Необъяснимое притяжение

***

Серое девонширское небо сурово взирало на путников, направлявшихся в Баскервиль-холл. Доктор Ватсон и Генри Баскервиль сидели в тесной двуколке, из-за недостатка пространства вынужденно прижимаясь друг к другу. Мортимер сидел рядом с кучером и время от времени отвечал на вопросы баронета. Вскоре перед ними показалась аллея, укрытая прелыми листьями. - Скажите, Мортимер, а дядя умер в этом парке? - спросил сэр Генри, чуть заметно вздрогнув. - Нет, в Тисовой аллее, она там, с другой стороны, - ответил доктор. Баскервиль успокоился, внутренне радуясь, что в первый день приезда не попал на место страшного и таинственного преступления. Он поделился своими планами усовершенствования поместья, путём проведения электричества. Доктор Ватсон внимательно разглядывал окрестности, словно, пытаясь запомнить каждую деталь этого унылого пейзажа. Наконец, они остановились у старого, обветшалого замка. У дверей их встретил дворецкий в аккуратном чёрном костюме в тон своей бороде. Бэрримора, казалось, ничуть не смутило то, что он неправильно определил хозяина, посчитав Ватсона Баскервилем. Возможно, многолетняя выдержка слуги давала о себе знать. - Ну, что ж, приблизительно так я и представлял себе родовое гнездо, - сказал Генри, пытаясь заполнить гнетущую тишину мрачного холла. Баронет отодвинул резной деревянный стул и сел, продолжая разглядывать интерьер поместья. - Вот тут мои предки прожили пять веков... Доктор Ватсон ходил вокруг обеденного стола и рассматривал предметы обстановки. "Подумать только, как можно жить в таком унылом и уединённом месте" - пронеслось в голове Джона. - "Хотя, если бы здесь был Холмс, это место превратилось бы в самое уютное во всей Англии". Вновь явился Бэрримор, чтобы уточнить время обеда. Он, также, сообщил, что они с женой останутся на службе у баронета, пока не потребуется расширение штата прислуги. После вечернего обеда, Баскервиль почувствовал усталость и предложил Ватсону переместиться в спальню. Ещё около получаса они сидели в комнате Генри, разговаривали и курили сигары. Баронет оказался приятным человеком, особенно большое впечатление на доктора производили его открытость и обаяние. Генри рассказывал о своём детстве и юношестве, проведённых в Америке. Джон невольно любовался Баскервилем. Карие глаза, при тусклом свете торшера, казались угольно-чёрными, мужественное лицо выдавало в нём сильную, волевую личность. Жестикуляция во время повествования наводила на мысль о неукротимой кипучей энергии и страсти, таящихся в этом человеке. Но вот Генри замолчал и пристально посмотрел на Ватсона. Наверное баронет заметил, что доктор внимательно разглядывает его, почти не слушая рассказа. Джон почувствовал себя неловко и попытался спасти положение. - Сэр Генри, простите, за бестактность, но у меня сильно разболелась голова. Быть может, мы продолжим разговор завтра. Баскервиль встал с кресла и подошёл к Ватсону. Обеспокоенным взглядом мужчина оглядел доктора. - Почему же Вы сразу не сказали? Вам, наверное, хочется прилечь и отдохнуть... Ах, это Вы должны простить меня за бестактность и невнимательность, - искренне извинялся Генри. Баскервиль говорил почти вплотную стоя рядом с Джоном. От него пахло приятным дорогим одеколоном и Ватсон поймал себя на мысли, что ему очень нравится этот запах. - А знаете, в детстве, когда у меня болела голова, мама делала мне массаж пальцев. Мне стразу же становилось легче. Сущность метода заключается в воздействии на нервные окончания, - сказал баронет, сияя глазами. - Дайте мне руку... И прежде чем, опешивший от удивления, Ватсон успел что-либо возразить, его ладонь оказалась в сильных руках Баскервиля. Генри присел рядом и начал массировать кончики пальцев Джона. Похоже, для этого свободного жителя Америки не существовало понятия личного пространства. Доктор чувствовал себя неловко и одновременно, не мог не признать, что действия Генри приносят ему удовольствие. На щеках Ватсона даже проступил лёгкий румянец. Воздух вокруг стал густым и жарким, Джон пытался приписать это влиянию воздействия на нервные окончания. Тем временем Генри с усердием принялся за вторую руку доктора. Движения Баскервиля были уверенными, сильными, но, в то же время, нежными и аккуратными. Наблюдая за реакцией своего "пациента", мужчина ощущал радость от того, что ему удалось, хотя бы ненадолго, вывести из равновесия этого чопорного англичанина. Также, Генри отмечал про себя необыкновенную мягкость кожи Ватсона. Она была шелковистой и тёплой на ощупь. Когда Баскервиль закончил, Джон с трудом смог взглянуть в бездонные, горящие пламенем глаза баронета. В свою очередь, сэр Генри, с улыбкой змея искусителя на губах, взирал на жертву своих манипуляций. - Спасибо, мне действительно стало лучше, - изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ровно, проговорил Ватсон. Он поднялся с кресла и быстро, скомкано пожелав Баскервилю доброй ночи ушёл *убежал. Едва дверь за доктором закрылась, Генри тихо рассмеялся. Добравшись до своей комнаты, Джон прислонился к холодной стене и попытался унять сердцебиение. Военная выдержка отказала ему впервые. Спустя несколько минут он стоял в ночной рубашке и смотрел в окно, по прежнему пытаясь найти объяснение своим иррациональным чувствам. Было достаточно холодно и вскоре, когда возбуждение спало, Ватсон почувствовал, что его телом завладела дрожь. Тогда он быстро лёг на кровать и, продолжая трястись, накрылся одеялом.