балкон московской многоэтажки

На электронных часах неярким зелёным цветом светятся цифры — 4:07. Ты усмехаешься, взглянув на них через старое, ещё стеклянное окно, оставшееся с советских времён, и вновь переводишь взгляд на ночное небо. Временами ты обращаешь внимание на окна домов по соседству, в которых зажёгся свет. Ты стоишь на холодной плитке босиком, а из одежды на тебе лишь лёгкое, шёлковое платье розоватого цвета. В ушах наушники. Который день ты сидишь до утра просто для того, чтобы узреть такой красивый апрельский рассвет персикового цвета? Которую ночь ты не спишь, наблюдая за звёздами, сидя на своём всё ещё незастеклённом — что не может не нравиться тебе — балконе три на один, в одной из многоэтажек Москвы. Кажется, всё, что есть вокруг тебя — это небо. К чертям собачьим школу, болезненную влюблённость и очередную подругу, которая лишь притворяется таковой. Зачем обращать внимание на дневные хлопоты, если всё, что происходит с тобой пока солнце светит — сущий кошмар. Ты ведь понимаешь, что у многих людей жизнь трудней, чем у тебя, так? Конечно, ты понимаешь. Ты всегда это понимала. Всегда была оптимистом и помогала друзьям. Ты всегда улыбалась и была спокойна. Такая меланхоличная девушка с пепельно-русыми волосами до плеч, пахнущими амброзией, парфюмом с запахом ванили с яблоками, светлыми глазами и спокойным голосом. И вроде бы ничего не изменилось. Ты всё так же любишь жёлтый цвет, всевозможные цветы, увиденные на улице заставляют тебя широко улыбаться и ты всё так же замечаешь прекрасное в любой вещи, что видишь каждый день. Но по ночам ты начала биться в истериках. Плачешь из-за отца, который покинул этот мир, когда тебе было всего пять лет; плачешь из-за дедушки, что ушёл из жизни пару месяцев назад; плачешь из-за своего интернет-друга, в которого влюбилась, но который оказался девочкой лет тринадцати, которая уже и не вспоминает о том, что натворила. По твоим щекам бегут слёзы. В наушниках песня, что напоминает тебе о прошлой весне. Теперь же ты рыдаешь снова. Ты вдыхаешь прохладный воздух и рывками выдыхаешь его, понимая, что время, к сожалению, перематывать ты не можешь. Ты думаешь о том, что неплохо было бы встретить Макс Колфилд, дабы всё изменить. Ты улыбаешься сквозь слёзы, вспомнив любимую игру. Мы умираем. С каждым днём. Мы умираем. Мы тратим свою жизнь на двенадцатичасовой сон, пропуская сказочные звездопады и ни разу не разглядев созвездий; мы умираем, не сказав человеку, в которого влюблены о своих чувствах к нему; умираем, учась одиннадцать лет в школе, ещё несколько лет в университете, а затем паша на работе, просто для того, чтобы у нас были деньги. Умираем, не обращая внимание на рассветы и закаты, на цветы, на так вкусно пахнущий кофе с корицей по утрам, на мягкие игрушки, безоблачное небо, на того красивого мальчика с волосами тёмного шоколада, с которым вы порой встречаетесь взглядами; или на ту девочку, что улыбается так красиво и чьи размышления о бытие поражают даже самых чёрствых людей, которые годами пытались избавится от чувств, думая, что они лишь вредят им. Твои глаза опухли. Впрочем, в последнее время для тебя это нормальное состояние. Щёки всё ещё немного щипит из-за уже высохших слёз. Ты облизываешь слегка потрескавшиеся и немного покусанные от нервов губы. Глубоко вздыхаешь и вытаскиваешь из ушей наушники. Птицы уже вовсю распеваются перед целым днём, что им придётся петь свои композиции. Ты слегка улыбаешься и начинаешь смотреть на уже немного персиковый рассвет. Розоватый, в каком-то месте нежно-оранжевый, в каком-то сиреневый. Ты простоишь на том балконе ещё около часа. Ровно до того момента, как город ни начнёт просыпаться. Затем ты толкнёшь скрипучую деревянную дверь, покрашенную в белый цвет и с большим окном в ней, и лёгкой, сонной походкой зайдёшь в комнату. С абсолютно безэмоциональным выражением лица ты плюхнешься на кровать, укрывшись белым пододеяльником в цветочек, который ты купила в каком-то винтажном магазине, вздохнёшь ещё раз и закроешь глаза, вновь почувствовав лёгкое пощипывание.