Сражайся

Он соблюдал все правила, но мошенничала жизнь. (с)

В детстве Роланд слышал множество правдивых историй, похожих на сказки, и множество сказок, похожих на правдивые истории. Но когда они, банда деревенских детей во главе с сыном лорда, рассаживались вкруг огня и слушали истории о Песочном Человеке, вырывающем глаза не спящим по ночам, и о Бабе Яге, насаживающей головы на заострённые колья забора, все истории казались истинными. На это и был расчёт. Настоящее предназначение страшных сказок — поселить в юной душе страх и взрастить его. Чтобы не ступали ноги на дурные дороги. Чтобы не лазали руки в смертельную скуку. Чтобы однажды реальность не стала невыносимой благостью. Кого только не водилось в этих сказках: волков, выгрызающих печень, гномов, охочих до пальцев, фэйри, составляющих из внутренностей красочные панно. Но короля эльфов в них не было. Он был слишком реален для выдуманных слов: они не были достаточно сильны, чтобы удержать его в чернильной клетке. Взрослые старались не произносить его имя всуе: иногда страх, который ты называешь, становится от этого только могущественнее. Роланд привёл короля эльфов вслед за собой из леса однажды осенью. Роланд не был ни высоким, ни сильным, ни талантливым, но зато был сыном лорда. И тогда он решил стать смелым. Первым перепрыгивал глубокие овраги, первым уходил в темноту и первым отправился в чащу, куда истории у костра строго-настрого запрещали ходить. Лицо короля эльфов было покрыто мёртвым листьями: они шевелились из-за белых червей, копошащихся в прогалах его глаз и щёк, в остатках носа и меж зубов. С пальцев его кровавыми ошмётками сползала кожа, падала вниз и у самой земли превращалась в дубовую кору. Мантия его была сшита из человеческих скальпов с рыжими, белыми, чёрными волосами. На его черепе блистала корона из костей, со сцепленными золочёной проволокой детскими пальчиками. — Роланд, прелестный мальчик, — шуршали слова короля в осеннем ветре. — Иди ко мне. Сын лорда не был ни талантливым, ни сильным, но он был красивым — таким красивым, что всей лесной нечисти хотелось взять его за руку и увести в страну вечного лета, где он плясал бы на бесконечном балу и ел гранаты. Вот только сначала Роланд должен был сам протянуть руку — даже король эльфов не мог переступить некоторые границы. Мантия короля шелестела за окнами, его сухие пальцы бились в окна, а запах гнилых листьев просачивался внутрь замка. Роланд запер все двери и спрятался в самой дальней своей спальне, под расшитым золотыми драконами одеялом, и слушал биение своего сердца. Среди заходящегося в торопливом ритме стука шелестел чужой голос — голос умирающей природы, полный обещаний. — Мальчик, не откажи мне. Роланд уснул в ту ночь со слезами на глазах и колотящимся сердцем. А утром замок лорда наполнился воющим плачем: служанки на нижних этажах оплакивали своих пропавших детей. В их кроватках по утру остались только окоченевшие пальцы. Король эльфов никогда не уходил с пустыми руками. Он умел убеждать. *** Однажды сын лорда стал оруженосцем у лучшего рыцаря княжества. Доспехи того рыцаря были зелёными, как молодая листва, конь его был белым, как только что выпавший снег, и рука его не знала промаха. За спиной его шептались: не принесёт сэру добра этот неловкий мальчишка. Нет в нём ничего, кроме безрассудства, дерзости и злой красоты, за которой всё ещё тянется из лесной чащи кровавая ниточка. Роланд больше никогда не слушал историй у костра, сверстники перестали разговаривать с ним, чтобы король эльфов не добрался и до них. Что такое гнев лорда по сравнению с цепкими пальцами лесного царя? И Роланд их в этом не винил. Ему некого было винить, кроме собственной искусственной смелости и мёртвых глаз на мёртвом королевском лице. Он не заметил, когда вина стала такой же неотъемлемой его частью, как молчание и складка между бровями, которые он постоянно хмурил. Но так случилось, потому что к историям у костра нужно прислушиваться. Потому что храбрость иногда тоже самое, что глупость. Но иногда и глупость может быть храбростью. В шестнадцатое лето Роланда лорд замка устроил грандиозный рыцарский турнир, на который съехались воины из соседних княжеств и со двора самого короля. Говорили, многие хотели удостовериться, правда ли за спиной оруженосца Зелёного рыцаря маячит смертоносная тень, ибо каждый его противник за последние несколько лет погибал: ломал шею, свалившись с лошади во время поединка или травился на пирах в честь начала боёв. Как и подобает настоящему герою истории, перед самым началом турнира появился рыцарь в чёрных доспехах и пустым знаменем, на вороном коне и с молодым оруженосцем, который без всяких усилий тащил его чёрный щит и меч из воронёной стали. Зелёный и Чёрный рыцари бились с яростной праведностью и невиданным неистовством. А после сошлись в финальном поединке, и оба оказались повержены наземь. — Так и знал, что всё это враки, — вместо приветствия произнёс оруженосец Чёрного рыцаря, когда оттрубили финал и объявили двоих победителей. Он вёл под уздцы взмыленного вороного коня — пришлось чуть прибавить шагу, чтобы догнать Роланда и белого коня его господина, который замотал головой, едва лошадь Чёрного рыцаря поравнялась с ним. Роланд ничего не ответил. Он приучил себя понапрасну не раскрывать рта. Мало ли что в путанице его слов поймает король эльфов, который, конечно, всегда был рядом. Если не тенью, так незримым присутствием где-то в районе затылка. — В этих землях сказок немало рассказывают, и в страшные верится почему-то лучше всего, но эта... Роланд заметил краем глаза какое-то движение, и оруженосец Чёрного рыцаря оказался вдруг перед ним. Он смотрел прямо в глаза Роланду, и другой на его месте тут же напомнил бы, кто тут сын лорда. Но вместо этого Роланд остановился, выпрямил спину и выдержал чужой взгляд. Оруженосец Чёрного безымянного рыцаря выглядел рядом с ним совсем чуждым: весь в сером, со светлым же волосами, светлой кожей. Даже глаза у него оказались в противовес темноте ночи — серыми, как холодное утреннее небо. А потом это утро озарилось светом — мальчишка улыбнулся. — Кое о чём всё-таки не солгали! — радостно возвестил он, и прежде, чем Роланд успел спросить, в чём, протянул своё имя, подобно белому флагу. — Я — Рафаэль. *** Так у Роланда появился друг, чья глупость была настоящей храбростью. Конечно, они стали друзьями далеко не сразу. Рафаэль был чересчур любопытным, лез, куда не следует и относился с недоверием к слухам о короле эльфов. Он продолжал размахивать белым флагом, который Роланду был совершенно не нужен. Когда в твоих снах всё ещё крадётся король эльфов, готовый в любой момент протянуть свои когтистые руки к тому, что ему не принадлежит, по-другому поступить невозможно. Но где Роланд делал шаг назад, Рафаэль делал два ему навстречу. — Тебе следует научиться сдерживать свои порывы, — Роланд поверить не мог, что ему указывали, как правильно сражаться. И кто! Сопливый мальчишка, такой же, как он сам, только вошедший в возраст. — Меч всегда жаждет крови. «Прямо как то, что живёт в чаще леса», — хотелось ответить Роланду. — «И в моей голове». Но он упрямо продолжал бить по манекену, пока Зелёный рыцарь не велел ему остыть на работе в конюшне. Роланд кинул меч на землю и постарался не оглядываться: ему не нужно было лишний раз убеждаться в том, что Рафаэль владел им куда лучше. Может, это особенность тех, кто путешествует со странствующими безымянными рыцарями. Может, они по умолчанию лучше, терпеливее и благороднее: потому что только увидев мир, можно научиться противостоять его несправедливости. Рафаэль, конечно, вскоре тоже оказался в конюшне и усиленно делал вид, что тоже отбывает наказание. *** — Какой он, король эльфов? Однажды Рафаэль задал вопрос, который не имел права задавать. Никто бы в здравом уме и рта не раскрыл. Роланд сам старался лишний раз не вспоминать о короле, иначе тот просачивался в его сны кровавыми ручьями, полными мёртвых листьев и детских косточек. Хватало и шепотков среди народа, за зелёными латами его рыцаря. «Какой он, король эльфов?» раздавалось в голове Роланда, когда он оттачивал новые приёмы с незаточенным мечом. «Какой он, король эльфов?» шумело в ушах, когда Рафаэль сбил его с ног и приложил острие тренировочного клинка к груди Роланда. «Какой он, король эльфов?» красным высветилось на внутренней стороне его закрытых век. — Король эльфов — зло, которому не должно ходить по земле. «Такое же, как я, потому что если ты проторяешь злу дорогу, то ничем от него не отличаешься», — это он произнёс про себя. — Значит, однажды мы его победим, — сказал Рафаэль без тени сомнений и протянул Роланду руку. *** Те, кто говорят, что любви не существует, просто не открыли ей дверь. Не впустили её, когда она подошла к порогу и несмело постучалась. Приняли этот звук за стук ветки в окно, за гонца, который ошибся, за всё, что угодно. Страх может сделать такое с любым. Роланд ясно услышал, когда постучались в его дверь: этот звук был стуком чужого сердца под его пальцами, знакомым смехом и лязгом меча, вынимаемого из ножен. Они оба стали рыцарями, как о том мечтали: один, чтобы побеждать чужих драконов, другой, чтобы наконец победить своих. Они оба произносили клятвы, стоя в солнечных кирасах перед своими учителями, бок о бок. Роланд посвящал свою клятву Рафаэлю, не зная, что тот делает то же самое. Перед ними вилась дорога, полная подвигов и чудовищ, которые только и ждали, чтобы их победили. Роланд назвал свою белую лошадь Сциллой, потому что Рафаэль назвал свою Серсеей. С Харибдой было бы, конечно, немного веселее, но шутка и так выглядела натянутой. Если называешь своих боевых товарищей в честь чудовищ — будь готов укрощать и побеждать их. . *** В темноте того леса, куда он ступил в далёком детстве, несмотря на все предостережения, Роланд украл у Рафаэля поцелуй. Воры любят действовать во тьме — особенно те, кто не уверен ни в своих способностях, ни в крепости чужих замков. Но иным ворам везёт больше остальных — перед ними сами открывают двери. Мёртвые пальцы короля эльфов вцепились в живые плечи, зашипело то ли в уши, то ли прямо внутри головы «Ты мой, мальчишка, мой!», и Роланду захотелось снова оказаться в дальней спальне, под одеялом, расшитым солнцами. Он забыл, что теперь рыцарь, забыл, что не один, в нём остались только страх и вина. Но Рафаэль ничего не забывал. Серебряные клинки побеждали даже самые страшные сказки. В любой другой истории на этом бы всё и закончилось: на рыцарях, победивших прошлое и смотрящих в будущее с надеждой, а друг на друга — с любовью. Но эта история — одна из тех, что могут рассказать у костра, поселяя в детских сердцах страх и уважение перед древней тьмой. Роланд хотел стать рыцарем, но стал солдатом. Все рыцари становятся однажды солдатами, стоит только королю сменить мирные флаги на знамёна войны. С этим ничего нельзя было поделать. Рафаэль хотел спасать невиновных и побеждать чудовищ, но однажды исчез в пасти тернового замка, пытаясь доказать, что его храбрость — вовсе не глупость. Роланд вернулся с войны и последовал вслед за тем, кто победил его драконов. Кто однажды почему-то решил, что броню Роланда следует пробить, потому что на самом деле она не защищает. Он слушал отца, не слушал наставников, не слушал шепотки, которые все, как один, говорили: Рафаэля уже нет в живых. Роланд это знал. Он почувствовал это сердцем, в тот самый миг, когда над головой его громыхал огонь из невиданных вражеских орудий, железных драконов с раззявленными пастями. Без Рафаэля Роланда стало меньше. Страх потери, поселившийся в нём с детства, продолжал разрастаться и когда-нибудь поглотит его полностью. Но не раньше, чем он доберётся до дворца, окружённого терновыми зарослями. Не раньше, чем перед ним мелькнут свисающие с деревьев трупы, останки, обглоданные до окровавленных костей. Не раньше, чем терновые шипы пронзят его сердце, когда он протянет руку к знакомому, мертвенно-бледному лицу. Но всё это будет потом, в будущем, которое — так говорят в темноте у костров — может измениться. Ты только должен сражаться за него изо всех сил.