Домик в Париже.

Меня зовут Пак Сехун, мне 19 и я который год просыпаюсь с чувством, что меня усыновили. Казалось бы, для любого нормального человека подобное чувство ужасно. Чаще всего оно возникает от того, что родители недолюбливают ребенка или уделяют ему внимания меньше, чем остальным детям в семье. Подозрения насчет усыновления это всегда так страшно: ты копаешься в семейных документах, пролистываешь их с дрожью в пальцах, каждый раз боясь наткнуться на бумажку, с адресом того детдома из которого тебя забрали тёмной дождливой ночью. Это начинается так: тебя наказывают родители в возрасте, когда наказания и ремень – привычное дело, ты затаиваешь на них обиду, рыдаешь, пуская сопли, а затем внушаешь себе, что настоящие родители ни за что не наказали бы тебя за разбитую папину вазу. Но обида, как и подозрения о том, что ты не родной, проходят вместе с возвращением отца с работы, который, будучи «добрым копом» , объявляет тебе амнистию, и ты с довольной лыбой и красной задницей идешь в кровать. А на следующий день и не вспоминаешь об этом. Потом приходит возраст прыщей и шалящих гормон. Тебя не пускают на какую-то очень крутую, но весьма сомнительную, по мнению родителей, тусовку. Они утверждают, что тусовка и компания, что ее проводит, не очень-то и хорошие и что ничего путного для тебя не принесут. И в общем-то они правы. Но кто слушает в подростковом возрасте старших? Если кто-то вам скажет, что он слушал своих родителей в возрасте 14-16 лет, то киньте в него камень. Он нагло лжет. Так вот тогда, когда твоё тело один большой сгусток ненависти, ты и начинаешь копаться в своей родословной. Тут же вспоминается разбитая ваза, еще плюс-минус две истории подобного характера и тут у тебя в голове всё четко складывается. И кто бы тебя не убеждал в обратном, ты всё равно будешь всем и каждому заявлять, что догадался, что на самом деле приёмный. Когда этот бзик у тебя пройдет, а с лица сойдут прыщи, тебе будет очень стыдно за это. Живи с этим. Сразу скажу, я не отношусь к этому типу людей. Так что уберите платочки, вас не ждет плаксивая история о моём печальном детстве. Мои подозрения начались не из-за этого. Моё детство прошло вполне себе нормально. Я не был обделен вниманием, игрушками, сладостями, даже был слегка разбалованным. Весь учебный год я ходил в школу, после неё к репетитору, а затем шлепал домой, таща за спиной маленький милый рюкзачок с Пороро. Учился так себе, как среднестатистический ребенок в нашей стране. Иногда ленился, иногда списывал, потом долго и мучительно зубрил. Особыми талантами так же не отличался, разве что ходил на танцы в средней школе, но быстро бросил. В подростковом возрасте я в основном сидел дома, не отличался особой любовью к каким-то вечеринкам с запретными веществами. Да и вообще ими не увлекался, предпочитал этому сидение дома у приставки или компьютера. О, моим родителям стоило много усилий перебороть мою тягу к цифровым мирам. К слову о них. С ними тоже было всё в порядке. Обычная такая пара из альфы и омеги, которые сначала долго встречались, а затем создали новую ячейку общества. Ничем особо не выделяющиеся, они никогда не давали мне повода усомниться в родстве с ними. Папа конечно иногда говорил, что замужество с отцом была самым опрометчивым поступком в его жизни, но это скорее тёплая семейная шутка, нежели укор, да и сам отец никогда не обижался на это. Так в чём же причина всё-таки, спросите вы. А причина в том, что в нашей семье никто не подходит под слово «спокойный», кроме меня. Каждый член нашей семьи чересчур активен и амбициозен. И этими двумя качествами природа, кажется, обделила лишь меня. Да, может быть, вы скажите, что странности определено есть у всех семей, эдакие изюминки. Вы извините меня конечно, но в нашем семейном пироге изюма уже больше, чем теста. Но обо всём по порядку… Начнём с того, что мою семью нельзя назвать среднестатистической корейской семьей. Для начала среднестатистические семьи Кореи не живут в Париже. Да, я и моя семья живем в столице Франции уже около 16 лет. После рождения моего младшего брата, отец вдруг резко решил, что наша старая квартира слишком мала для проживания там в ней шестерых людей. Да, шестерых, ведь помимо меня и родителей, в ней проживали еще двое старших братьев. И это не предел. Впоследствии к семье прибавилось еще трое, на этом родители решили остановиться. То ли отец наконец-то понял, что перевыполнил свой план по произведению потомства, то ли папа просто устал это самое потомство рожать. Как назло, каждый из шестерых моих братьев, является просто живым обозначением слова «неординарность». Омега или альфа, маленький или взрослый, неважно, просто каждый из них вечно куда-то бежит, что-то ищет, чем-то занят. Единственное время, когда весь этот улей из носителей отцовского гена успокаивается и наступает тишина, это ночь. Да и то, относительная такая тишина. Ведь начиная отцом, заканчивая самым младшим, все они очень шумно спят: Кряхтят, сопят, храпят, даже говорят во сне. И среди этого праздника жизни я, ей богу, кажусь просто унылым парнем. Знаете, таким, который пришел на вечеринку, просто чтобы показать насколько ему бедному хреново, да, тот парень, который вечно портит всё веселье. Не сказать, чтобы я очень отличаюсь от своей семьи внешне, скорее по складу характера просто более уравновешенный. Собранный, спокойный, но не лишенный при этом чувства юмора, в общем абсолютно: Н-о-р-м-а-л-ь-н-ы-й. И именно это делает меня белой вороной в семье. --- - Что за глупости, Сехун? Какой же ты приёмный, придумаешь тоже. Мужчина, уже в летах по меркам современного общества, с удивлением смотрит на своего сына, сидящего за столом. Тот медленно сербает малиновым чаем, то и дело поднося маленькую кружку к рту и обратно. Только что Кенсу, а именно так звали родителя, услышал то, что преподносит их с Чанёлем сын чуть ли не каждое утро: « Пожалуйста, скажите мне, что я вам не родной». - Что опять случилось? - спрашивает Су, в тоже время размахивая лопаткой, которой управляется с яичницей, что приятно трещит на сковородке. - Ты видел, что творится в ванной на втором этаже? Там же пролезть невозможно, Чонин устроил кровавую бойню с Бэкхеном за то, кто первым будет мыться, Чондэ всё это снимает, а Чунмен носится рядом и кричит. – третий по счету ребенок в семье устало стонет и кидает голову на сложенные на столе руки. Кенсу же лишь тихонько смеется, понимая наконец из-за чего весь тот шум на втором этаже. Во всём виновата ванная. – Знаешь, мне было бы куда легче, скажи ты мне, что я никак кровно не связан с ними. - Ничем помочь не могу, Сехун, ты вылез из той же утробы, что и они. – пожимает плечами омега, разворачиваясь, чтобы переложить с сковороды очередную порцию завтрака и разбить в нее новые яйца, для следующей порции. За своей спиной Кенсу слышит очередной удручающий стон, схожий с зверинным ревом, что заставляет его засмеяться вновь. - Что тут за сомнительные звуки? – на кухне появляется высокий взрослый альфа, треплет сына по высветленным волосам и проходит к мужу у плиты, воруя у него утренний поцелуй и пару кусочков бекона. Знакомьтесь, отец семейства - Пак Чанель. При своих пятидесяти лет, он оставался активным, а главное веселым мужичком, не уступающий молодому поколению в своей продвинутости. - Ты почему еще не одет? – слышится недовольный голос омеги, после того как он бьет мужа лопаткой по руке, пресекая очередное воровство. – Тебе выходить через 40 минут, Чанёль. - Ты видел, что там происходит у ванной? Я в этой войне не участвую, подожду пока они перебьют друг друга сами. - Это же твои дети, пошел бы и разнял. - Это естественный отбор, дорогой. Сейчас сильный побьет слабого, - сверху раздается громогласное «Ай!», прерывая на секунду речь Пака, - протиснется в ванную, а потом и я уж как-нибудь. А у вас тут что? Чего за хмурые мины? – где-то сверху еще пару раз раздаются крики, визги, затем хлопает дверь, а финалит это всё громкое « Бэкхён, черт тебя дери!» . – О, 2:3 в пользу Бэкхёна. - Сехун снова думает, что он приёмный. - Кенсу начинает перемещать тарелки с столешницы на стол, а затем топает к холодильнику, чтобы достать сока, который попросил Сехун. - Да о чем ты, Хун-а, кто-кто, а уж ты точно роднее всех родных. Можешь даже не переживать, - Чанель присаживается во главе длинного прямоугольного стола, на котором уже стоит его порция еды и стакан сока. - Да я и не пере-, - Единственный с родством кого я бы поспорил, это Чонин, - Пак старший заговорчески наклоняется к сыну и приглушает голос. – Нет, серьезно, ты видел кожу этого парня? Как-то по молодости за твоим папой ухаживал один мулат. Я бы, знаешь ли, задумался… - Старик, хватит, мы ведь уже обсуждали это. – на кухню как раз вовремя входит побежденный и униженный Чонин, о котором и идет речь и кожа которого имеет приятный шоколадный оттенок. Приятный, но не совсем похожий на желтовато-бледных родителей. – Врачи тебе объясняли уже, что это от недостатка витаминов при беременности папы. Чанель поворачивает голову на сына, а затем с подозрением щурит глаза, оглядывая его с ног до головы. - Нет, надо всё же сделать те-,Айщ! - Кенсу лупит мужа ладонью по затылку и недовольно хмурится, в то время как сонный Чонин садится за стол напротив Сехуна и подвигает к себе тарелку с завтраком. Они быстро здороваются и улыбаются друг другу, кивая, а затем вместе смеются над перепалками родителей. - Тест на исправность мозгов себе сделай, - бурчит омега. – Нини, сок или молоко? - Молоко, пап. Минут пять на кухне царит идеальная тишина, нарушаемая лишь звуком льющегося молока и отголосков кричащих Чондэ и Чунмена наверху. Кёнсу уходит наверх, оставляя своих мужчин одних в комнате. Те мирно переговариваются, обсуждают какие-то обыденные дела, например выпускные экзамены Чонина или первую летнюю сессию Сехуна, поступившего в Сорбону на технический факультет. Но вскоре их разговор прерывает отец, закончивший свой завтрак и ушедший все же пытать счастье у ванной. Одновременно с этим на кухне появляется самый старший сын семейства - Минсок. Он что-то громко кричит кому-то в трубку на французском и активно жестикулирует, стараясь доказать свою точку зрения абоненту на том конце трубки. Если коротко, то сидящие уловили из этих криков лишь части: «Пойми я работаю», « Поговорим потом» и «не кричи на меня». -Au revoir*! – крикнул напоследок Мин в трубку, а затем с злостью сбросил вызов быстрым движением пальца. – Ох, ну серьезно, как можно быть такой недалекой курицей? - Хён, это была Софи, да? Вы снова поругались? - Чонин, называй вещи своими именами. Его «jeter*». - язвительно заметил Сехун, пережевывая бекон. - Что это значит? - Это значит «не лезь не в свои дела, Сехун!» - Старший брат кидает в младшего маленькой булочкой, которую быстро нащупывает в хлебнице, а затем вздыхает, потирая пальцами переносицу. – Когда-нибудь я найду омегу, которая меня поймет. - Обязательно найдешь, сынок. – вошедший обратно на кухню Кенсу с Чунменом на руках, ловко ловит булочку, тем самым спасая своё дитя, а затем отправляет её же в рот старшему сыну, не оставляя его таким образом голодным. Все же, что ни скажи, а Кенсу хорошо справлялся с своими родительскими обязанностями. - Эх, пап, если бы все омеги были такими как ты. - вздыхает, пережевывая булочку, Минсок и глазами, полными теплоты и нежности, смотрит на Кенсу, что, посадив за стол младшего сына, уже старался привести его волосы в порядок небольшим гребешком. – я бы женился на любом не задумываясь. - А ведь это был бы инцест. – заметил Сехун и чуть было вновь не отхватил этой многострадальной булочкой по своему безэмоциональному лицу, как вдруг на кухне появился второй по старшинству брат и ловко влился в разговор: - Сехун, не при Чунмене. – Исин вновь зачитывался какой-то книжкой, не отрывая от нее взгляда даже тогда, когда заботливый Кенсу потянулся, чтобы поцеловать сына в щеку. Чунмен же, будучи омегой любознательной, тут же смекнул, что говорят про что-то запретное, что несомненно его и заинтересовало. - Пап, что такое инцест? – спросил младший, откинув голову назад, чтобы взглянуть на родителя. Кенсу замялся, раскрыв свои большие круглые глаза. Он воспитал шестерых сорванцов до Мена и был вполне подготовлен к вопросам типа «Откуда берутся дети?», но вот к вопросу «Что такое инцест?» от своего восьмилетнего сына он был точно не готов. Омега смерил Сехуна взглядом, показывающим, что если он эту кашу с инцестом заварил, то он же будет ее расхлебывать, но в комнату стремительно ворвался Чанель, подхватывая сына на руки из-за стола. - О боже! Кто-то уже ужасно опаздывает. Разве это красиво, Чунмен-а? – маленькое и миловидное до безобразия создание артистично хлопнуло себя ладошками по щечкам, задрыгало ножками и стало во весь свой голос поторапливать взрослого альфу, держащего его на руках. Когда Чанель стал выносить сына из кухни, чтобы обуть его и усадить в машину, он столкнулся в проходе с двумя яркими и шумными созданиями – двойняшками Пак, которых звали Чондэ и Бэкхён. Оба хихикали, держа в руках свои смартфоны, и то и дело глядели на Чонина, что аж багровел от одного вида этих двоих. Сказать, что эти мелкие его достали, значит ничего не сказать. - Ну как, хен, хорошо искупался? – смеялся тот, что из двойняшек являлся альфой. Чондэ в который раз что-то быстро напечатал у себя в смартфоне, а Чонин нервно сжал вилку в руках. - Удали сейчас же. - Хен, - подхватил Бэкхен, усаживаясь рядом с Чондэ. – Ну что в этом такого? Мы сделаем тебя звездой. - Я сказал удали сейчас же! – старший стукнул по столу кулаком, за что тут же получил нагоняй от Кенсу, стоявшего за его спиной. Чонин потер свой затылок и зашипел, так как удар у родителя был не слабым. Омега же, наказав Чонина, смерил строгим взглядом неугомонных двойняшек. Тем хватило одной секунды, чтобы снизить уровень децибелов. - Вы оба, быстро удалили то, что наснимали и отдали мне свои телефоны. Если мне не изменяет память, то отец вчера ясно сказал, что вам запрещается пользоваться ими неделю. - Ну пап! - Живо я сказал, без разговоров. Чонин ликовал, не скрывая победной ухмылки, пока парочка сдавала телефоны по очереди строгому омеге, а Кенсу начал удалять весь домашний компромат, что эти двое успели наснимать. Бэкхен и Чондэ дули губы, глядя исподлобья на то, как телефоны отправляются на хранение к Исину, жевавшему свой бутерброд, все так же не отвлекаясь при этом от книги. Когда телефоны хранились у Чонина, они еще могли их выкрасть, но если они оказывались у Исина, то всё, с игрушками можно было попрощаться. Этот книголюб ни за что не отдаст их, так еще и запрячет так, что кроме него их сможет найти разве что Кенсу. От него-то Исин и унаследовал эту строгость и пугающую ауру. Вдруг хлопнула дверь, соединяющая кухню с задним двориком, в комнате вновь засветилось зрелое лицо хозяина дома. - Чанель, что случилось? – удивленно поинтересовался Кенсу, глядя на то, как Пак раскрывает все полки по очереди, роется в них , а затем, ничего не найдя, убегает из кухни искать по другим комнатам. Минсок, которому в очередной раз позвонили, вышел из кухни и чуть ли не столкнулся лбом с отцом, панически перебегающим от комода к комоду. - Чанель? – повторяет Кенсу, одновременно с этим успевая попрощаться с Исином, и подставляет щеку сыну для поцелуя. – Пак Чанель! - А, да, дорогой? – после грозного крика в проеме появляется лохматая макушка Чанеля. - Что ты ищешь? - Папку с документами. – отвечает мужчина и скрывается, чтобы продолжить поиски. - Голубую? - Да! - Ты же вчера ее положил в бардачок, чтобы не забыть. – закатывая глаза, напоминает мужу Кенсу и убирает тарелки за Исином и младшими. Сразу же, как только он это сказал, подлетает довольный услышанным Ёль и целует супруга в щеку, осыпая его благодарностями. - Точно, спасибо, милый! - Старик, подвезешь меня до школы? – нарушая родительскую идиллию, Чонин кладет ладонь отцу на плечо, на что тот ему кивает и широко улыбается, естественно соглашаясь. - Отец, и нас! А то мы опаздываем уже! – подхватили двойняшки, подорвавшись из-за стола. Они стали с хохотом бегать вокруг старшего брата и дергать его, донимая различными подколками, от которых у брюнета уже дергался глаз. Чонин с мольбой глянул на отца, выдавая одними глазами немую просьбу о пощаде, но тот только хохотнул в ответ и стал трепать волосы сына. - Загружайтесь все, малышня. Живо, живо, живо! – Пак подгоняет детей бодрыми подмахиваниями длинных конечностей, сам ненадолго зависает в проеме, придерживая дверь, когда Кенсу останавливает его: - Заедешь по пути домой в магазин, купишь продуктов. - Хорошо, хозяюшка. – смотрит на Сехуна, понуро ковыряющегося в своей миске с хлопьями, и тише добавляет: – Может я заеду еще в тот магазин, ну, что мы видели. Думаю тебе так пойдет тот на- - Отец! – раздается с улицы. - Тебя дети заждались, Чанель. Едь уже. – Кенсу лично выталкивает мужа за дверь и закрывает перед его носом ее на щеколду, дабы у того не было возможности вернуться и закончить свои уговоры. Омега просто боится, что попадется на них. Снова. Как все те семь раз. Немного надувшись, мужчина все же уходит. Садится в машину, заводит ее и выезжает со двора, успевая послать Кенсу, что наблюдал за ними сквозь небольшое окошко в двери, воздушный поцелуй. Омега в ответ только улыбается едва заметно и машет рукой. Повернувшись обратно, он застает Сехуна все еще сидящим за столом и удивленно спрашивает: - А тебе разве не нужно в университет? - Пап. - Что? - Сегодня воскресенье.