Born Bad

По — явно не тот человек, чьи эмоции под контролем, как, впрочем, и всякий другой аспект жизни. Он неустойчивый, он эруптивный и — самое худшее — столкнувшийся с проблемой жгучей самоненависти. Неприязнь к себе легко прослеживается по многим злоключениям, что угрожают его жизни, или это может быть так же просто, как побочный продукт самого его существования. Вполне правдоподобно. Ну что ж. Знаете, некоторые люди ничего не могут поделать с такого рода вещами. В прошлом он пытался устранить последствия проступков, вне зависимости от того, была ли в оных его вина. Эти исправления являлись пустой затеей: безрезультатные попытки вернуть отношения, занятия и собственную самооценку каким-то ужасным методом проб и ошибок (и — боже — выходили только ошибки). Была ли проблема в гниющих отношениях (романтических, или платонических, или семейных — все они ухудшались) ли, в изматывающем стрессе, клевете еще одного конкурента — он отчаянно пытался спасти клочья своей жизни. Но ничего не получалось. Он ничего не мог исправить. Телефонные звонки (уже не) любимому человеку оставались без ответа. Стресс не иссяк, когда он завершил свою работу, а словно бы завис в воздухе как нечто статическое. Сплетни о том, что он «терял ее», по-прежнему шелестели за спиной, даже в офисе его издателя. Почему? Почему он был неспособен исправить хоть какой-нибудь ошибки в своей жизни? Вывод, конечно, может заключаться лишь в том, что он сам — нерешенная проблема. И когда кто-то приходит к такому выводу… что же, гнев на себя продолжает расти, пока собственное отражение в зеркале не станет вам претить. Он просто до невозможного ужасен и недостаточно благоразумен, чтобы справиться с любой ситуацией. Включая данную. Это была всего лишь битва умов. Двое противостоят друг другу, чтобы доказать, кто кого превосходит, кто способен лучше разгадать тайну. Противник: молодой человек по имени Эдогава Рампо. По слухам, ничто не могло сравниться с его дедукцией. Разумеется, с такими слухами и такой низкой самооценкой Эдгару не следовало рассчитывать на выигрыш, потому как это должно было стать поражением. Однако в груди его теплился проблеск надежды, что, быть может, одержав победу в состязании, он сумеет восстановить хоть немного чувства собственного достоинства, которое редко удерживал. Он мог доказать, что достоин. (Достоин чего? Уважения? Гордости? Любви? Кто знает? Он в отчаянии.) Состязание прошло отлично. Они были наравне, немногим позже удалось добиться стабильного прогресса и, черт возьми, он улыбался. А затем проиграл. Он мог созреть. Вероятно, он был бы в состоянии властвовать собою, если б только захотел справиться с проблемой зрело, осмысленно. Но он этого не сделал. Он этого не сделал, потому что измотан от неизменных поражений и неизменной же пустоты в груди и животе, и у него больше нет сил улыбаться да кивать на все. Он мог с достоинством принять поражение. Но это еще одна вещь, которой он не делает. Нет — он отказывается поздравить победителя, отказывается пожать ему руку и сказать «честная игра» (потому что, по его мнению, это ни на йоту не было честно и справедливо). Вместо этого он без оглядки выбегает из комнаты. Он мелочен и знает это. Если оглянется — столкнется с унижением, чего предпочел бы избежать, спасибо. С первым шагом от двери он чувствует тошноту. Обзор чуть размывается по краям, и знакомый шум начинает роиться в голове. Его мозг превращается в плавильный котел для всех видов отрицательных эмоций, чьи оттенки едва ли удастся обозначить словами. Конечно, он проиграл знаменитому Рампо. Конечно, проиграл только потому, что он — это он. Почему он вообще обеспокоился конкуренцией? Все — все, ради чего он работал — впустую. Бесчисленные часы он проводил, тренируя глаз и мозг, чтобы не упустить ни одной — даже самой крошечной — детали и собрать их в картину для ответа на все загадки. Черт, он даже не был особенно увлечен работой детектива (он предпочел бы быть создателем, выдающимся умом). Почему же второе место так сильно его задело? Для него второе место ничего и не значит. Оно лишь еще раз доказывает, насколько он бесполезен (потому что, если кто-либо его превосходит, то, безусловно, нет никаких серьезных оснований быть в окружении этого человека — такой же факт, как и то, что мозг имеет два полушария). Неужели этот человек — Рампо — проводил изнурительные часы за подготовкой, чтобы заострить ум, чтобы победить? Аллан сомневается. Это, наверное, абсолютно естественно для него, и дедуктивная игра была не сложней, чем игра в шашки. И из-за этого ненависть По начинает кипеть. Он не совсем понимает, кому она адресована — Эдогаве или ему самому. Она просто кипит. Возможно, для них обоих, одновременно. Возможно, По ненавидит лишь любые испытания. Сейчас — всегда Рампо был человеком, коим Эдгар восхищался и коего боготворил издалека. С таким блестящим умом, что трудно не испытать тяги к нему. Трудно не поставить его на пьедестал. Эдогава — воплощение остроумия, и это легко узнаваемо для Аллана. Конечно, он просто испытал благоговение, увидев это воочию. По с самого начала знал, что шансов на успех у него не было. Может быть — несмотря на то, что он знал ничтожность собственных шансов — именно поэтому каждая частица его существа обладает ненасытным стремлением превзойти даже Эдогаву. Чтобы свергнуть его — и получить уверенность вкупе с безопасностью для себя. В глубине души По сознает глупость данной идеи. Он потерял практически все на этом этапе, так что могла ли попытка причинить столько боли? (Да, ответ — да, и это тоже он в глубине души сознает, но теперь он опьянен местью и жаждой превосходства. Вся его жизнь — один большой, жалкий провал. Это его последний шанс на искупление.) Когда По возвращается домой в тот злосчастный вечер (вернее, не домой — в один из отелей Йокогамы) — он ломается. Чувствует давление в груди и не может нормально вдохнуть, как если бы затаил дыхание еще в момент, когда выбегал из комнаты (его дыхание было нерегулярным, так что здесь есть доля истины). У него желание плакать и плакать, в попытке избавиться через глаза хотя бы от некоторых эмоций, без коих бы стало легче. Он теряет равновесие, необходимое, чтобы оставаться в положении стоя, и прижимается к стене. Соскальзывает вниз, чувствуя дрожь в коленях, и садится на пол. Костяшки пальцев белеют от напряжения; ногти впиваются в кожу, оставляя на ней серпы-полумесяцы. Слезы беспорядочно капают в ладони, а потом их становится слишком много — и текут вниз, через край. Мгновенная грусть вновь сменяется гневом. Почему он не смог — хоть раз в своей жалкой жизни — быть в чем-то действительно хорошим? Неужели ему просто не хватает сердца? Он потерял его в мелочных бедах и потратил на боль повседневных проблем; возможно ли, обращая последние силы и живость эмоций на возможное спасение, он иссох, и теперь всякое его старание обречено на отсутствие результата? Так? Изнеможение делает его усилия бесполезными? Почему он не мог выполнить простую задачу — применение дедукции, анализ окружения — так легко, безупречно и красиво, как этот проклятый Рампо? Он обречен быть ниже — вот и весь ответ. Он обречен. Дефектен с рождения. Жизнь проверяет его еще раз — насмехается над ним — и будет пытать до тех пор, пока он наконец не умрет, сделав последнее усилие. При таком раскладе, это случится скорее раньше, чем позже, спасибо. (Он слишком остро реагирует? Конечно. Это все лишь подход к решению проблем: слишком остро реагировать, дожидаясь, когда ситуация обернется в сторону, о коей он будет жалеть и коей уже не сможет отменить.) Наступает момент, когда он уже не в состоянии плакать — слезные протоки высохли, и он просто не двигается, выжидая, пока исчезнет дрожь. У него теперь есть сознание, чтобы заметить пульсирующую, резкую головную боль. Руки он выпрямляет с осторожностью, будто опасаясь, что разобьется на сотню осколков, лишь отняв их от лица. Они ощупывают стену, движутся по ней, выискивая равновесие — и в конце концов По заставляет себя добраться до ванной. Он даже не смотрит в сторону зеркала, питая искреннюю ненависть к дураку, чье лицо увидит в отражении. Вместо этого он поворачивает кран и плещет на себя ледяной водой. Она смывает жар со щек, но не сразу помогает облегчить ощущения в глазах. Утешение временно. В очищенном разуме больше места для новоявленного негатива; Эдгар, захлебывающийся обидой и обожженный крайней степенью унижения, вновь возвращается к началу этого вечера. Тогда вторая волна отчаяния накрывает его. И теперь, несмотря на понимание того, что он сам является корнем собственных проблем, он не удерживает себя от попыток винить кого-то еще. Это способ ненадолго отвлечься от бремени; он измучен и не хочет иметь дело с тяжестью, обусловленной чувством вины и самоненавистью, которую вынужден нести на своих плечах. Итак, Рампо — проблема. Он является препятствием между По и его ценностями, чувством достоинства. Возможно, такая идея весьма растяжима, а сам Эдгар мечется от вывода к выводу, но это именно то, что он в итоге решает. С бьющейся в голове одной-единственной мыслью он клянется, крепко сжимая края раковины — суставы настолько белеют, что кажется, будто кожа расползается по швам — приложить все усилия, чтобы отомстить. Он одержит верх. Злость должна быть ему мотиватором: ничто не заставляет работать так хорошо, как она. Наверное, он даже сменит тактику; он не станет больше сравнивать свои навыки дедукции с теми, коими обладает Рампо, нет — он станет создателем, как и хотел, и напишет роман. Тайна в нем будет настолько изощренной, что и Эдогава с его феноменальной способностью — «Ультра-дедукцией» — не сможет разгадать. Черт! По применит свою способность, «Черный кот на улице Морг», дабы обернуть все в свою пользу! (Это не обман, он клянется. Рампо ведь тоже использует свою способность, так что все справедливо.) «Ультра-дедукция» — вещь, которая единственно стоит похвалы и признания во всем жалком мире. Эдгар это знает, но, возможно, если бы он мог перехитрить Рампо, то и он стал бы достоин. В конце концов, быть достойным признания — единственное, чего он жаждет, так что победа над Эдогавой будет ключом к осуществлению задуманного. …Проходит время, и он возвращается в Америку. Постепенно приводит свою схему в действие; роман — он пишет роман, что станет идеальной ловушкой. Это будет вызов для Рампо, и вызов он сделает с помощью «Черного кота на улице Морг». По не хватает сна: он коротает ночи за раздумьями над сюжетом, усложняя его из раза в раз, чтобы не допустить и намека на изъян. Ему нужно что-то безошибочное, где Рампо не смог бы найти лазейку. Это должно быть совершенным. Это обязано быть совершенным. Это вынуждено быть совершенным. Месть поглощает практически все время Аллана. Он становится затворником (даже больше, чем обычно) и развивает привычку отрицать компанию кого бы то ни было. Те немногие члены семьи, что поддерживали с ним контакт, медленно исчезают из его жизни — но это не имеет для него большого значения, в любом случае. (Он даже становится случайным свидетелем того, как отчим предупреждает других, чтобы они держались подальше от По, как только узнает о его навязчивых идеях. И Эдгар думает, что это самая забавная вещь, какую он слышал, потому что такая ситуация типична для несчастного человека. Отчим, разорвав последние контакты, просто избавил По от того, чтобы сделать это самостоятельно. Однажды Эдгар ловит себя на чувстве благодарности, но быстро отбрасывает его, потому что — черт — зачем возиться с этим демоном прошлого?) По считает, что слишком много думает об Эдогаве, поскольку чужая улыбка, хитрая и жеманная, и похожая на щебет болтовня преследует его каждый час бодрствования. Он не может решить, являются ли воспоминания благословением или проклятием. Благословение, потому что с воспоминаниями приходит злоба, и — снова — это прекрасный мотиватор. Проклятие, потому что он не желает видеть этих изумрудных глаз (хитрых и расчетливых, словно у кошки), отвлекающих от работы. Впрочем, иногда он представляет, как выглядели бы эти глаза в момент проигрыша: расширенные, с плещущимся в шартрезовой радужке шоком и унижением. По игнорирует тонкое чувство вины, возникающее всякий раз, когда он так думает, — думает об унижении этого человека. В конце концов, одновременно он питает к нему не иначе как обожание. По крайней мере, он до сих пор так считает. Затем он впихивает в себя какой-то смысл (и образно, и буквально) и фокусируется на собственном искуплении. Это единственно верно. Он здесь для самосохранения, ничего больше. Ничего больше. Он здесь не для того, чтобы концентрироваться на собственном отчаянии. Он здесь не для того, чтобы волноваться о ненужном беспокойстве других людей. Он не понимает озабоченности своих сверстников. Это лишь его проблема, и связана она лишь с ним и Рампо — ни с кем больше. Люди могут считать это нездоровым, да как им угодно, но он будет утверждать обратное. Борьба за собственную значимость и уважение — что в ней нездорового? Даже его временная подруга — кроткая женщина по имени Энни — начинает требовать ответы. Почему он вечно сидит дома, почему он говорит лишь о Рампо и собственной мести, почему он так чертовски одержим. Она говорит, что скучает по нему. Он отрицает свою одержимость, и если она раньше не имела ничего против его тренировок дедукции, так зачем теперь возражает? Разве это не одно и то же понятие: самоутверждение? Она, будучи непреклонной, не слушает его. В последнее время, кажется, никто не был другом, членом семьи или любовником. Это нездорово, считает она; это убивает его — и ее тоже. Но Аллан столь же непреклонен и настаивает на собственноручно принятом решении. Эдогава — самое достойное существо на планете, так почему бы он не соблазнился им? В конце концов Энни успокаивается. Аллан не осознает, что было сказано тогда — но это однозначно хуже, чем остальная часть его напыщенной речи. Их разговор стихает, в трубке раздаются лишь ее тихие всхлипывания. Она бормочет что-то о понимании происходящего и необходимости в личном пространстве. Он понимает: это разрыв отношений. Он уже привык терять людей и знаком с процессом. Потеря ее более напоминает потерю лучшего друга, а не душераздирающую потерю возлюбленной. Он не может определить, почему. Возможно, потому, что она была единственным человеком, кто неустанно оказывал поддержку не смотря ни на что, и он даже это сумел отбросить. Умертвил последнюю поддержку. Это что-то доказывает, не так ли? Его неблагодарность? Его жалкость? (В итоге он дает себе полную нерабочую неделю, чтобы взвесить свои решения. Одна сторона разума говорит ему сдаться. Он потерял всех, кого только можно, — разве он не удовлетворен? Когда ему будет достаточно? Другая сторона — более уродливая, управляющая его навязчивыми идеями и приведшая ко всему этому — говорит, что нет теперь причин колебаться. Угадайте, какую сторону он принимает.) Таким образом, он концентрируется на своем романе в десятикратной мере. Это его главный приоритет и смысл трудоемких усилий. В его пустующей жизни больше нечего делать — и ничто больше не может отвлечь. Требуется примерно пять лет для завершения работы над его орудием возмездия. Бессчетное количество раз он пересматривал тексты, убеждаясь в их совершенстве; бумажные черновики разбросаны по всему дому, и чернила на них сливаются в одно неясное пятно. Это не имеет значения. Как только у него появится время, он избавится от дефектных версий, используя их для розжига камина (не совсем мудрая идея, потому что пропитанные чернилами бумаги плохо горят; можно, однако, пропустить их через бумагорезательную машину, что более, признаться, утомительно). Затем следуют размышления о том, как добраться до Японии и найти Эдогаву. Это способно вызвать затруднения, ведь Аллан не имел ни малейшего понятия, где жил Рампо последние несколько лет. Тем не менее, небольшое расследование дает результат: он работает в какой-то компании, называемой Вооруженным Детективным Агентством, — и тогда в памяти Эдгара всплывает образ человека, упоминавшего это объединение пару-тройку лет назад. Нужно связаться с ним, а потом думать над вопросом, как добраться до того места и привлечь внимание Эдогавы. Аллан не особо помнит, какой сценарий в итоге привел его к дверям Гильдии. Возможно, он узнал о ней через бюллетень или перешептывания на улице. Эта организация имеет набор весьма туманных убеждений, созданных теми, кто обладает сверхспособностями, для таких же, как они. У них множество целей, и, притворяясь, что все знает, Эдгар не до конца осмысливает, какой бизнес они ведут. Но есть одна вещь, которую он знает наверняка — это наличие у них планов на ВДА и намерение в связи с этим отправиться в Японию. Легко полученный билет на самолет, так сказать. По совсем не заботит мелкая война, которую их лидер, господин Фицджеральд, собирается разжечь. Он может сочувствовать его побуждениям, зная, что этот человек действует ради возвращения чего-то утерянного, он может уважительно относиться к нему — но это не его дело. Он здесь для себя и только для себя. Не для скорбящего босса, не для людей, контакты с коими давно разорваны, не даже для "друзей", которых обрел здесь (странного, загадочного человека по фамилии Лавкрафт и застенчивую, извечно загруженную работой Луизу). Так или иначе, дружеские связи всегда умирают. И если уж Гильдия настолько одноразова, он не испытывает угрызений совести и не сомневается в своем намерении использовать ее тайны ради собственной выгоды. Опять же, он может сострадать Френсису, и этот человек не сделал ничего, что могло бы вызвать у Эдгара протест. Но в их мире пес ест пса, а По готов продать душу, чтобы вновь завладеть вниманием Эдогавы. (Он думает так, будто еще не сделал этого.) Он больше не позволит своим усилиям пропасть даром. Он расставляет ловушку идеально, учитывая мельчайшие детали. Его искупление будет происходить в той же комнате, где и случился этот провал. Эта комната состязаний — место, где он возродится после своего поражения — его начало и конец. Он сидит за столом в ожидании. На стене — часы, и мерное движение стрелок ему не особо нравится, потому как всякий звук тревожит его разум и пробуждает отвращение (что следовало похоронить несколько лет назад) от неумолимости решающего момента. В открытой тетради он пытается избавить свой горящий ум от поэзии и бессвязного бормотания — слова выходят не так причудливо-изящны, как обычно. Он дрожит. Ужасно. Даже енот, взгромоздившийся на плечи, не может обеспечить ему комфорт. Дверь скрипит открываясь. На пару мгновений обзор размывается, а в ушах стучит — и он не знает, в голове или груди источник этого шума. Рядом с Эдогавой неизвестная женщина. Неважно. Он не позволит ей стать препятствием. Все, что сейчас имеет значение, — он сам и Рампо; это все, что когда-либо имело значение, верно? Это его последний шанс. Последний шанс доказать, что у него есть причина жить, что он чего-то стоит на этой жалкой, несчастной планете. Он отчаянно не хочет, чтобы его усилия пропадали зазря. Они не могут. Они не могут. Он отвергает мысль о том, что таил многолетние обиды ради бесплодных начинаний. Ради факта, что вид маленького улыбчивого детектива способен пробудить в нем столько эмоций, коим даже названия не подобрать. Однако же страх, нелепый и безоговорочный, который он испытал шесть лет назад, является чем-то знакомым, поскольку заглушает все остальное. По закрывает тетрадь: это последнее, что на пару секунд может оттянуть момент начала бури в его душе. У него остаются лишь жалкие надежды на возможность выйти победителем. Теперь это является его жизненной силой, это определяет его судьбу. Как был бы сокрушителен провал. Бесчисленные потерянные ночи, бесчисленные потерянные крупицы его проклятого разума — все было бы напрасно. На этот момент он отбрасывает собственную жизнь. Он не может потерпеть неудачу. Он не может. И не потерпит. Он даже обратится к богу, веру в коего давно потерял, — даже если это ничего ему не даст. Но вселенная столь же неумолима и жестока, как он сам. Эдогава по сути своей лучше — это мысль, которая заполнила его сознание; их разное положение в мире — то, что заставило его зайти так далеко. Он может только надеяться свергнуть его, чтобы успокоить зияющую дыру в груди. Она растет, растет каждый день — и увеличилась в десятикратной мере за шесть лет. Это вплетено в каждую клетку его существа, но все же!.. Все же ни один день не проходился по нему там, где уже не было больно; можно было подумать, что рана станет терпимой! Однако не стала. Не стала, черт возьми. (Что-то внутри него шепчет: это приближает его к аду, потому что он сам позволил. Потому что он сам заставил.) Он сталкивается со страхом лицом к лицу и видит тень монстра, материализующегося за детективом. Надвигающегося. Готового схватить его острыми когтями. Впрочем, ему некогда отвлекаться на демона: месть требует реализации. Рампо улыбается ослепительно, но небрежно. Это несправедливо. Это действительно проклятье. Он величайший в мире детектив — и неужели он не видит, что в другом конце комнаты умирает человек? Зачем ему до́лжно улыбаться столь радостно? Аллан отражает эту улыбку — чтобы придать себе хотя бы ложную уверенность. Эдогава говорит — почти щебечет — солнечное приветствие, а По не может понять его рвения. Это делает их двоих (абсолютно противоположных) устремленней, так или иначе. — Ах, Рампо… — он не узнает собственный голос, и, кажется, сознание его пронизывают сотни игл. Он хочет бросить все это. — Давно не виделись. Наконец, при всей этой кипящей агонии он может задушить живую правду: это изначально была его вина. Он сам навлек это на себя, не так ли? Оправдывая собственноручно выведенную аксиому: весь этот кошмар случился просто потому, что он дефектен с рождения.