Tender Loving Care

      Не столь занимательна специфика возникшего положения — весьма затруднительного — или детали того, как Эдгар оказался у двери Рампо с разбитой губой, окровавленным носом и заплывшим глазом. Отметим лишь, что дни в Гильдии прибавили ему врагов — в основном людей, чьих лиц он даже не помнил, но у которых все еще возникали разногласия с ним по поводу работы, кою он и не собирался выполнять.       Вероятно, куда разумнее было пойти домой и оказать себе помощь самостоятельно. Это, бесспорно, спасло бы от многих неприятностей — а в его сознании уже нарисовался Эдогава с жалобой, что он обуза. Неважно. Именно сюда его привели ноги — и это факт, который он мог смело утверждать.       Аллан постучался в дверь; хоть ответа не последовало, Рампо наверняка услышал, так что он приготовился ждать. В осторожно-задумчивом жесте коснулся ладонью губы — и мгновенно пожалел: распухшую кожу пронзила боль. Вздрогнув, он опустил руку, позволив ей свободно болтаться вдоль туловища.       Дверь распахнулась с устрашающей силой, что едва не выдернула оную из петель, и веселый щебечущий голос поприветствовал:       — Денечка, По! Чем могу… — Тут Эдогава часто заморгал, и начатое предложение умерло на его губах: впервые в жизни он буквально онемел, глядя на испорченное лицо Эдгара.       — Здравствуй, Рампо, — нарушил он тишину невнятным от ран бормотанием. — Я… не знаю, как объяснить, но сомневаюсь, что это вообще требуется.       Он был уверен: Эдогава легко сможет понять, что произошло, и, возможно, даже лучше, чем он сам, несмотря на то, что случилось это именно с ним — бессмысленно тратить слова на лишние пояснения. Но детектив по-прежнему не в силах был сказать хоть что-нибудь — и По испытал ощущение, что расстроил его (что он ему в тягость), или же скромный резерв симпатий Эдогавы перешел в овердрайв и поверг его в шок. Аллану хотелось верить в последнее, если это могло дать ему фальшивое чувство жалости.       — Могу я войти?       То, как судорожно Рампо сглотнул, не осталось для По незамеченным.       — Проходи.       Он устало переступил порог и направился к дивану, поскольку Рампо, бормоча что-то об аптечке, скрылся на кухне. Аллан натянул рукав до кончиков пальцев и прижал к губе, чтобы кровавые сгустки впитались в ткань.       По возвращении детектив сложил все на журнальный столик и уселся, скрестив ноги, подле Эдгара. Две бутылочки — с перекисью водорода и обычной водой — да горсть ватных тампонов он бросил на подушку рядом с собою. Затем повернулся к своему гостю, чуть подался вперед — и убрал с глаз Аллана растрепанные волнистые пряди. Пальцем приподнял чужой подбородок, на долю секунды устанавливая зрительный контакт, и осторожно убрал обе руки, все еще смотря на По нечитаемым взглядом.       Лицо Эдгара было просто в отвратном состоянии; тот, кто осмелился поднять на него руку, верно, был адски агрессивен. Его левый глаз опухал — к счастью, ниже фактического органа зрения — и синеватые разводы коснулись века, расцвели на верхней части щеки. Переносица была изранена и окровавлена от, очевидно, прямого удара. Чудо, что его орлиный нос оказался не сломан. Кровь струилась из ноздрей, размазанная в неуклюжей попытке вытереть немногим раньше. Нижняя губа казалась лопнувшей, точно спелая вишня, и червленая жидкость сочилась из трещины.       Рампо изо всех сил старался не пялиться столь откровенно.       — Твое лицо выглядит ужасно, — пробормотал он с оттенком в интонации, коего По не смог определить. — Выбили же из тебя дурь.       — Навевает воспоминания о моих студенческих днях, — попытался пошутить Аллан, не сумев, однако, оставить в голосе и доли юмора.       Бутылка открыта, и ватный диск смочен водой; первым делом нужно было очистить рану — Эдогава похлопывающими движениями вымыл кровь с переносицы, а затем использовал перекись. Эдгар, вздрогнув, инстинктивно подался назад: прижатый к коже тампон вызвал новый взрыв боли от щиплющего раствора и давления. Рампо обхватил рукой его челюсть, чтобы держать оную недвижно; пальцы легонько зарылись в волну темных с необычным пурпурным отливом волос, заправленных за ухо.       Это прикосновение было удивительно нежным, словно он дотрагивался до хрупкого стекла. Несмотря на усталость и боль, Аллан не сдержал порыва уткнуться в чужую руку, и измученный вздох коснулся ее приятной щекоткой. На секунду Эдгар позволил своим глазам — цвет их напоминал не то распустившиеся по весне васильки, не то шторм — закрыться; голова его склонилась чуть набок. Он лишь смутно констатировал ощущение того, как нечто гелеобразное («Неоспорин») нанесли на поврежденную кожу переносицы, а затем применили что-то клейкое (повязку).       Вскоре он открыл глаза и обратил взор на Эдогаву — тот не шелохнулся и по происшествии нескольких вдохов. Застыл с чистым ватным тампоном в руке, и лицо его выражало некоторую увлеченность.       — Рампо, ты… хорошо себя чувствуешь?       Тот облизал губы — на бледности их остался влажный след.       — Просто ты… Черт, ты так соблазнителен сейчас, — прошептал он, будто не в силах сказать немногим громче.       — …Прошу прощения?       Рампо зарылся глубже в беспорядок чужих волос, подталкивая Эдгара ближе.       — Я сказал, — начал он, — что ты выглядишь так. Чертовски. Соблазнительно. — И, будто в попытке доказать свою точку зрения, провел большим пальцем по разбитой губе, давно уж позабыв о ватном диске. По резко выдохнул от контакта с раной, Эдогава ласково улыбнулся.       Вот оно как. (Аллан не мог сказать, что не подозревал доли садизма за Рампо, хоть и совершенно незначительной, но явно не думал, что его когда-нибудь привлечет нечто подобное.)       Перед тем, как дать Эдгару привыкнуть, Рампо вжался своими губами в чужие, и довольно грубо — пульсирующая боль вокруг пореза стала в разы ощутимей. Без предупреждения он забрался к По на колени, а тот — без раздумий — положил руки на его талию (потому что их надо было куда-нибудь деть). Это лишь воодушевило последнего.       Аллан мягко отстранил его от себя, почувствовав, как чужой язык тычется ровно в трещину на губе.       — Что ты, о небо, делаешь, Рампо!       — Целую тебя. Очевидно же, — ответил он столь уверенно, словно бы в этом не было ничего необычного.       — Это я понял, но почему?       — Потому что хочу, — мгновенно отозвался Эдогава, и Аллан не мог разобраться, избегал ли он правдивого ответа, или все действительно так просто.       — Да, я… Ну… Ты знаешь, я не это имел в виду.       — Не вижу проблемы, — пожал плечами Рампо. — Сначала ты выглядел очень нетерпеливым.       Был ли он нетерпеливым? Не похоже, что он осознавал себя в этом процессе. (Хотя часть его не сомневалась, что — да, для него весьма характерно желание поцеловать Эдогаву, но конкретно в данном случае это не имеет большого значения. Дело в том, что Рампо, вероятно, не должен целовать его из-за… этого.)       — Это ничуть тебя не оправдывает.       — Что я сделал не так? Пожалуйста, просвети меня.       Мгновение прошло в молчании за неспособностью Эдгара быстро сформировать объяснение. Он не был уверен, как долго стоит пытаться найти мысль, подходящую или неподходящую, особенно, если это неприменимо к кому-то вроде Рампо (и, честно, у него подозрение, что он чувствовал бы себя лицемером, вставь свои пять копеек).       — Я ранен, а ты не слишком-то помогаешь.       — Ну, это даже не моя обязанность! — с улыбкой парировал Эдогава. — И это помогает, — добавил он.       — Как? — Аллан готовил себя к любому, хотя бы вполовину правдоподобному ответу, который только мог прозвучать.       — Слышал когда-нибудь о нежной и полной любви заботе?       — Абсурд! — Это не было ни нежно, ни любяще, ни даже заботливо.       — Понятие нежной и полной любви заботы абсурдно? Почему, потому что ты никогда не испытывал этого прежде?       — Я…       — Ну, я мог бы исправить это прямо сейчас, — воскликнул Эдогава, обхватывая ладонями чужое лицо. То, как он, дюйм за дюймом, приближался, не осталось незамеченным.       Теперь — не то чтобы Аллан отбивался от мысли поцеловать Рампо… Нежелание было обусловлено тем, что именно неудачное обстоятельство привело к такому повороту событий. Он задался вопросом, являлось ли это выражением сочувствия для Рампо, или он считал это выражением искренней заботы, или — По предпочел бы идею, что Эдогава действовал так сам по себе. В его собственных интересах. (Как правило, это было именно так.)       Но привязанность может быть приятной.       — …Отлично, — согласился он.       Рампо взволнованно хмыкнул — и приблизился снова.       Сердцебиение По становилось все быстрее и рванее, пока расстояние меж ними сокращалось. Желание целовать Эдогаву определенно было чем-то, что занимало его ум (с первого поцелуя, смазанного и мимолетного, и тех минут, когда они разговаривали, — но это уже другая история). Рампо, теперь помня о боли, приник к его губам с редкой нежностью, обычно ему не свойственной. Они замерли, чтобы прочувствовать друг друга; Аллан начал действовать лишь после Эдогавы, что оставлял на его губах поцелуй за поцелуем, медленно и обдуманно, словно он был хрупок.       На языке Рампо оказалась чужая кровь; он никогда не думал, что она может быть приятно-сладкой своим богатым медным вкусом — и это увлекало.       Тем не менее, он отстранился, смакуя послевкусие от касания губ и позволяя собственным расплыться в жемчужной улыбке. Вдоль нижней губы его теперь была размазана кровь; это заметили они оба, и Эдогава — просто дразнясь, по мнению Аллана — высунул язык, чтобы издевательски-медленно облизнуться. По не мог отвести взгляда.       — Сладко, — заметил Рампо.       — Твоя наглость поражает.       Плутоватая улыбка вновь заиграла на губах Эдогавы.       — Ах, тише, тебе ведь понравилось.       По сосредоточенно молчал, слишком упрямый, чтобы согласиться, но румянец, расцветший на его щеках, был очевиден. Прошло некоторое время, в течение которого Рампо был убежден, что не станет больше ничего предлагать, но…       — Поцелуй меня еще раз.       — Будто я собирался останавливаться.       Со сжатыми губами, По обнял его за талию и притянул ближе, откинулся назад, увлекая за собой и не обращая решительно никакого внимания на бутылки и ватные тампоны, валяющиеся по обе стороны от них. Эдогава положил руку на подлокотник, для большей опоры.       Лишь когда он потянулся к чужим волосам, намереваясь отвести их в сторону и, возможно, заправить Эдгару за ухо, то вспомнил о затруднительном положении: его пальцы касались распухшей синевы, сконцентрированной вокруг глаза. По шумно выдохнул, и Эдогава, спешно убрав руку, слез с него.       — Ох, черт, это, — цокнул он языком, словно тоже вспомнив о ранах именно сейчас, и с излишне громким вздохом добавил. — Подожди здесь, пойду приготовлю что-нибудь для этого.       И вышел из комнаты. Эдгар же остался в неизменном положении; голова его по-прежнему кружилась от восторга, и в восхищении он коснулся пальцами губ.       У него не осталось времени констатировать приход Эдогавы — что-то холодное легло на лицо, и внимание сосредоточилось на ознобе, распространяющемся по коже и просачивающимся в раны. Он поправил компресс, чтобы посмотреть на Эдогаву относительно неповрежденным глазом, и его встретил устремленный куда-то назад взор, плотно сжатые — почти надутые — губы вкупе с какими-то трудными для понимания эмоциями. (Такой он нечитаемый человек.)       Смоченным ватным диском Рампо принялся стирать запекшуюся кровь под носом, на губах.       — Этот парень действительно тебя отделал, — тихонько хмыкнул он, и По не был уверен, обращался ли Эдогава к нему. Длинное подтверждение совершенно не требовалось, потому он ответил сухим «угу».       Кровавые разводы были стерты с кожи, и Рампо бросил в сторону использованные ватные диски, не особо заботясь, куда они приземлятся. Он подобрался ближе и, совершенно не скромный в жестах, принялся игриво наматывать прядь чужих волос на свой палец.       — Тебе лучше?       Весь ответ — усталый кивок.       — Отлично, — улыбнулся Эдогава. — Потому что теперь ты мне должен.       Его рука скользнула, очерчивая изгиб чужой челюсти, и осталась там.       — Потому что ты заставил меня отвлечься от того, чем я был занят ранее, — пояснил он.       — И что, собственно, я прервал?       — Промедление работы! (Абсолютно бессмысленно, учитывая, что у него выходной.)       — Могу я поинтересоваться, о какой работе идет речь?       — Все материалы дел на столе, — театрально вздохнул Эдогава, будто решение тайн для него — самое изнуряющее занятие в мире. — Они утомительны.       На этот раз По не хотелось говорить о тайнах и загадках или выдвигать решения на их счет, поэтому он просто поддержал тему:       — Технически, если ты так занят отлыниванием от работы, я лишь помогаю тебе в этом.       Рампо задумался на секунду.       — Ну, тогда ты использовал часть моих припасов! Это недешево. Так что, да, ты мне должен.       Он демонстративно надулся, пытаясь выглядеть раздраженным и, возможно, добиться жалости, но эти усилия сделали его лишь смешным и покоряюще-милым.       — Я требую от тебя платы в виде того, что ты отведешь меня в ту булочную, которая открылась недавно в нескольких кварталах отсюда.       По улыбнулся так легко, как это только могло быть.       — Думаю, мы сможем договориться.       Рампо, удовлетворенный ответом, наклонился, чтобы оставить поцелуй в уголке чужих губ, а затем и на них.       — Хорошо, — пробормотал он с веселой ноткой в голосе. Затем отошел, уселся на стул и, откинувшись на его спинку, уставился на Эдгара:       — Дай-ка взгляну на твой глаз.       Аллан послушно убрал компресс. Откинув назад чужие волосы, Рампо стал осматривать повреждение, то и дело заставляя По наклонять голову под разными углами.       — Считай, тебе крупно повезло, что этот парень не ударил прямо в глаз, черт возьми.       — Больно, — вздохнул Эдгар, не найдя ничего более подходящего в качестве ответа.        — Похоже на то, — согласился Эдогава, наклоняясь — и оставил поцелуй на нижнем веке, опухшем и налившемся бордово-фиолетовым. Аллан закрыл глаза, позволив вздоху сорваться с губ, чтобы избавиться от возникшего напряжения. Рука Рампо легла на его шею, пальцы зарылись в пряди волос, небрежно собранные на затылке, и принялись успокаивающе массировать кожу головы.       — Тебе нужно поспать, и часть боли исчезнет незаметно. В подтверждение своей точки зрения, он смахнул все лишнее с дивана (слава богу, обе бутылки были закрыты), заставив Эдгара, прижимающего к лицу компресс, подвинуться легким толчком в плечо.       Эдогава лег рядом — довольно трудно уместиться на простом диване, но они справятся. Он прижался к По, устраивая голову у него на груди. Хотел спросить, не тревожит ли таким положением раны, но передумал. Если так, и эта близость приносила еще больше боли, то он непременно бы знал, потому что всегда умел замечать малейшие изменения в чужом поведении. Не было никаких признаков дискомфорта — он использовал это в качестве оправдания пред самим собой, закидывая вдобавок руку и ногу поперек чужого тела.       — Я бы остался, но… я не могу, — признался По с нежеланием и нерешительностью в голосе. — Люси присматривает за Карлом сейчас, и, боюсь, она рассердится, если придется сидеть с ним сверхурочно.       Слова Эдогавы затерялись, приглушенные, где-то в складках ткани на груди По:       — Оставь его. Уверен, она любит этого маленького негодника. — И он точно знал наверняка.       Эдгар пошевелился, на мгновенье сжимая в руке компресс.       — …Я полагаю. — Он мысленно отметил, что заплатил девушке за возможные неприятности.       — Она поймет, когда увидит ситуацию, — без доли сомнения, даже немного резко подтвердил Эдогава. — Просто расслабься.       По вздохнул — еще одна причина для беспокойства исчезла — и смежил веки.       — Ох, хорошо, — зевнул он, искренне благодарный за возможность отдохнуть. У него отнюдь не часто это получалось, со всеми стрессами и поджимающими сроками.       Он уснул вперед Эдогавы, все также обнимая его одной рукою. Тихое дыхание сбоку и сильная изнуренность убаюкали — и, несмотря на все обстоятельства, ему спалось хорошо.