку. Но даже лошадиная доза не могла заставить его потерять сознание окончательно. Он слышал обрывки разговоров врачей, медсестер и санитаров. — Его родственная душа… — шептали медсестры. — Но ведь это происходит, если человек уже знаком лично с ней… — тихо отвечали санитары. — Но ему почти девяносто семь лет! — восклицали. — Наверняка из его окружения, кхм, все уже мертвы. — Может быть, родился человек, который мог бы быть его парой? — Ну, я не знаю, что не так с этим челове… — Я не человек, — тихо хрипел «не-человек» с кушетки. — Я — машина для убийств. Многие медсестры сразу же выбегали из палаты. * Первое, что Стив почувствовал, как проснулся, это онемение левой руки, будто ее нет. Следом — головную боль, как если бы его молотили по вискам с огромной силой. Потом — долгожданное тепло. Это то, чего ему не хватало последние семьдесят лет. * Баки часто стал чувствовать. Чувствовать фантомную боль, отголоски самых сильных эмоций. Но это цветочки. Он чувствовал чье-то присутствие за своей спиной. Словно призрак ждал своего момента, чтобы материализоваться. Но сколько бы он не оборачивался, солдат не мог увидеть того призрака. Только чувствовать. Но одно задание полностью перевернуло его существование. * Стив понял, что это Баки еще до того, как с него слетела маска. Он чувствовал свои удары на своем же теле. Но когда черная маска упала на асфальт, он все равно удивленно выдохнул: — Баки? — он смотрел на него как на призрака. — Кто, черт возьми, такой Баки? — последнее, что он бросил, прежде чем скрыться. Так у Зимнего солдата появилось имя. * После того боя на Хеликарриере, когда Стив добровольно отказался от щита ради Баки, и после того, как оный вытащил Кэпа на берег, прошло два года бесплодных поисков. Стив прочесал чуть ли не всю Америку, а благодаря Наташе имел доступ к каждой камере восточного побережья. Он не находил себе места, мечась словно загнанный в зверь. — Стив, расслабься, — как-то вечером сказал Сэм, когда они все-таки выбили себе выходные у Марии Хилл, новой главы Щ. И. Т. а. — Я надрывал зад ради этого выходного не для того, чтобы наблюдать за твоей кислой миной, старик. Или, дай угадаю, старость не в радость? — Уилсон коротко хохотнул, отпивая пива из банки. — Если бы старость, Сэм… — Роджерс переключил канал на телевизоре, включая бейсбол. — Я беспокоюсь за Баки, от него ни слуху ни духу уже третий год, — устало заключил Стив, уже подумывая о том, куда девается все пиво, выпитое его другом. Наверное, в параллельную вселенную. — Насколько я понял, вы с ним чертовы родственные души, верно? — Сэм начал жевать чипсы, но это не мешало ему говорить. — Значит, он чувствует твою боль, а ты — его, правильно? — Стив кивнул. — Правильно. Поэтому в конце тридцатых и в начале сороковых Баки всегда знал, что меня избили где-то в подворотне, — на лице Кэпа появилась грустная улыбка. — Я не к этому, влюбленный пенсионер, — Сокол его прервал. — Я имею ввиду, ты не мечешься в агонии, ты не умоляешь убить тебя, потому что тебе больно, и ты не колешься наркотой или обезболивающими, — Сэм закинул в рот горсть чипсов. — А что это значит? Включи свои мозги, Кэп! — Это значит, — до Стива начали доходить слова друга, — что с ним все в порядке, — выдохнул Роджерс. — Я бы так не сказал, — Уилсон выгнул бровь. — Твоего беспокойства хватило бы на десяток людей, не то, что на вас двоих, — Сэм предпочел проигнорировать удивленно-виноватый взгляд своего друга и продолжил говорить: — Могу поспорить на свои крылья, что у него из-за твоей суеты что-нибудь вроде бреда преследования или паранойи. А это, знаешь, не круто. И Сокол не ошибся — на другом краю света в Бухаресте один парень с металлическим протезом не мог спокойно выйти из квартиры, чтобы выбросить мусор. Хотя эту комнатушку с единственным завешанным окном и более-менее приличной кухней сложно было назвать квартирой. Он, уже прибыв в Румынию, начал чувствовать ужасное беспокойство, которое, собственно, ничем не было вызвано — все хвосты давно сброшены, все концы опущены в воду. На то он и был агентом Г. И. Д. Р. ы — уметь скрываться и заметать следы было вбито в его многострадальную голову, и это единственное, за что он благодарил программу, по которой его мозг не раз насиловали, ведь будучи просто парнем из Бруклина он не мог даже играть в прятки со своим другом, не выдав себя в первые три минуты. Хотя рекордом считается время в целых семь минут. С другом… Барнс не помнил ничего определенного или конкретного, для него открылись только некоторые мелочи, вроде семи минут рекорда игры из детства, или моменты. Например, ему часто снится один и тот же кошмар, в котором его снова пытает Г. И. Д. Р. А. Но это не сброс памяти или заморозка в криокамере… Это было словно еще раньше, до того момента, когда он получил железную руку. Его мучили, постоянно твердили про какую-то базу, про какие-то бумаги, в него втыкали множество игол, его привязали толстыми ремнями к жесткой кушетке, а на двери он видел табличку с надписью «Изолятор», которая словно перечеркивала всю его жизнь. Но тогда, когда казалось, боль была на своем пике, все это резко прекращалось, и темноту прорезал сгусток света, который бил в глаза. Этот свет исходил от человека, как будто он был хреновым ангелом или типа того. На его голове был несуразный шлем, или вернее каска, сам он был со странным звездно-полосатым щитом, который действительно выглядел как детская побрякушка. Но этот по-клоунски разодетый чудак спасал его от боли и страданий, он вытаскивал его из изолятора чуть ли не каждую ночь. * — Баки, — выдохнул Стив, когда услышал, как Барнс встает в боевую стойку за его спиной. — Я пришел один и без оружия, — он положил блокнот со своей фотографией обратно на холодильник, поднял руки и медленно развернулся к другу. — Тебе не нужно оружие, — заметил он. — Зачем ты пришел? — Я пришел к тебе, Баки, — Стив опустил руки и так беспомощно-нежно посмотрел на Барнса, что у того что-то ёкнуло в груди, но он откинул эти мысли. — Ты же понимаешь, что мы… — Я не могу вернуться, — Баки все-таки вышел из стойки и подошел к окну. — За тобой не было хвоста? — Нет, — вздохнул Роджерс, и подошел к Солдату сзади, — Баки, давай вернемся в Нью-Йорк, прошу, — он хотел коснуться плеча, но его запястье тут же перехватили цепкие металлические пальцы. — Я не вернусь, — Барнс чувствовал, какую боль он причиняет, но не стал с меньшей силой стискивать руку. — Я опасен для такого большого города, где постоянно происходит какой-то пиздец с супергероями и суперзлодеями. — Ты же чувствуешь, Баки, — вздохнул Стив, пропустив мимо ушей ругательство. — Ты чувствуешь, что у меня болят костяшки из-за долгих тренировок, чувствовал, как мои легкие буквально были готовы разорваться пару дней назад, когда я был на задании и упал в океан с самолета, — Стив смотрел Баки в глаза, а тот в свою очередь стоял, как изваяние, и все еще крепко держал Кэпа за руку. — Но тогда я беспокоился не за себя, а за тебя. Я знал, что тебе было бы неприятно, ну, знаешь, если бы я умер, — неловко закончил он. — Ты же и сейчас это чувствуешь, Баки, — он осторожно высвободился из крепкой хватки и взял Барнса за живую руку, положив ее себе на грудь, в которой сердце колотилось словно собиралось сбежать от своего хозяина, потому что к черту это все. Баки первый подался вперед, касаясь губами его рта. Он целовался, будто задыхается, а губы Стива — его кислород. Стив же целовался медленно, нежно отвечая на все резкие движения языка и неожиданные укусы. Барнс целовался словно в последний раз, а Роджерс — словно в первый. И впервые за долгое время Солдата отпустило чувство тревоги и беспокойства. Стив первый отстранился, потому что Баки буквально высосал из него весь воздух. — Сержант, вы готовы вернуться домой? — на полном серьезе спросил Кэп, взяв в ладони лицо бывшего агента Г. И. Д. Р. ы, а еще раньше бывшего сержанта, а еще раньше просто парня из Бруклина… — Я уже дома, Капитан, — Баки выдохнул и подался вперед, снова целуя Стива, но не так, будто он тонет, а так, будто он взлетает над облаками и сейчас целует ангела.