Весталка

Глядя на то, как оранжевый пегас о чем-то разговаривает со своим другом-некромантом, Люктус чуть слышно вздыхает и прячет лицо под пшеничной чёлкой. Ренас. Его имя звучит для неё как-то по-особенному. Он спас ей жизнь, вытащив из обвалившейся пещеры, но зря он это сделал, очень зря. Лучше бы она там погибла. Тогда она бы сохранила свой обет, осталась бы верна своему долгу. Теперь же это невозможно. Телепортационные вспышки пугают её, заставляя нестись мороз по коже. Он знает, где я. Он знает, он найдет меня. Нет. Пока Ренас рядом, он её не тронет. В её голове живут страхи. И пегас с зелёными склерами и фиолетовой дымкой из глаз это знает. Знает, но не думает, насколько сильными они могут быть. Настоятель придет и заберет её. Сделает её своей десятой жертвой, лишит обета и силы вместе с ним. Он считает, что они его дочери. Мерзкий извращенец. Люктус удалось сбежать, когда он пришел в её келью для надругательства. Она давно прятала нож для масла под подушкой. Кельи расположены близко. Они плакали. Они плакали, а я боялась, что следующей ночью буду плакать я. Даже принцессы не помогли. Они пытались, но Он всегда знает, где она. Он контролирует её силы. Солнце на её груди сияет всё тусклее, а затем малиновые глаза заволакиваются дымкой. Нет чувств. Нет эмоций. Только безжизненное тело. И лишь дерзкий пегас с красно-желтой гривой смог заставить её сердце биться в два раза чаще. От него шла неведомая ей сила, манящая, обещающая защиту. Люктус встала рядом с ним, искоса поглядывая на жеребца, лицо которого вытянулось от условий принцессы дня. Вы должны защитить Люктус от одного… обстоятельства. Как бы ей хотелось, чтобы у этого «обстоятельства» не было имени. Она вовремя поняла, что стоит на шаткой балке. Дальше любоваться пегасом нельзя, запрещено, иначе он займет все её мысли и чувства, не оставив место совести и благоразумию, что велят держать обет и сохранять равнодушие. Но он смог назвать её другом после нескольких часов знакомства. А сможет ли когда-нибудь назвать любимой?.. Люктус мотает головой, привычно прикрывая полные печали малиновые глаза. Вздор и бред. Если он не узнает, то она сможет удержаться. Если не будет проявлять к ней какой-либо симпатии… Если не обнимет её ещё раз вот так… Она не хотела вырываться. Правда, не хотела. Объятие крыльями — очень личный жест со стороны пегасов и аликорнов. Ей было безумно страшно, вспышка телепорта показалась концом света, а в голове снова встал образ настоятеля храма… Пока Ренас не притянул её к себе, укрывая крыльями. Горько. Горько и безумно тяжело ей было вырываться из такого желанного тепла. Чувство защищенности, которого она была лишена на протяжении уже двух месяцев, на несколько сладких мгновений заставило её забыть обо всем. О настоятеле-насильнике, за два месяца лишившего дара девять послушниц, о сотворённом заклинании всеобщего исцеления, о бессознательном Кнэлле, лежавшем рядом. Хотелось просто уткнуться носом в шерсть на груди пегаса и разреветься от страха, накопившегося в душе. Но так нельзя. Назад пути не будет. А она должна. Она дала обет, и она будет нести его всю жизнь. Иначе какая от неё польза? По щеке скатывается слеза, но Люктус поспешила её стряхнуть, мотнув головой. Она и так уже бесполезна в компании столь разношерстных пони: Кнэлл живой мертвец, Вивия — шаманка, Волк — оборотень, неизвестная пегаска, которую они притащили из пещер алмазных псов, тоже не чистокровная пони, и практически никого из них она не может лечить так, чтобы не вступать в конфликт сил. Не может лечить Ренаса. Исцеляя его, она калечила себя. Кровь из виска хлестала все сильнее, но Люктус упорно продолжала читать молитвы, направляя невидимые золотые ниточки в сломанное крыло пегаса. Если она сейчас умрёт — всё будет правильно. Она останется верна своему обету и ордену, и настоятель её не получит. И Ренас. Ренас будет жить. Но она не умерла. Он спас её, и очень зря. Теперь она сорвется. Её свет погубит её друзей, в горящих сердцах которых живет тьма, поддерживающая их жизни. А если свет погаснет, она станет бесполезной. Предательницей. Лгуньей. Обманщицей. Это клеймо. Клеймо, от которого не избавиться. Огромный шрам в виде солнца будет красоваться у неё на щеке, и все будут знать, кто она и что сделала. Бежать. Бежать, пока есть время. Бежать, спасаться от греха, от чувств, от себя. Спасти Ренаса от гибели. Она видела это, когда посмотрела ему в глаза впервые. Он отшатнулся от неё. Все так реагировали. Она всегда видит, как закончится её знакомство со всеми пони. Она видела один из перьевых клинков, которыми пегас обучал Кнэлла, воткнутый по самую рукоятку в грудь жеребца. Воткнутый её копытами. Тогда она ещё не знала, что окажется так влюбчива, лишь скорбела об ещё одной загубленной душе. А теперь она понимала, что если не уйдет, то Ренас погибнет. Погибнет от её копыт.  — Люктус! — пегас приземляется рядом, поднимая облачка пыли. — Мы уезжаем из Понивилля прямо сейчас. Идем, нам некогда задерживаться. Люктус уже набирает воздуха, чтобы озвучить своё решение, но их взгляды снова сталкиваются, и она замолкает. Сердце обречённо бьется в два раза чаще, душу кромсают сожаление и скорбь, но послушница не может возразить. Потому что не хочет ему возражать.  — Хорошо, я иду. Ренас уходит, потрясая седельными сумками, а Люктус идет за ним следом. Она должна попытаться охладеть. Должна выдержать испытание воли, слушать голос разума, противящийся сердцу и желаниям. А если не выдержит, то и пусть. Всегда есть ближайший выход из ситуации. Во всех вариантах она лишится дара. Жизнь в бегах, пусть даже с любимым, уничтожит её, выжжет изнутри, и даже Ренас не заставит её забыть об этом. Она всё равно будет видеть копыто правосудия, обутое в золотую туфлю. Если она нарушит обет по желанию, её закопают заживо. Убивать послушниц — грех, поэтому она умрёт от истощения в земляном дворце. В одиночестве и темноте. Не быть ей весталкой, как она мечтала в детстве. Не стать ей Молчаливой Сестрой, как она хотела, когда её родители погибли. Последним выходом станет смерть.