***
Когда, казалось бы, нескончаемая война между королевствами наконец прекращается, а люди могут вдохнуть полной грудью и, ничего не боясь, бродить по улицам маленького городка, счастливо улыбаться соседям и радоваться всему живому, наступает время для любви. В этом убеждены все: пятилетние дети и девицы на выданье, пьяницы из трактира и смешные старушки из булочной лавки напротив. Нет такого человека, который бы думал иначе, ведь тяжёлые времена могут наступить в любой момент и совсем неожиданно, исподтишка. Спокойная, размеренная жизнь имеет особенность прекращаться и обрубаться на корню лишь по одному щелчку пальцев молодых господ и правительства. Так когда, если не прямо сейчас?***
— Моя знакомая прачка очень рекомендовала её. Но, увы, она скончалась месяц назад и дела ведёт, не то её дочь, не то внучка. — невысокого роста женщина в карамельного цвета платье и белом кружевном фартуке, причитая, семенила за сыном по всему дому. — Ну, послушай же, я ведь счастья тебе хочу. Сынок, тебе двадцать лет, а невесту найти всё не можешь! — Не не могу, а не хочу. — резко и твёрдо. — Не хочу, понимаешь? Девок в городе пруд пруди и все тупые, как винные пробки, так от последних хотя бы толк есть. — Чон Чонгук! Что за дерзость? — парень в мыслях прокручивает козырные фразочки матери, как раз в тот момент, когда она решает их произнести — он выучил все, это было не так уж и трудно, ведь женщина бурчала и жужжала над ухом, как муха назойливая. — Значит так, молодой человек, либо ты соглашаешься и идёшь, куда говорят, либо можешь отправляться в дальние дали без рода и имени. Ну, такого ещё не было, Чон признаёт. Это повергло его в шок и долгие раздумья, ведь настолько решительной и серьёзной мать не была никогда. Парень косит взгляд на отца, который прикладывает правую ладонь к сердцу, а левой отчаянно стирает воображаемые слёзы, будто провожая парня в последний путь. Он всегда был на стороне сына, всегда говорил, что тот ещё не нагулялся, что ещё молод, чтобы подчиняться какой-то самодовольной девке, которая будет держать его под каблуком, но против такой матери даже рослый и сильный мужчина не пойдёт, Чонгук понимает и в этот раз защиты не ищет. — Ладно, хорошо. Твоя взяла, но если мой хладный труп найдут подвешенным в тёмном вонючем сарае, даже не думай о причине. — дверь закрывается с жутким грохотом, а женщина смотрит на место, где только что стоял её сын, и поджимает и без того тонкие губы. Она всё сделала правильно, он ей ещё спасибо скажет. Точно скажет. — Ты была с ним слишком строга. — сзади неожиданно появляется муж и окольцовывает тонкую женскую талию сильными руками. — Он бы всё равно женился, только чуть позже. — Потом будет поздно, я чувствую.***
Уже за порогом Чонгук, согнув ногу в колене, раздражённо подпрыгивает и пытается натянуть кожаный сапог на шнуровке, дёргает со всей силы и тянет наверх, в итоге усаживаясь на землю, и пробует снова. Справившись с непосильным на момент бушующих нервов делом, парень поднимается и отряхивает льняные укороченные штаны, надевает сумку из жесткой кожи с вшивными боковинами через плечо и отправляется, куда наказала мать. Ему что, сложно что ли? Он не умрёт если спросит у дочки старой колдуньи, когда и где его любовь поджидает, не воспримет это всерьёз, зато матушка будет точно довольна и отстанет в кои-то веки. По пути парень посещает хлебную лавку на углу и отдаёт несколько серебряных за два куска яблочного пирога и флягу грушовки — дорога долгая, ведьма живёт на окраине города, к закату, глядишь, можно добраться. Чонгук идёт вперёд, не сворачивая, лишь иногда обходит стороной торговые улицы и слишком уж людные районы, ему нет никакой надобности пробираться сквозь толпу и здороваться со знакомыми семьи, те ещё и расспрашивать будут обязательно, как идут дела у главного конюха города, здорова ли матушка и оценивающее «ох, жених какой, возмужал!», лучше так — быстрее и проще. Парень идёт и идёт, так долго, что складывается ощущение — не дойдёт уже никогда. Но к заходу солнца, действительно, останавливается у нужного дома, прямо за ним — бескрайние хвойные леса и маленькое озеро с чистейшей водой, Чонгук бы, признаться, сам хотел жить в таком доме, но он всё детство провёл с лошадьми, так что грех жаловаться, на самом-то деле. Ведьмино жилище совершенно не выглядит так, как его описывали некоторые болтуны, они сочиняли что-то про болота и наполовину ушедший в низину дом, старые поваленные деревья вокруг и кости жертвенных животных на высоком заборе. Ничего из этого не было, совсем ничего. О таком доме мечтает, как минимум, половина города и, как максимум, полкоролевства, а все слухи, Чон уверен, от зависти и людской злости. Он долго собирается с мыслями и уже было хочет постучаться в крепкую дубовую дверь с медной резной ручкой, но его опережают — дверь отворяется, и прямо на него снизу вверх смотрит маленькая лупоглазая девочка лет семи с большими пухленькими щеками, да такая красивая, что глаз не отвести, а какие у неё косы! Таких даже его мать сёстрам никогда не плела. Он оглядывает девчушку с ног до головы и готов признать, что если бы не был слишком взрослым для такой крошки, обязательно бы поклялся в вечной любви и попросил её руки. — И кто это у нас тут? — Чон присаживается на корточки напротив девчонки, улыбается тепло и умилённо и отдаёт оставшийся с дороги кусок пирога ей. Они смотрят друг на друга, не отрываясь, несколько минут, а потом она подходит ближе, улыбается широким ртом, обделённым несколькими передними зубами, и просит дать ей руку, Чонгук, конечно же, слушается — не в его компетенции отказывать милым, пускай даже таким маленьким дамам. Девочка долго оглядывает его ладонь, а потом внезапно серьёзно и неотрывно смотрит в глаза. — Братик! Это к тебе! — ребёнок внезапно подрывается и несётся на второй этаж, звучно топая маленькими ножками и едва не спотыкаясь. — Братик! Ты слышишь? — Женихи, небось? Или невесты? — слышится громкий бархатный смех в одной из комнат и в следующий момент на лестнице с той самой девчонкой на руках появляется парень. И Чонгук, по правде говоря, предложил бы своё сердце и ему. Они с сестрой очень похожи, как две капли, только он на вид не на много старше самого Чонгука. — Чем обязан? Медовый баритон внезапно звучит где-то рядом, а брюнет почти подпрыгивает от неожиданности, вырванный из собственных мыслей. — Я… К ведьме. — еле тянет парень и сам поражается звучанию своего голоса, он неожиданно тонкий и почти писклявый, в горле пересыхает, жжёт, будто молодой крапивой. — За предсказанием. Узнать, когда любовь придёт и… Это мать попросила. — Ко мне. — хмыкает парень напротив, всё ещё держа девочку, которая в свою очередь жмётся к его груди и доверительно обнимает за шею, шепчет что-то на ухо. — Нет же, к ведьме. — Я и говорю, ко мне. — улыбка тянется ещё шире, образуя прямоугольник, а карамельные глаза, подведённые сурьмой, сужаются до щелочек, и это выглядит по-настоящему мило. — Пойдём. Юха, прелесть моя, принесёшь нам молока, хорошо? Парень кивает на лестницу и отпускает девчонку, которая тут же шустро уносится, огибая Чонгука, стоявшего у порога. А брюнет наконец отмирает и шагает за странным парнем, оглядывается, всматривается в непонятные обереги на стенах, немного кривые вышитые цветы на занавесках и улыбается, понимая, кто постарался. Спустя долгое время после прибытия Чонгук замечает, что в доме пахнет лавандой, даже когда они поднимаются на второй этаж по скрипучей лестнице, этот запах преследует его — пахнет очень ярко и приятно, будто он прямо сейчас находится в лавандовом поле. Парень выдыхает и внезапно натыкается на чью-то спину и тут же засматривается на не по-мужски узкие плечи, обтянутые полупрозрачной рубахой, свисающей чуть ли не до колен, и копну огненно-рыжих, почти красных волос, по какой-то необъяснимой причине их очень хочется потрогать, коснуться совсем невесомо, но тот делает ещё один шаг вперёд и открывает нужную ему дверь, проходит внутрь и забирается с ногами, не снимая длинных сапог, на широкую кровать с ярко расшитым одеялом, опирается на руки и улыбается по-настоящему хищно. — Так ты…– Чонгук не может перестать рассматривать множество непонятных самодельных кукол, закреплённых каким-то образом на стенах, обилие разноцветных склянок всех форм и размеров, содержащих в себе явно что-то сомнительное, на полках, башни толстых старинных книг вдоль стен, связки грибов и засушенных растений, свисающих с потолка, и странные надписи на потрёпанных папирусных листах — видимо, заклинания –, развешанных по всей комнате, прямо над кроватью на жёрдочке сидящую огромную полярную сову, которая смотрит внимательно и с неким подозрением, а Чон поражается ещё больше. Некоторые вещи в ведьмовском пристанище были настолько необычными, что дух захватывало и появлялось желание взять в руки, повертеть и осмотреть со всех сторон, возможно, понюхать и расспросить о них чуточку больше. — Колдун? — Ведьма. И, предвещая следующий вопрос, внук покойной колдуньи по совместительству. Не смотри на меня так, это невежливо и очень злит. — в следующий момент парень непонятным образом за долю секунды оказывается прямо напротив Чонгука и смотрит в глаза с неприкрытой насмешкой. — Знаешь, как страшны ведьмы в гневе? — Заворожу, приворожу, заколдую, порчу наведу? — Я бы не стал смеяться над этим. Брюнет дрожит и крутит головой из стороны в сторону, ища спасения. Масла в огонь подливают тёмные флисовые занавески на окнах, полностью лишающие комнату солнечного света, а единственным источником является множество толстых, почти догоревших свечей — красиво, конечно, загадочно по-своему, но жутко невероятно, ещё и этот парень смотрит так страшно. — Меня зовут Тэхён, к слову. — названный смеётся внезапно громко и запрокидывает голову назад, открывая длинную лебединую шею, увешанную различными цепочками с неизвестными Чону камнями, а после смотрит с той же серьёзностью, что и Юха, в глаза — А ты… Чонгук. Ну, давай посмотрим. Ведьма долго копается в ящиках, ищет что-то, а когда находит — победно вскрикивает и приподнимает над головой мешочек с рунами, усаживается на край кровати и хлопает изящной ладонью по месту рядом с собой. — Я не кусаюсь. Чонгук не очень-то верит, но присаживается рядом и внимательно смотрит, улавливает каждое движение и про себя восхищается, как ловко тонкие пальцы подкидывают камешки с высеченными на них непонятными знаками, Тэхён долго всматривается, проводит ладонью чуть выше и наконец начинает говорить. — В твоей жизни появится парень. — ведьма хмурится и заправляет за ухо вечно выбивающуюся прядь ярких волос. — И после этого никакие невесты не будут нужны. — Ты что ли? — Ну… Может, и я, только если ты влюбился в меня с первого взгляда. — Тэхён игриво подмигивает и улыбается совсем тепло, от этой улыбки так хорошо становится, что элементарно хочется жить. Чонгук не хочет говорить, как при одном взгляде на этого странного парня его сердце заходится в бешеном ритме, но тот, кажется, всё понимает и улыбается ещё шире, гладит по волосам и проводит подушечкой большого пальца по щеке, наклоняется слишком близко. — Чшш...Не говори ничего. Дверь комнаты резко открывается и ударяется о стену ручкой, а на пороге стоит всё та же девчонка, тяжело дышит и держит в маленьких ручках огромный и, видимо, очень тяжёлый кувшин. — Братик! Я принеслааа. — тянет она нараспев и громко ойкает, чуть не разливая содержимое, а Тэхён резко подскакивает и забирает полный до краёв сосуд. — Зачем же так много? Юха громко хихикает и снова уносится из комнаты, позже возвращаясь с тремя глиняными разрисованными кружками, ставит их на маленький резной столик и плюхается на кровать рядом с Чонгуком, улыбается ему широко, прямо как брат минутами ранее. Ведьма же разливает молоко по кружкам, вручает одну сестре, а вторую протягивает брюнету, на что тот хмурится и непонятно кривит губы. — Молоко пьют только дети. — Мы никому ничего не скажем. — Тэхён прикладывает указательный палец к губам и выжидающе смотрит, а его глаза счастливо загораются, когда парень наконец припадает губами к кружке и делает большой глоток.***
Когда Чонгук собирается идти домой, за дверью его встречает тёмная ночь и неизвестные шорохи со всех сторон, он даже не заметил, что провёл в ведьмовском доме так много времени. Мать, скорее всего, уже начала волноваться. — Думаю… Тебе стоит остаться, — ведьма подходит сзади и обнимает одной рукой поперёк торса, кладёт подбородок на плечо, а холодное серебро, продетое в множество дырочек в ушах, обжигает кожу на шее. — Если не боишься. Чонгук боится, но не этого — у него другая проблема, он, кажется, всего за несколько часов влюбился в этого странного парня. Пугает до чёртиков перед глазами. Так не бывает. Совсем нет. — Это… — он не знает, как сказать, тянет что-то невнятное, но в итоге решается. — Приворот? — В обе стороны? — Тэхён грустно улыбается и касается тёплыми губами где-то за ухом. — Нет, просто любовь. И Чонгук успокаивается.***