Don’t persecute me for what I’ve done. Perplex, poisоned, predictable. Permissable disaster, patriotic smiles, predominant agression. If you have guts, resist my trace. Diary of Dreams — Play God
Дженсену нравится психология. В среднем четыреста восемьдесят пять студентов выбирают ее в качестве своего профильного предмета на медицинском факультете. Довольно слабый показатель для Йеля, даже с учетом годовых погрешностей. Из четырехсот восьмидесяти следует вычесть двадцать шесть человек уже после первых четырех месяцев обучения и сорок — после первого практического проекта. Еще сто пятьдесят человек остаются на этом направлении из-за собственных проблем. И нет, Дженсен не причисляет себя к последним. Ему действительно интересна лабильность человеческой психики, поиски решений адаптивных задач и теории Фрейда.*** В какой ситуации адаптивные качества дают сбой в эволюционной программе? Какой процент пациентов не реагирует на терапию и демонстрирует феномен выученной беспомощности? ***
Дженсен предпочитает практику книжной теории и лекциям, поэтому спустя два года обучения выбирает самую «заезженную» — по словам профессора Лауда — тему для собственных исследований, снимает захламленную студию через две улицы от Йеля на Гроув-Стрит и заводит анкету на сайте знакомств. И это даже по́шло. Дженсен кривится, пролистывая вычурные страницы обезличенных пользователей, предпочитающих быть кем угодно, только не собой и не теми, кто ему нужен. Через неделю объект находит его сам. Ладно, не совсем сам. У объекта красивая линия плеч и разбитые в кровь губы. Он пытается улыбаться, очевидно, чтобы не напугать свой шанс выбраться из кучи прогнивших мусорных пакетов в глубине самого обыкновенного серого переулка за Сквер-Стрит. Парочка отморозков, шарахнувшаяся вглубь провала между двумя домами, видимо, хотела сделать все тихо. Судя по мату, тихо не получилось. Воля к жизни — один из необходимых критериев выборки, и Дженсен протягивает руку. У Джареда Падалеки через три месяца сдача ИТ-проекта, квартира в Нью-Джерси и неприкрытое восхищение во взгляде, когда они выбираются на освещенную улицу. Дженсену льстит. Объект на полголовы выше и, внезапно, на четыре года старше. В полицию он не пойдет, но отказываться от помощи Дженсена не будет. С ним все в порядке, не считая наливающегося фиолетовым синяка на подбородке и нескольких порезов на ладонях, поэтому от чая (и не только) он тоже не откажется. Когда они добираются до Гроув-Стрит, чай трансформируется в бутылку коньяка и вечер долгих разговоров о работе, Йеле и нелюбимых Дженсеном собаках, и в них нет ничего, что по-настоящему могло бы интересовать. Но таблеткам и Джареду нужно время, и Дженсен терпеливо ждет. Когда Джаред запинается на середине фразы, он спокойно подхватывает полупустой стакан и аккуратно ставит на стол. Первую страницу специально купленного ежедневника занимает надпись «День 1»***
Вязать двойные узлы из веревки не сложно, когда никто не вырывает руки. Дженсен садится на чужие бедра и несильно царапает кожу на запястье, чуть дальше основания ладони, пальцы соскальзывают на свежий порез, когда он наклоняется ниже. Целовать Джареда приятно, на губах остаются красные разводы. И он высокий, ноги неудобно упираются в рейку каркасной сетки, — лишенная матраса койка неприятно дребезжит под двойным весом. Джаред с явным усилием открывает чуть косящие после глубокого сна и коньяка глаза. Следом напрягаются мышцы рук, и на предплечьях отчетливо проступают синеватые выпуклые дорожки вен. Дженсен прослеживает их путь до края веревки и дальше, до сильных пальцев с обкусанными ногтями, с удовольствием наблюдая за первыми проявлениями паники. — Это какая-то странная игра, — в голосе Джареда он не слышит прежней улыбки, ее перебивают хрипы и зарождающаяся злость. — Конечно, — легко соглашается Дженсен. От первого удара на губах у Джареда окончательно лопается тонкая корочка. Длинные пряди приятно путаются между пальцами, когда Дженсен поворачивает его голову к себе. — Ты даже не представляешь, насколько.*** В каких случаях создание эмоциональной связи обуславливает определенный способ адаптации к стрессовым условиям? ***
Через двадцать пять дней кожа на Джаредовых запястьях истирается до ярких ссадин. Дженсену они не нравятся. Когда он включает свет, — как и всегда, на пятнадцать минут два раза в день — Джаред судорожно выдыхает, с облегчением рассматривая все, что может, через резь в глазах и выступающие слезы. Он кажется немного бледным — темно-коричневые шторы пропитались пылью еще у предыдущего владельца квартиры и не пропускают свет. Дженсен ставит таз с водой и чистым полотенцем рядом и аккуратно расстегивает пуговицы на Джаредовой рубашке. Это — приятная часть, а значит, редкая. Кожа на груди и животе покрывается мурашками, когда Дженсен скользит по ней подушечками пальцев, аккуратно надавливая на синяки. Он рывком задирает ткань, оставляя ее на предплечьях, и только потом тянется к резинке штанов. Вода комнатной температуры, но Джаред все равно непроизвольно вздрагивает, когда мокрое полотенце касается бедра, потом живота, — напрягаются, резче обозначаясь, мышцы брюшного пресса. Дженсен проводит мокрым по шее и синякам на плечах — капли срываются в подмышечные впадины и подключичные ямки, оставляют влажные соленые дорожки — Дженсен прослеживает их губами и языком. Когда он поднимает голову, Джаред непонятно смотрит ему в глаза. — Хочешь пить? — Дженсена, впрочем, совсем не интересует ответ, он зачерпывает чистую воду из таза, подносит сложенные лодочкой ладони к потрескавшимся губам, не пролить сложно, но он старается. Джаред приоткрывает рот, и часть воды все же попадает мимо, путаясь ручейками в отросшей щетине на подбородке и щеках. Он глотает торопливо, все, что осталось — кадык судорожно дергается, натягивая кожу. — Ты красивый, — после восьмидневной тишины говорить сложно, Дженсен ждет второй попытки, но Джаред откашливается и замолкает, потом чуть поворачивает голову и медленно облизывает влажную ладонь, языком очерчивая узловатую линию жизни, прикусывает фаланги. Дженсен усмехается, убирая руку, тянется ниже и надавливает пальцами на тазовую косточку, а потом резко накрывает пах. Джаред дергается, вжимаясь сильнее, и недовольно шипит, когда тот убирает руку, чтобы выпутаться из собственных штанов, соскальзывая мокрыми пальцами на молнии. Дженсену жарко и спокойно, лихорадочный румянец с Джаредовых щек передается ему воздушно-капельным, перетекает на шею. Между ягодиц тянет недавней подготовкой и липко от потекшей смазки. Когда он устраивается у Джареда на бедрах, от знакомой позы ноют мышцы. Джаред большой, кольцо мышц жжет, и это неприятно. Дженсен застывает, сжимая руки до побелевших костяшек, а потом насаживается сам, до конца. Джаред нетерпеливо ерзает и поддает бедрами, упирая взгляд в район Дженсеновых ключиц. У него срывается дыхание и наверняка першит в горле, тянет неудобно вывернутые руки. Боли больше, чем удовольствия, и Дженсену нравится, — он напрягает бедра, начиная двигаться. У Дженсена пред глазами россыпь кровоподтеков на чужой груди и покалывает пальцы — края старых порезов шершавые, со скатывающейся в сухие крошки сукровицей. Он срывает корочку и растирает выступившие бисеринки крови. Собственное возбуждение тугой пружиной закручивается внизу живота от одного только вида блестящей от пота и воды кожи и ощущения напряженных до мелкого тремора мышц. Это слишком просто. Дженсен ведет бедрами вкруговую и сильнее впивается пальцами в узлы веревки, когда его накрывает удовольствием. Джаред под ним крупно вздрагивает и Дженсен смаргивает черные точки. — Не смей, — тихо цедит он в самую ушную раковину и соскальзывает, оставляя Джареда выламываться судорогой и ругательствами. Дженсен вытирает белесые потеки с живота и натягивает джинсы. «День 26» в ежедневнике обведено красным. Он разрезает веревки кухонным ножом, забирает записи и, уходя, оставляет дверь открытой. Ему нужно на лекции.*** Является ли адаптивный алгоритм полностью бессознательным, и насколько он эффективен в нестандартных ситуациях? ***
— Подойди. — по четным дням никаких поблажек не предусмотрено, и Дженсен с силой дергает Джареда за связанные запястья, добавляя еще ссадин вместо подживших. Веревка — необязательное условие сейчас, но лишнее неудобство, не позволяющее Джареду забыть свое место. — Сегодня я не хочу с тобой разговаривать. Поцелуи тоже необязательны, поэтому Дженсен просто кусает подставленное горло. До крови. Джаред ожидаемо дергается, но подставляется под еще один. Молча. Дженсена тошнит от пришедшего на ум сравнения с БДСМ. Джаред волком смотрит на свежий засос у него на шее — его не скрывает воротник, и, если потом их становится больше, то только потому, что Дженсен не против. Горячие руки задирают футболку, к щеке неприятно липнет побелка, в студии незакончившийся ремонт и белые стены. Джаред прижимается лбом между лопаток и спину неожиданно обжигает даже через слой ткани. Дженсен выворачивается недовольно и хмурится, вглядываясь в нездорово блестящие глаза с полопавшимися капиллярами. Стараясь не думать о синдроме Лима*, он заставляет Джареда лечь в кровать — матрас уже три дня находится на своем месте, одеяло сбито в кучу, — и идет в аптеку, оставляя его наедине с горячим чаем и тишиной. По возвращении у Джареда потрескавшиеся губы, а на полу пять белых осколков чашки. Таблетки парацетамола растворяются на дне новой. Дженсен рассматривает блистер и аккуратно садится на край кровати. — Хочешь пить? — он кладет ладонь на горячий лоб. И Джаред тепло улыбается ему. Дженсену определенно нравится психология.