***
Юта просыпается с первыми лучами солнца, потому что не потрудился с вечера закрыть шторы, но усталость берет свое, и он до последнего остается в постели, надеясь снова уснуть. Из залитой яркими летними всполохами дремоты его вырывает телефонный звонок. — Да? — отзывается он как можно более вежливо, стараясь прогнать из голоса утреннюю охриплость. Всё-таки он вчера немного перестарался. — Доброе утро, Фурукава-кун, — несколько официально обращается Ёшио, — надеюсь, не разбудил? Вчера была сложная репетиция, тебе следовало бы отдохнуть. — Доброе, Иноуэ-сан. Нет, ничуть, погода слишком хороша, чтобы не выйти на улицу, — выпаливает Юта на одном дыхании и только потом одергивает сам себя же. И правда, сколько можно изображать из себя нервную школьницу? В почти тридцать это не то чтобы не солидно, но даже как-то подозрительно. А подозрения ему не нужны. Хватит и вчерашнего ступора на совместных сценах. «Чертова рубашка», — вздыхает Фурукава про себя и включается, наконец, в разговор. — Вы что-то хотели сказать? — Да, хотел спросить: может, ты сможешь приехать пораньше сегодня на час, чтобы мы могли порепетировать вдвоём. Я чувствую, что ты где-то застопорился вчера, и мы могли бы разобрать эти моменты, чтобы не задерживать всех. У Юты пересыхает в горле. Одно дело, когда вокруг толпа людей, и ты просто кажешься идиотом, и совершенно другое — стоять напротив объекта своих... неоднозначных чувств и пытаться объяснить, почему такая простая сцена, совершенно понятная в своей трагичности, не дается тебе. Потому что трагедия в этот момент — твоя, а не только героя. Потому что сцена в этот момент — арена для самых жутких пыток. Потому что он пришел в рубашке винного цвета, а у тебя перехватывает дыхание, стоит только взглянуть. Потому что он старше на восемь лет, у него есть девушка, а ты стоишь и краснеешь как влюбленный юнец. И в глубине его серьезно-насмешливых глаз ты видишь, что он всё это читает, словно ты — открытая книга. Ты всегда будешь открытой книгой для него. А он всегда будет старше, мудрее, и с легкостью оттолкнет твои чувства, да ещё и объяснит, что ты нашел не самый удачный объект для столь пристального внимания. Юта не плачет практически никогда, но снежный ком его мыслей застревает где-то в районе солнечного сплетения и мешает дышать. Прерывистым голосом он отвечает: — Да, без проблем. Вчера так неудобно вышло. Спасибо за предложение! — благодарит он, потому что так будет правильнее, и Ёшио — последний, в чьих глазах Фурукава хочет выглядеть дураком. — Тогда, до вечера, Иноуэ-сан? — с надеждой говорит он, потому что какой бы ветреной ни была влюбленность, ему всегда будет недоставать восьми лет опыта, чтобы с ней справиться. — Я буду ждать, — улыбается Иноуэ в трубку, и сердце Юты пропускает удар. Ему все ещё требуется время.***
— Как ты думаешь, — спрашивает Ёшио, протягивая ему сэндвич с ветчиной из ближайшего Старбакса, — почему Тод отпускает Рудольфа? Почему дает ему второй шанс? И на самом ли деле дает? Юта отпивает кофе — черный, две ложки сахара — и задерживает его во рту, позволяя себе призрачные секунды для обдумывания ответа. — Мне кажется, тут надо разделять вас, Иноуэ-сан, и Ю, — говорит он, наконец, и разворачивает поджаристый хлеб с ломтиками ветчины, листами салата и восхитительно-острым горчичным соусом. — Потому что вы разные. Ваш Тод дает второй шанс Рудольфу, потому что искренне верит, что тот способен справиться со своей жизнью, своими обязанностями, способен взяться за голову и суметь... — он прерывается, вдруг услышав в своем голосе слишком много. Потому что это не только отношение Тода к Рудольфу, это отношение самого Ёшио к нему. Эту же сцену с Ю они отрепетировали за два дня, и все получилось идеально. В совместных сценах в них просыпался такой азарт, что в конечном итоге получалось почти противостояние вместо подчинения. И Фурукаве было в разы легче. С Ёшио его Рудольф преобразился и стал уязвимее, слабее. И Юта не хочет думать, что на игру повлияло его собственное отношение к Ёшио. В конце концов, он ведь хороший актер. — Ты прав, Фурукава-кун, — с улыбкой кивает Иноуэ, и в его чуть насмешливом взгляде слишком много понимания, сочувствия. Юте делается дурно, хотя ещё две минуты назад он с удовольствием откусил сэндвич. Фурукава откладывает еду в сторону и поднимает на ноги. Они присели на краю сцены, и Ёшио принес еду, чтобы хватило сил до перерыва в репетиции. Но сейчас Юта чувствует — пора. Он знает, чего не хватает сцене, и они отыграют блестяще. Главное — сыграть до конца. Ёшио поднимается следом и радуется той решительности, которая застыла в глазах Юты. Она о многом говорит. У них нет возможности подключить к репетиции весь оркестр, но у Ёшио есть знакомая скрипачка, которая согласилась помочь им и тоже прийти чуть раньше. Юта невольно радуется тому, что они не одни, и у его безумия будет хоть один свидетель. Он падает на колени, чувствуя обреченность Рудольфа, он отдается отчаянию, которое захлестывает юного кронцпринца с головой. И, когда Ёшио подходит сзади, Юта не оборачивается, но почти осязает облегчение, накрывающее Рудольфа. Его утешение и спаситель. Его цель и символ всех стремлений. Его жизнь и смерть. Его Смерть. Юта держит Ёшио за руку и клянется, что сделает все возможное, чтобы стать великим Императором. Что готов к борьбе. Вот только слабая усмешка Тода свергает его в пучину собственный страхов. Юта снова падает на колени, только теперь Рудольф окончательно повержен, и он не сумеет подняться. Все, что ему осталось — несколько па и томительное ожидание. Он принимает револьвер с особым трепетом и даже удивляется нежности, которая вкупе с гордостью буквально сочится из глаз Ёшио. Юта переводит взгляд с револьвера на зал и решается, решается один-единственный раз поступить так, как хочется, а не так, как будет правильно. Ёшио старше на восемь лет, у его есть девушка, и в сценарии нет ничего похожего, но Юта стремительно прижимается к губам Иноуэ и целует так отчаянно, что подкашиваются колени. Целует так, словно от этого зависит его собственная жизнь, а не удачность постановки. Ёшио ласково гладит его по щеке, коротко целует в ответ и легким движением отстраняет. После этого так легко застрелиться. Уже лежа на полу (подхватить-то его сейчас некому) Фурукава искренне усмехается и поздравляет себя с победой. Присевший рядом Ёшио жует остатки своего сэндвича и улыбается: — Это была идеальная развязка. Ты все правильно сделал. Юта кивает и улыбается в ответ. Ему в лицо противно светит один из прожекторов. О да, он все правильно сделал. Иногда нужно на мгновение задохнуться, чтобы вновь стало легче дышать. И когда Ёшио помогает ему подняться, Юта не чувствует ничего, кроме признательности. Ни бабочек в животе, ни кома в горле, ни подкашивающихся коленей. Их всегда будет разделять слишком многое, но ничего лишнего не будет стоять между ними. Фурукава смеется и допивает кофе. Эта постановка будет лучшей из всех.