***
Когда Финн все же убрался восвояси, генерал Органа заперла двери и принялась гневно расхаживать из угла в угол, словно обозленный хищник. Когда человек теряет разум, в нем иногда просыпается зверь. Самообладание стремительно покидало Лею, уступая ослепляющей ярости, которая немилосердно клокотала в груди, едва не разрывая ребра. Поступь ее была скачковатой, рваной, дрожащей, что хоть и не соотносилось немного с возрастом генерала, но зато вполне отвечало ее характеру. Точнее, тем тайным его свойствам, которые Лея, унаследовав от отца, передала сыну, хотя сама в себе полноценно так и не раскрыла. Генерал вспоминала об ужасающих событиях последних трех месяцев — об аресте Бена, о суде, допросах. О пытках, которые, к слову, она, Лея Органа, героиня Гражданской войны и уважаемый руководитель Сопротивления, разделила с сыном — и, следовательно, пострадала, как и он. Наконец, о смертном приговоре, который вынесли ее мальчику, но в последний момент заменили другим — куда более страшным. И все это, выходит, из-за одного бездумного поступка глупого влюбленного юнца, который на пьяную голову не удержал язык за зубами? Досадная случайность, не более того?.. Из-за досадной случайности пострадал ее ребенок. И из-за случайности погиб ее брат. Резко остановившись, Лея пространно скользнула взглядом по стене и дико расхохоталась. Случайность… ха! Нет, таких случайностей не бывает. Судьба не может быть настолько жестокой. Сила не жестока. Она стремится к равновесию, к справедливости, но не к зверствам. Значит, у каждой беды должен иметься виновный. Если случилось преступление — есть и преступник. И она знала имя преступника. Этот преступник находился здесь, на одном корабле с нею. Это он отважился преступить закон во имя своих туманных амбиций и уговорил канцлера заменить Кайло Рену смертную казнь на тайное заключение в застенках. В проклятом замке, который способен свести с ума любого чувствительного к Силе, даже того, кто еще совсем недавно звался последним джедаем… Теперь воспаленное сознание Леи, ее взбесившаяся гордость и растущий гнев попросту отказывались верить, что она могла столько времени терпеть присутствие этого мерзкого человека на борту «Второго дома», даже не попытавшись спросить с него за все, что он сделал… Сколького она лишилась по его вине! Люк скончался. Бен и Рей пропали. Сопротивление больше не подчиняется своему исконному лидеру. Лея осталась без уважения, без надежды и без своих родных. Изгнанница, вынужденная просить убежища у друзей. Ставшая ничтожной приживалкой на корабле, которым в ином случае могла бы командовать. До сих пор она была лишь подавлена, опустошена. Но сейчас признание Финна растревожило в ней что-то пламенное и запретное. Этот хищный огонек теплился внутри нее, в глубине сердца, всегда, сколько Лея себя помнила. Это он подогревал ее кровь, давая силы держаться, не терять самообладания даже в самых отчаянных ситуациях. Это благодаря ему некогда юная принцесса дерзила, глядя в глаза своим тюремщикам на «Звезде Смерти», без тени страха. Слабой искры, брошенной незадачливым юношей, достало, чтобы огонь пробудился, заполняя всю ее душу с неведомой прежде стремительностью. Так бывает, когда в закрытом помещении долгое время скапливается газ, стоит чиркнуть спичкой — и все разом вспыхнет. Но теперь это пламя преобразилось. Во мгновение ока оно выросло до таких размеров, что, вероятно, и самой Лее, если бы она глядела на него со стороны, сделалось бы жутко. Она была разъярена. Безумие плескалось в ее глазах, а на самом дне, в глубине зрачков, притаилась Тьма, готовая с минуты на минуту вступить в свои права. Лея Органа была дочерью Вейдера. … Трясущимися руками генерал открыла потайную нишу в изголовье своей кровати и достала бластер. Но затем, криво усмехнувшись, возвратила оружие на прежнее место. Чтобы взять другое — то, которое, по зрелому размышлению, больше соответствовало случаю. Так она извлекла и пристегнула к поясу, прикрыв, как могла, складками одежд, отцовский световой меч. Вооружившись, она покинула свою каюту. Теперь одна только Сила могла знать, чем окончится это дело. Рассудок Леи был похож на крохотное суденышко, несущееся на полной скорости прямо в черную дыру. Она даже не пыталась сопротивляться приближающейся гибели, просто повиновалась течению. Лея знала, что после такого ее наверняка арестуют. Авторитета Силгал и самого Джиала не хватит, чтобы защитить ее в том случае, если бывшая глава Сопротивления нападет на кого-то из членов правительственной делегации. И пусть! Пускай ее расстреляют, как едва было не расстреляли ее несчастного сына! Отныне ей было все равно. Тому, кто потерял все, что имел, уже нет смысла держаться за жизнь. По крайней мере, она заставит того человека, который мучил Бена — и через него ее саму — ответить на все ее вопросы. Заставит прямо сейчас. Она направилась на верхнюю палубу, где находились каюты правительственных гостей, и среди них каюта Клауса Диггона.***
Был поздний вечер. Майор не ожидал гостей. Тем более что на «Втором доме» едва ли могли найтись желающие скоротать вечерок в его компании. Однако приход Леи Органы не удивил его. Как ни крути, после всего произошедшего им было, что сказать друг другу. Потому, увидав генерала у себя на пороге, пусть даже в такой час, Диггон лишь сыто улыбнулся. В его мозгу пронеслось что-то вроде: «Ну наконец-то! На ловца и зверь бежит». Он немедленно отпер дверь и радушным жестом пригласил посетительницу войти. Лея пересекла порог неспешным, настороженным шагом. С грацией зверя, вышедшего на охоту. Взгляд ее глаз скрывал вызов — майор тотчас заметил это. — Выпьете чего-нибудь, генерал? — Нет, благодарю, — Лея покачала головой. Она явилась к своему врагу. А есть и пить с врагом — верх глупости, любой это знает. — Что ж… в таком случае, прошу вас, располагайтесь, — Диггон небрежно склонил голову на бок, выражая сожаление, бывшее, впрочем, не более чем формальной данью светскому тону, с которым они оба были хорошо знакомы — и оттого Органа сочла возможным оставить этот пустой жест вежливости без внимания. Несмотря на предложение «располагаться», она осталась на ногах, небрежной поступью расхаживая рядом с Диггоном, кружа, словно акул, наметивший себе жертву и начавший приближаться к ней. — С чем вы пожаловали? — весело осведомился майор, решив, что не стоит долго ходить вокруг да около. — Я желаю знать, — сказала Органа, — сколько вы заплатили Чале Орнуле, чтобы она шпионила за моими людьми и за мной? — Ох… — Диггон закатил глаза, — не иначе, как ваш беглый штурмовик проболтался, я прав? Он и не думал скрывать, каким образом правда о Кайло Рене достигла его. В конце концов, разве это теперь так важно? — Вы не ответили на мой вопрос, — сквозь холодный голос Леи слышалось сдавленное рычание. — Что ж, раз вам угодно знать… я предлагал этой девице вознаграждение от имени Верховного канцлера в том случае, если предоставленные ею сведения подтвердятся. Однако она отказалась. Знаете, что она сказала мне про вашего сына? — Диггон без страха посмотрел в бархатные глаза, не скрывающие готовности испепелить его на месте. — «Пусть канцлер поскорее поставит его к стенке — это все, что мне нужно». На несколько мгновений Лея сжала кулаки, успокаивая очередную болезненную вспышку в своей груди. Нет, пока еще не время… — Вы сообщили Лайаму о смерти моего сына. Интересно, сколько правды было в ваших словах? — Я опирался на мнение экспертов. Медиков, которые работали с заключенным. Лея надменно вскинула подбородок. — Я желаю знать, что произошло. — Не знаю, что именно сообщил вам Верховный канцлер. — Что Бен погиб при побеге. Я хочу узнать подробности. Ведь вы были там… — Да, был. И спешу уверить вас, что ваш мальчишка сам виноват во всем. Лея непроизвольно обхватила рукой горло — на несколько секунд ей вдруг перестало хватать воздуха. Виноват? Бен сам виноват? Диггон смеет утверждать это без зазрения совести, глядя ей в глаза… — Вы насильно держали его в Святилище Вейдера, — констатировала она срывающимся голосом. — Это место отравлено болью и смертью. Ни один одаренный не может долго находиться там, сохраняя ясность рассудка. А сколько мой сын пробыл в замке по вашей милости? Месяц? Или того больше? Знал ли Клаус Диггон обо всем этом заранее? Или же он отвез Бена в тот ужасный замок, подчиняясь случайности, пустому наитию, своей издевательской выдумке? Случайность! Опять случайность! О Сила… — Вы надеетесь разжалобить меня? — улыбнулся вдруг разведчик. — Отнюдь, — холодно бросила Органа, про себя добавив: «Я хочу тебя уничтожить». Диггон отошел от нее на пару шагов. — Я хочу, чтобы вы знали, Лея, я не питаю вражды ни к вам, ни, коль уж на то пошло, к вашему сыну. Хотя, признаться, от того, что Кайло Рен сотворил за свою недолгую карьеру в Первом Ордене — и в особенности, от того, что он сделал на «Старкиллере», — даже у такого старого скептика, как я, холодеет кровь. — Не вам его судить. — Вы правы, — Диггон пожал плечами. — Его судил военный совет. И приговорил к смерти. Я и мои люди лишь привели приговор в исполнение. — Так Бен все же мертв? — Вероятнее всего, да. Лея широко и торопливо заморгала, отчаянно борясь с поступающей к глазам темнотой. — Вы… вы видели его тело? — заикаясь, вопросила генерал. Ощущение реальности покидало ее вместе с остатками самообладания. Дрожь в ее руках продолжала усиливаться, ярость стремительно расходилась по венам. — Нет, тела так и не нашли. — Тогда откуда вам знать, что он мертв? Ради всех высших сил, Клаус, скажите, наконец, что произошло!.. — ее голос заполнился хриплой, исступленной мольбой. Неизвестность пугала ее и злила. Лея помнила: что бы ни произошло с Беном в замке, именно это и заставило ее брата пойти на крайность, отказавшись от собственной жизни в пользу племянника. Майор многозначительно вздохнул. Несколько мгновений он размышлял: стоит ли говорить генералу все, как есть? Как ни крути, даже сейчас, пышущая гневом и кажущаяся опасной, эта женщина была полностью в его руках — ведь это она, Лея Органа, пришла к нему, чтобы требовать правды и умолять о ней. А значит, как бы он ни решил поступить, главная роль останется за ним. И потуги генерала диктовать ему свою волю — это не более чем блеф. Диггон бросил взгляд к иллюминатору. К звездной дали, остающейся одинаковой, что днем, что ночью; безобразно смешивающей время суток и подменяя и день, и ночь одной нескончаемой, глухой, статичной темнотой. — У меня есть основания полагать, что ваш сын скончался, — негромко произнес майор и слегка кашлянул, — потому что яд таозинов редко кого щадит. Яд таозинов. Два коротких слова оглушили Органу, вдруг махом заполнив все ее сознание. Вот она, та правда, которой генерал так рьяно добивалась! Теперь Лея осознала, насколько эта правда ужасна, и почему даже Клаус Диггон сообщает ее не иначе как робким полушепотом. Даже в нечестной игре имеется определенный предел; и все, что лежит за ним, должно быть покрыто тенью умолчания. — Вы давали ему яд… — подытожила Лея. Она произнесла эти слова немыми, побледневшими губами, страшно округлив глаза. Даже Первый Орден редко опускался до таких примитивных и грязных методов, получивших распространение, в основном, в преступной среде. А в сочетании с давящей атмосферой Святилища… о великая Сила, сжалься! Где теперь ее сын? Что с ним сталось? — Да, — не стал отрицать Диггон. В его голосе не было ни сожаления, ни торжества. — Прошу понять меня, генерал. С одной стороны, эта мера ограждала нас от неожиданностей со стороны заключенного. С другой, вполне могла обеспечить… кхм… продвижение диалога. — Продвижение диалога, — эхом повторила Лея, казалось, даже не заметив того, что произнесла это вслух. Сама ее душа сейчас как будто отделилась от тела и витала где-то в стороне. — Ему регулярно давали противоядие, чтобы избежать летального исхода. Но когда юноша бежал из-под стражи… сами понимаете. Врачи констатировали, что после полутора-двух суток искать беглеца не имеет смысла. Если он не скончался от яда, то, быть может, бросился в огненную реку, не выдержав боли… На лице генерала показалась кривая, нелепая усмешка. «Не выдержав боли…» Нет, это не про Бена! Ее мальчику от природы дано свойство терпеть такую боль, которую не выдержит, должно быть, никто другой. — Но даже если бы он остался в живых, то после столь длительного контакта с ядом таозина наверняка не смог бы продолжить полноценную жизнь. — Что вы имеете в виду? — как-то глухо и отчужденно поинтересовалась Органа. — А вы не знаете? — Диггон слегка приподнял бровь. — Яд таозина парализует нервную систему, вызывая целый ряд патологий. Это могут быть кома, паралич, разные виды амнезии — что угодно… — Вы хотите сказать, что он мог остаться калекой? — задыхаясь, прошипела Лея. — Я хочу сказать, что смерть, вероятно, была бы в его случае даже предпочтительней. Мне жаль, генерал… — прибавил майор. — Не знаю, насколько это утешит вас и утешит ли вовсе, но ваш сын проявил немыслимую стойкость. Никто из моей команды не ожидал, что он продержится настолько долго. Разумеется, мы так и не добились от него никаких сведений. Для вас, как для поборницы Республики, это, наверное, будет не такой уж хорошей новостью. Но как мать, вы можете гордиться своим отпрыском. Лея не удостоила его даже кивком. Время настало, поняла она — поняла не умом, скорее болезненным чутьем материнского сердца, которому нанесли рану, и уже не в первый раз. Теперь все стало известно окончательно. Какой бы ни была уродливой истина о произошедшем на Мустафаре, эта истина поднялась из тьмы на свет. Генерал смотрела на Клауса Диггона и твердила себе: «Этот человек пытал моего сына. И, кроме того, он искалечил Бена…» Искалечил. Уж это-то генерал осознала вполне. Бен не погиб благодаря жертве Люка; но если он остался жив — то, выходит, стал калекой? Изгнанник. Отцеубийца. Преступник, осужденный на смерть. Лишенный своей Силы. Ее сын претерпел уже достаточно ударов, сумеет ли он пережить и этот? Гневно подрагивающие пальцы женщины сами собой разомкнули кольцо крепления скрытого под одеждой оружия и нашарили кнопку активации. Меч Энакина Скайуокера угрожающе вспыхнул синим светом, обещая возмездие.