Poets of the fall - Sleep sugar
В их совместной жизни было слишком много счастливых моментов и от воспоминаний становится тепло, но и безумно больно, невозможно, настолько, что хочется кричать и бить стены, но не может, тогда ОН будет беспокоиться. А он не хочет этого. Потому что, несмотря на всё, он все ещё беспокоится о нем. Всё было до невозможного тепло, все было до нереального мило. Все было… Все… и не ясно, когда все пошло не так. Когда впервые была произнесена фраза «Может расстанемся?..» Он подходит и садится на диван, но на него не обращают внимания и тогда он просто прислоняется к чужой спине своей и вслушивается в тишину, изредка нарушаемую звуком переворачиваемых страниц. - Может расстанемся, кажется, ты от меня устал? – произносит он как-то глухо и тихо, словно после каждого слова стоит точка, словно надеется, что его не услышат, но в этой звенящей тишине кажется слышно даже биение сердца, которое невольно пропускает удар, в ожидании ответа. - Я просто устал… просто день такой, просто нет времени, просто я немного занят, просто… - устало проводит рукой по переносице и пытается сосредоточиться на какой-то книге, строчки из которой совершенно не желают собираться в единый текст. - Да, все действительно просто, просто у тебя нет на меня времени, просто… Еще не успевшую начаться истерику прерывает мелодия звонка, и ОН встает, откладывая книгу. Он знает кто звонит. Только на нем стоит эта песня, которая порядком уже достала. Просто всем, просто каждой нотой и каждым Give me, когда ОН так долго ищет телефон. Этот чертов припев на повторе, что врезается в голову. В этой жизни действительно все просто… - Просто слишком много ЕГО… - но никто уже не слышит. - Да, Бекхен… …только вот почему-то, от этого легче не становится, а ответ теряется во всем этом просто, где-то на конечных пределах в несколько дней/недель/месяцев. Четкая граница пока не определена, но она существует. И они знают это. Наверное, все началось гораздо раньше. «Тебе не обязательно ладить с моими друзьями…» - Я же вижу, ты не можешь с ним поладить, ты не обязан… - Он ревнует тебя ко мне! - Ну конечно же ревнует, мы с ним очень давние друзья и если раньше я очень часто проводил время с ним, теперь я провожу его с тобой. - Это не дружеская ревность, если бы все было так, мы бы поладили, но он постоянно как-то смотрит на меня, что у меня по коже мурашки. - Да, да, да… конечно же он уже подобрал каким приемом хапкидо тебя вырубить… да шучу я. - Кто, что говорит про хапкидо? Кстати, мои предложения о нескольких уроках самозащиты все еще в силе. Кто знает, вдруг этот извращенец полезет к тебе, – вмешивается в разговор новый голос, чьи руки нагло обхватывают парня за талию, а голова пристраивается на надплечье, и этот голос показывает язык, - не смотри так, тебе уроки давать не буду. - Видишь, я же говорил, он совершенно не хочет со мной нормально разговаривать! - Ну, я же говорю, тебе не обязательно ладить со всеми моими друзьями, а то я начну ревновать тебя к ним… - Все, прекращайте, нам пора на пары! – пальцы обхватывают чужое запястье. – А у малышей свои занятия, поспеши в школу или тебе в садик? - А учусь всего лишь на курс младше! - Ла-ла-ла, ничего не слышу. И чувство, что сердце сделало оборот вокруг своей оси, не отпускает, кажется, что все потекло в другую сторону, что скоро они вновь станут незнакомцами. Но ЕГО улыбка немного успокаивает и он улыбается в ответ, как обычно, как он привык улыбаться. Лицо сводит, но ему машут на прощанье и обещают позвонить. Все хорошо? «Это что, тот самый сталкер? …» - мне его вырубить или есть иные причины, по которым ты решил показать мне этого мудилу? – слишком грубо и совершенно не мило, для такого аккуратного мальчика, который так тщательно следит за своими ногтями. - Знакомьтесь, Бекхен - это Чонин, Чонин – это Бекхен. Бек, я теперь с ним встречаюсь… - В смысле? Мой милый натуральный друг открыл для себя новые границы? - Можно и так сказать… - А ты чего молчишь, язык проглотил? Прекрати лыбиться, ты меня бесишь… Это были последние солнечные дни «золотой осени», листья опали и вместо последних теплых лучей, волосы треплет северный ветер. Им было тепло. Вместе. Но фраза «Давай расстанемся» прозвучала вновь, чуть раньше, чем выпал снег. Он знал, что ОН слишком добрый. Он знал, что ОН никогда не решится, ОН не сможет. И надо бы этим пользоваться, но он не мог. Почему сдался? Почему сдулся? Почему отпустил? Почему произнес? Съешьте свои почему, вместе со своим же зачем. Все просто, разве не понятно? Все ПРОСТО. И от этого не ЛЕГЧЕ. И сердце предатель. И тело предатель. И время предатель. Оно болит. Оно плачет. Оно идет. Но это потом, а пока он улыбается. - Давай расстанемся? Сделаем небольшой перерыв, у тебя сейчас совсем нет времени на меня, курсовая и прочие проблемы. Я понимаю… просто ты немного устал. Он дышит ртом. Глубоко. И старается открыть глаза чуть шире чем это необходимо. Он пытается улыбаться, сделать вид, что все хорошо. Все хорошо? - Давай расстанемся. На время. Звучит спокойно. Устало. И просто. Все просто... Он отпускает, потому что вместе больно. Он отпускает, потому что, так больно будет только одному. Он отпускает, потому что все еще любит. И все еще верит. Он переплетает пальцы, «Я…» - начинает он, не успевает договорить, это чертово Give me, разрывает легкие и на губах вновь возникает улыбка, он улыбается вновь, как не улыбался уже давно. И вот он уже сжимает пальцами холодный воздух. «Да, Бекхен» Прости. Произносит ОН губами. Встретимся чуть позже. ... все просто, но от этого не легче. «... же смогу дождаться тебя?»***
Наверное, Чонин все-таки прав и это не просто дружеская ревность, и в том, что Кенсу стал обращать на это внимание - виноват тоже он. Но До и правда не мог ничего поделать и медленно, но его мысли все больше стали переполнятся, файлы перезаписываться и новые открывшиеся границы, как новое расширеннее файла, позволяли поселить в своем сердце новые чувства. Он понимал, так не должно быть. Он понимал, но к сожалению не мог ничего поделать. Ровно как и то, что кажется его друг сам не осознавал этого, а До не был таким смелым каким был Чонин. И поэтому он оставался с ним. С тем, кто позволял чувствовать себя ребенком, а не с тем, кто, не смотря на то, что был хеном, заставлял чувствовать себя старше. - Бек, ты знаешь что ты истеричка? - Знаю, но ты же все равно меня любишь? - Дурак. Он похож на ежа, который пытается скрыться за своими колючими фразами, и он мало кого подпускает к себе. Дио повезло. Они друзья детства. Его слишком часто высмеивали за девичье лицо, поведение. Да и вообще, постоянно высмеивали и он, словно специально, доводил все до абсурда, пока им не надоело, а он не привык. Привычка вещь особенная, время появление которой ты не можешь установить начальной границы. Это предательство по отношению к Чонину. Но он не может ничего поделать, он позволяет ему устать от себя, как он это себе представляет, но, кажется, Ким знает его лучше чем он сам, позволяя ему уйти. В первый раз еще в середине ноября, но почему-то он не может. Возможно все еще верит, что это глупости и детская привязанность? Второй раз в начале декабря, когда он понимает, что надо уйти пока не стало поздно, но как определить этот момент? Пока не поздно? Поздно для чего? Пока он не сделает Чонину слишком больно? Но он уже сделал. Пока он не сделает больно себе? Но он уже сделал. Пока он не сделал больно ему? Но он уже сделал. Он идиот, который позволил сделать больно всем и теперь даже не знает, как это исправить. Ему позволили уйти, вот же нелепость… Ким всегда ведет себя по-взрослому… И кажется Кенсу привык к нему. Эта чертова привычка… И без его улыбки как-то по особенному грустно, но почему-то он делает ему больно, лишая его улыбки вовсе. «Да, Бекхен. Все хорошо. Что ты опять не понимаешь в своей теме, давай разберем…» говорит он по телефону, на ходу одевая куртку, и совершенно забывает про шапку. Бекхен тоже обнимает, но от его объятий сквозит одиночеством. От его объятий холодно и поэтому возникает желание обнять его, что бы согреть. - Не встречайся с ним… - говорит он тихо, но Кенсу ловит каждое слово. – Я остаюсь один. - Только поэтому? Знаешь, ты эгоист. - Знаю, но пожалуйста… - Мы решили разойтись… на время. – он слышит как Бен облегченно вздыхает. – Может ты меня любишь? - Конечно люблю, мы с тобой дружим почти с пеленок. - А может больше чем друга? - Он тебя покусал? Ты теперь тоже заразный? Наверное, ему надо больше времени, что бы он осознал, но почему-то именно это время давать нет желания. Хочется знать ответ прямо здесь и сейчас, но он ведь может подождать? Правда? Он чувствует себя Чонином. И думая об этом, хочется увидеть его вновь, но кажется, оказавшись «одиноким», рядом с ним вновь начинают крутиться всякие и почему-то один бесит Кенсу чуть больше чем положено, он понимает, что это глупое чувство, но это выше его. Он отворачивается в столовой и продолжает отвечать более менее связно на вопросы какой-то девушки, что рискнула к нему подсесть. «Нет, я не буду с тобой встречаться. Да, я занят. Нет, ты не можешь быть лучше. Знаешь, я голубой». Иногда можно быть счастливым, только потому что у человека в стакане лишь сок, а не горячий чай, иногда можно быть немного опустошенным, что на его запястье смыкается чужая рука, но и безмерно полным, от простого «дурак, пошли, я тебе свою форму дам». Наверное, он зря отказался от своей синицы, но лебедь прекрасен, особенно когда он сложил голову на твое плечо.***
- Ты не устал улыбаться? – спрашивает он, со своим привычным безразличием в голосе и выражением лица, которое вряд ли можно назвать эмоциональным. - Очень, - отвечает Чонин и улыбается лишь сильнее. Он пьет успокоительное, но, кажется, оно уже не помогает. На губах застыла гримаса, которую многие все еще принимают за улыбку, а тело не выдерживает, и слезы невольно сбегают по щекам, теряясь где-то на футболке. - Хватит пить эту дрянь, она не помогает. – он отбирает бутылек и выкидывает его в мусорку. Чужие холодные пальцы касаются щек, переплетясь где-то на затылке. - Хватит улыбаться, если тебе паршиво. - Но тогда он увидит и ему будет больно. - Тупая собака. - Какой уж есть. Ким пытается стереть слезы, но их поток почему-то лишь усиливается, он пытается убрать чужие руки, но они лишь крепче прижимают к себе, позволяя уткнуться в плечо. Он затягивает галстук потуже и вновь улыбается. Все футболки оказались грязными и осталась единственная рубашка, которую он обычно одевает с галстуком, которую они выбрали вместе. Вместе с этим чертовым галстуком. Он не понимает, как так оказалось, но большая часть одежды осталась у НЕГО и он не может за ней сходить, не хватает решимости. И поэтому руки сами тянутся поправлять галстук, с каждым разом сдавливая шею чуть больше, пока кто-то не просовывает холодные пальцы за шиворот. - Если хочешь себя удушить на поводке, то давай без свидетелей. - Ничего я не хочу, тебе все кажется. - И постирайся. - Но!.. - И выкинь эту рубашку. И галстук. И этот идиотский брелок тоже. Он случайно оступается и чуть не улетает на пути, но его вовремя ловят за руку. - Ты - чертова собака, знаешь об этом? - Как и ты, просто, к сожалению, я не твой хозяин. Правда, я все еще не уверен, что ты - мой. - Может попробуем встречаться? – произносит он смотря куда-то вдаль. Его лицо как обычно не выражает никаких эмоций, но, кажется, Чонин к этому даже привык, как и к тому, как тот внезапно вписался в его мир. Просто раньше он был одногруппником, а теперь человеком, который зачем-то, раз за разом предоставлял свою футболку в качестве спасательного жилета. - Нам вместе будет больно. - Вот видишь, ты уже допускаешь то, что мы будем вместе. Это гораздо проще, чем поодиночке. И он протягивает руку. - Что? - Ключи. Могу же я заявиться в квартиру своего парня и приготовить ему завтрак-ужин или что ты хочешь? И почему-то больно, потому, что у Кенсу нет его ключей. Чонин вздрагивает от северного ветра и понимает, что пришла зима. Он хотел покурить на крыше, но ему не позволили. - Одевайся теплее. И на следующий день он приносит ему свитер, что так похож на его собственным, с различием, что этот слитный спереди. Тогда как его на пуговицах, которые легко можно почувствовать спиной сквозь футболку. - Я должен его надеть? - Ну, ты же не можешь сходить к нему за своей одеждой? - Но я могу купить себе… - И выкинуть, наконец, эту идиотскую рубашку. - Не могу. И он надевает свитер, который оказывается мягким, но почему-то все тело ноет, словно что-то не так. Зато ОН смотрит. Зато ОН подходит. - Вы носите одежу для парочек? В этих свитерах вы выглядите как парочка, - едко говорит ОН. И от этого невозможно больно, гораздо больнее, чем когда он собрался силами и предложил расстаться. Больнее, чем когда ОН согласился. Больнее, чем когда по щекам текли слезы. Он возникает как никогда вовремя и разворачивает Чонина спиной к Кенсу, заключая в свои объятия. - Хен, знаешь, это видишь только ты. Остальные не видят "КАК". Кенсу наверное разозлился. Кенсу наверное покраснел. ОН наверное хочет сказать что-то колкое, но не решается. ОН хочет заявить свои права на Чонина. Правда же? Но почему-то разворачивается и уходит. - Прости, ты наверное хотел, что бы он увел тебя за руку… - Все в порядке. - Все в порядке и поэтому ты кусаешь меня за плечо, все в порядке и поэтому моя футболка опять сырая… - Ты чем-то не доволен? - Только тем, что ты все еще не дал мне свои ключи. Пальцы ног врезаются в кафель, покрывающий стены ванной комнаты, аккуратно ведя по грани каждого квадрата плитки. Совсем недавно торчали лишь угловатые колени, где-то над поверхностью воды, теперь холодный воздух лижет открывшиеся участки кожи, скользит по голени, и кажется, что в закрытой ванной гуляет ветер. Совсем недавно руки цеплялись за края ванной, теперь они, соскользнув, касались дна, и тело погружалось в тепло. Все как всегда, не так как надо, и голова в тепле, когда пятки касаются холодного металла. Вода уже подступает к горлу, скользит по подбородку, целует губы, касается кончиков ушей; он откидывает голову назад, погружая чуть отросшие волосы, и вода, как по воронке, проскальзывает по ушной раковине. Вся реальность теряется, теперь он в мире искаженных звуков, которые нравились ему гораздо больше тех, что витали в воздушном эфире. Кажется, в этих звуках нет фальши и все более правдивое, словно вода отчищает, оставляя один на один с собственными мыслями. Он слышит, как из крана капает вода с частотой трех глубоких вдохов через нос и двух выдохов из губ сложенных в трубочку. Он слышит, как вода уходит в слив, через дыру на меньшей боковой поверхности ванной, что явно предназначен для тех, кто забывает выключить воду, но также помогает соблюдать закон Архимеда без каких-либо последствий на пол. Он слышит какой-то странный шум, отчасти напоминающий звуки моря. Он слышит собственные мысли, столь явно, и мысли сводят его с ума. Он слышит собственное сердце, этот сбитый ритм, он слышит и, сделав глубокий выдох, погружает голову под воду. Полностью. Без попытки задержать дыхание. Звук закрывающейся двери и чьи-то приближающиеся шаги. Он никогда не мог понять, как тот всегда точно определяет его местоположение. Собака же, говорит он сам себе. Дверь в ванную тихонько скрипит и чьи-то холодные пальцы касаются его макушки поднимая голову на поверхность. На его волосы выдавливают немного шампуня и начинают медленно втирать его в голову, вдыхая запах шампуня. - Что ты делаешь? – спрашивает Чонин, откидывая голову назад, так что их взгляды пересекаются. - Приручаю. – отвечает он спокойно, и наклоняется чуть больше, так, что касается чужих губ. Чонин кутается в чужой свитер, который был оставлен как бы случайно. Кажется он начинает привыкать к этим холодным рукам, потому что они дарят тепло. Кажется, он начинает привыкать к Сехуну, потому что его свитер пахнет Чонином. За окном идет снег. Большими пушистыми хлопьями. На душе зима и там безумно холодно, но лето же наступит? И обязательно завтра. Функция отношений иногда претерпевает устранимый разрыв первого рода. Но всегда можно найти новую точку отсчета. Нарисовать новые координатные оси. Это грустно прощаться со старыми, к которым так привык. Это больно. Но иногда это необходимо. Никто и никогда. Не более чем условие. Никто и никогда – говорит о том, что при большом количестве испытаний вероятность события будет стремиться к нулю. Никто и никогда – говорит о том, что за все время существование вселенной это событие может не произойти. Но все-таки есть исключения и иногда эти исключения позволят нам жить дальше.