Башмачки Келл

Красные башмаки сшиты как надо. Они из лаковой кожи, а каблучки их звенят, словно россыпь маленьких колокольчиков. Они для принцессы или тоненькой, как тростник, речной феи, что танцует в белом лунном свете над тёмной зеркальной водой. Келл не принцесса и не фея, она девочка из деревни, но ей тоже хочется танцевать. Она срывает с дерева ветку и, ухватившись за другую, словно за руку, склоняется к реке и вылавливает башмаки: те блестят от крупных капель, красные, как лепесток мака. Келл прижимает их к груди и спешит домой. У деревни её нагоняет старый рыжий солдат. Он идёт с ней рядом, опираясь на костыль. — Славные башмачки, — говорит он Келл. — Славная девочка. Дома две её сестры, они дивятся башмакам и велят запереть их в сундуке: когда Келл вырастет, они так её украсят! Оставшись одна, Келл примеряет их — велики, шагу не сделать. Ничего, она подождёт. Каждый вечер она снова достаёт и надевает их на свои белые ноги. Зимы приходят и тают, Келл растёт и уже по-иному заплетает медового цвета косу, кожа её всё белей, а глаза нежнее розы. Однажды она отправляется в город на ярмарку со стариком-отцом и берёт с собой красные башмаки. Когда затеваются танцы, её без конца приглашают, она не стоит на месте ни минуты и танцует, словно королевская дочь. Мимо едет принц с большой свитой, он смотрит на Келл, и его глаза разгораются, но тут музыка умолкает, красные башмаки прекращают пляс, и он уже не разберёт, что такое померещилось ему в толпе. Дома старая торговка пуговицами говорит ей: — Избавься, Келл, от башмачков. — Зачем же, если они так красивы? Келл присматривает застёжку на платье и выбирает красную. — Та, кто прежде танцевала в них, теперь танцует в аду. В ад ей не хочется, да и что за грех повеселиться на танцах? Но старуха кажется напуганной, и Келл спрашивает: — Кто она была? — Безногая Карен. — Как же может танцевать та, у кого нет ног? Она идёт в красных башмаках в церковь, и все, кто видит её там, не отрывают от неё взгляда. Келл прежде не замечала, до чего эти башмаки похожи на бальные туфельки, такие лёгкие, что кружись до вчера — не устанешь. Из церкви её провожает молодой лорд, и идти Келл не приходится: до самого дома он везёт её на своей лошади, которую ведёт за уздечку. Ночью Келл не спит и не разувается. Днём её навещает сестра. Она давно вышла замуж за толстяка пекаря, сама располнела и больше не хвалит её красных башмаков. — Избавься от них, Келл, — советует она вполголоса. — Кто прежде ходил в них в церковь, молится в аду. Все окна в доме уставлены ящиками с землёй — Келл сажает в них семена красной мальвы. — Кто же это был? — Безногая Карен. Осенью Келл сватает сын рыбака. Он давно влюблён в неё и очень хорош, хоть и не богат. Он обещает купить ей к помолвке красивые сапожки. Келл жалеет, что некому будет вести её к алтарю: отец её недавно умер. Вечером перед свадебным днём она идёт навестить его могилу и видит, что та уже заросла рябиной, и на веточках-пальцах зреют бусины ягод. На могиле не вскопана и не разрыта земля, не потревожена трава, но отец Келл стоит под деревом и ждёт. Корзинка падает из похолодевших рук его дочери. — Избавься, Келл, от башмачков, — глаза его пусты, распухший язык чёрен и с трудом ворочается во рту. — Внизу плачет из-за тебя безногая Карен. Келл стоит не живая и не мёртвая, поворачивается и бросается бежать, она бежит до самой церкви. Там служат мессу, она слышит пение и хочет войти, но её ноги словно сковывает льдом, красные башмачки уводят Келл прочь, далеко за ограды и сады, к реке. В тени дерева сидит старый солдат с рыжеватой бородой. — Ты знаешь, — спрашивает он, — отчего эти башмаки так красны? — Нет, — отвечает Келл испуганно. — Расскажи мне! — Жила недалеко отсюда девочка, которая так любила свои хорошенькие башмачки, что не могла на них налюбоваться, и даже когда приёмная мать её умирала, не осталась возле неё, а пошла в них танцевать. Тогда ей встретился ангел и повелел ей танцевать без отдыха и остановки, пока шипы и сучья деревьев не изорвут её лица, пока ноги её не превратятся в кровавые лохмотья, пока кожа её не иссохнет и не рассыплется, словно осенний лист. Чтобы избавиться от башмаков, ей пришлось просить о помощи палача, но его меч был стар, как и он сам. Лезвие так долго ломало ей кости, кровь так долго лилась и густела, что башмаки промокли насквозь, будто от свирепого ливня. Так вот почему Карен — безногая. Келл ёжится, боясь взглянуть на свои башмаки. — Я выхожу завтра замуж, — говорит она. — Теперь я их выброшу. — Только если у твоего мужа найдётся топор поострее, — усмехается старик. — По-другому их теперь не снять, а в церковь они тебя не пустят. Келл падает на колени и кричит, пока у неё не лопается горло. Когда её находят в траве, вымокшей за ночь от росы и водяной пыли, она не может выговорить ни слова. Рыбак несёт её на руках в деревню, а Келл представляет, как острая пила будет грызть её белую ногу, и негромко смеётся. У рыжего старика, что идёт за ними следом, тонкие зубы-иглы и крючья вместо пальцев. Келл кажется, что башмаки грызут ей ступни, что у неё капает кровь, и лаковая кожа набухает от тепла этих капель, как бархатный цветок. Старик улыбается ей, и его глаза тоже наполняются кровью, она стекает из его гнилых глазниц и выжигает дёрн там, куда падают её крапины. Келл мычит, дёргает возлюбленного за плечо, просит его обернуться, тот оборачивается и ничего не видит. Он что-то говорит, чтобы успокоить Келл, но она не может разобрать его слов. В деревне всё поросло красными звёздочками мальв, а глаза сестры и торговки пуговицами тоже кровят.