Гость из будущего

Человек в венке из полевых цветов влезает в окно кухни ночью, аккурат в тот момент, когда Сесилии понадобилось спуститься, чтобы выпить воды. Осколки выпущенного из рук стакана разлетаются по полу. — Только не ори, — поспешно говорит незваный гость, — я не вор. Сесилия прикидывает, что кувшин на столе довольно тяжёлый, а где-то рядом, кажется, лежал хлебный нож. — Вы, наверное, ошиблись окном, — как можно спокойнее говорит она, пытаясь на ощупь найти деревянную рукоять. — Нет, не ошибся. Это ведь дом генерала Джеффа Карноу, верно? — Вернее вам уйти туда, откуда пришли. — Ой, да ладно тебе, — отмахивается человек, довольно бесцеремонно присаживаясь на столешницу. — Мне нужно потолковать с твоим хозяином, милая. Дела у нас с ним, понимаешь? Позови его. «Принял меня за прислугу», — думает Сесилия и, неожиданно для себя, расстраивается. — «Неужели я до сих пор так похожа на обыкновенную служанку?» — У меня нет хозяев, — говорит она, выставляя перед собой руку с ножом. — А у моего мужа не может быть с вами никаких дел. Человек присвистывает, снимая с головы венок и кладя его на стол. — Ох, ошибся. Леди Карноу? Наслышан. Вернее, начитан. Джефф писал мне о вас неоднократно. Что у вас прекрасные глаза и рыжие волосы. Что вы нежны и деликатны. И что вы никогда-а не спа-али с ним в одной посте-ели... — незнакомец жеманно тянет гласные и трижды цокает языком. — Приятно познакомиться. Сесилия подмечает, что рука, в которой она держит нож, предательски дрожит. — А я — Андрэ. Или Андрей, как пожелаете. Не вижу смысла скрывать от вас правду, так как планирую выйти из этого дома через дверь, а не через окно — у вас там розовые кусты, не хотелось бы повредиться. Может, пригласите меня пройти в гостиную, леди Карноу? Там нам удобнее будет беседовать... Андрэ наглеет на глазах. Сесилии хочется ущипнуть себя — странный ночной визит кажется нелепым сном, — но, с другой стороны, неправильно было бы утверждать, что она не допускала чего-то подобного в принципе. Поэтому, стараясь ничему более не удивляться, она опускает нож, говорит о том, что генерал Карноу сегодня инспектирует ночной дозор, пожимает плечами на недовольный вздох Андрэ и идет к дверям, ведущим в гостиную. Башенные часы бьют полночь. ...А спустя две четверти часа удобно устроившийся в любимом кресле Джеффа молодой человек уже заканчивает свой рассказ, в котором умудряется уместить краткую историю своей жизни: от голодного тивийского детства до выживания в чумном Дануолле. Но большая часть повествования посвящена описанию его «романа в письмах» с генералом Джеффом Карноу. — Зима была очень холодной. В «Золотой кошке» топили только в больших залах и комнатах для особых клиентов, а все остальные мёрзли страшно! Но письма вашего мужа меня согревали. Бумага, знаете ли, хорошо горит, — улыбается он. Андрэ говорит и о том, что поначалу принимал переписку за изощренную забаву очередного клиента-извращенца, но постепенно проникся романтическим настроем своего анонимного партнёра и решил во что бы то ни стало выяснить, кто он, и нанести ему визит. А последней каплей стал ромашковый венок, присланный ему этим утром. — Такая милая романтичная глупость. Лучше бы табаку прислал, но куда там... Сладенько. Всё должно быть сладенько. Знаете, как я изумился, когда мальчишка-посыльный за пару подзатыльников и медяков назвал мне имя генерала Карноу? Мои клиенты из городской стражи упоминали его с уважением, как сурового начальника. А на бумаге между нами ведь всё до невозможности сладенько было. Отражение пламени канделябра в глазах Андрэ делает их огненными, и Сесилии становится не по себе. — Правда ли, что на Тивии все поклоняются Чужому? — невпопад спрашивает она, только чтобы развеять внезапное молчание. Андрэ смеётся, по-кошачьи потягивается и расслаблено ложится на подлокотник кресла, чуть ли не мурлыча в ответ: — Конечно. А всех черноглазых — в жертву ему приносят. И Левиафаны у нас по суше ходят и на шарманках играют. Нежный голос не вполне соответствует словам, и от этого ощущение нереальности лишь усиливается. Прежде чем заговорить снова, Сесилия задумчиво наблюдает, как Андрэ достаёт из-за уха самокрутку и прикуривает от свечи. — Андрэ... Вы были неправы, думая, что я не знаю о переписке. Мне в жизни много врали. Так много, что я научилась отличать правду от лжи. Генерал Карноу.... Джефф, — быстро исправляется она, — честный человек. Я знала о... многом. Знала, на что иду, соглашаясь быть его женой, и принимала это. Ради общего блага. Вы же, придя сюда, не принесли блага никому — Джефф выставит вас вон, в лучшем случае. Он дорожит своей репутацией. Да и моей тоже. В последнем, впрочем, она не так уж и уверена. — Ну, тут ваша правда, леди Карноу. Я не сильно удивлюсь, если выставит, но, понимаете, я страшно любопытный, кроме того, люблю риск — иначе зачем жить вообще? «Море скуки размывает берега души», как ваш муж писал, — Андрэ иронично ухмыляется. — Вы слишком милы и добры, леди Карноу, я вот — та ещё сука. Может, тем его и привлёк. — Может, поэтому я его не привлекаю... Андрэ закашливается, подавившись табачным дымом. — Что здесь происходит? — удивлённо спрашивает генерал Карноу, останавливаясь посреди комнаты. Сесилия от неожиданности чуть ли не подпрыгивает на месте: она совершенно уверена, что не слышала, как муж вошёл в дом — ни хлопка входной двери, ни шагов в холле. — О, милый Джефф! Здравствуй! — восклицает Андрэ, враз перестав кашлять. Соскочив с кресла, он в один момент пробегает пол-комнаты и виснет на шее своего обожателя. Сесилия отворачивается, чувствуя, что щёки её пылают, и зажмуривается. — Сесилия? — окликает её Джефф. ...Она распахивает глаза и сначала ничего не понимает. За окном кабинета Джеффа солнечный день, а сам он сидит за письменным столом, мусоля во рту кончик пера. Очевидно она задремала за чтением, вернее, за рассматриванием картинок в детской книжке сказок — читать она так и не научилась. Книга не успевает выскользнуть из рук, но захлопывается — Сесилия замирает, прижав её к груди. — Сесилия, милая. Скажите, какие вы любите цветы? — спрашивает Джефф, не оборачиваясь. Это был сон. Всего лишь сон. Нет никакого тивийского Андрэ, не было странного полуночного разговора. Тем временем, нужно ведь что-то ответить. — Я... не очень люблю цветы, — торопливо говорит она. — Те, что продают на улице — особенно. Они мёртвые. Джефф откладывает перо, поворачивает голову и удивлённо смотрит на неё. — Сахарный клевер, маргаритки, ромашки, — словно оправдываясь, перечисляет Сесилия, — которые растут в полях. Они приятнее. Я всегда думала, что у свободы ромашковый запах... Мягко улыбнувшись, Джефф кивает, усмехается, бормочет: «Благодарю, Сесилия, это довольно мило», — и с воодушевлением возвращается к своему письму. «Венок из ромашек», — вдруг вспоминает Сесилия, и неприятный холодок пробегает по затылку. — «Кому он пишет?..» — Сегодня у меня ночной смотр. Приду заполночь, не дожидайтесь меня, ложитесь спать, — говорит Джефф, кладя послание в неподписанном конверте во внутренний карман кителя. Сесилии кажется, что переливающийся золотой краской левиафан на обложке детской книги смотрит своим черным глазом-камнем ей прямо в душу.