Pain and prejudice ...

      Он не знал, не мог понять, в какой момент все так изменилось. Произошедшее ударило его по голове, словно бейсбольной битой. Одна брошенная в шутку подругой фраза, в неподходящий момент, изменила его жизнь. Перевернула его чертов правильный мир с ног на голову. Сломала его устои и разрушила возведенные им с годами принципы.       Он не понимал в какой момент осознал, что попал, погряз в этом полностью, без остатка. Вековые устои говорили о том, что это неправильно, неестественно, мерзко. Но он не мог просто так отказаться от этой боли, именно боли, ведь осознавал, что чувства, рвущиеся наружу ранят так, что вполне приемлемо было бы завыть громко отчаянно до разодранной в кровь глотки.       На протяжении долгого времени, он старался отрицать, избавиться от этого, забыть… Но он просто не мог, забыть этих глаз, ЕГО глаз, которые так пристально изучали окружающих, при этом глядя в самую душу, выворачивая из неё все эмоции, которых раньше он не испытывал, которые он прятал под масками высокомерия и эгоизма. Только эти пронзительные глаза, цвета лесного ореха, заставляли сгорать изнутри, испепеляли душу и просто рвали сердце, на непростительное количество кусочков. Ему хотелось бить кулаками стену, чтобы до сбитых в кровь костяшек пальцев, до стертых в мясо кулаков, но он держался, стараясь справится.       Нет он уже смирился с этим, с тем, что его жизнь всегда была ненормальной. Всегда в его гребанной жизни случался некий пиздец, который пускал его жизнь по пизде, и в этот раз, этот самый пиздец, решил добить его до конца, ломая и убивая его изнутри. Особенно в те моменты, когда сидя буквально за соседней партой и стараясь незаметно изучать его такой красивый профиль, точеные изящные скулы, ровный с легкой горбинкой нос. Эти мягкие гладкие губы, которые так отчаянно хотелось целовать, до потери дыхания, до острого жжения в легких. И когда объект его постоянных мучений, внутренних терзаний, в таком свойственно-привычном жесте, нервно теребил руками кончики своих иссиня-черных волос, хотелось немедленно самому пропустить их сквозь пальцы, зарыться в них, ощутить эту приятную и такую сводящую с ума мягкость.       Он знал, что его не заподозрят, ведь это же он — самый эгоцентричный человек, которого только видели и знали окружающие его люди, для него было не свойственным такое проявление эмоций, поэтому он сидел и бесстыдно ощупывал каждый дюйм его стройного тела, каждый сантиметр его жилистой шеи и думал о том, как на этой самой шее смотрелись бы его багровые метки-засосы.       В глазах все плыло, а внутри что-то скручивалось в тугой узел при мысли о том, что было бы, завладев он им полностью, окажись они за закрытыми дверями чьей-нибудь спальни, думал о том, как эти глаза, цвета лесного ореха, заволакивало бы пеленой возбуждения и ответной похоти. Когда мысли заходили слишком далеко, и чувствовалась сладкая истома возбуждения, подкатывающая с нарастающей силой, он одергивал себя, ругнувшись при этом чуть громче, чем планировал, невольно привлекая к себе внимание, а особенно ЕГО внимание. И когда эти невероятно пронзительные живые глаза сталкивались с его холодными голубыми, все вокруг замирало, но он держался, стараясь не показать, даже на долю секунды, не раскрыть своего состояния, это было тяжело, но он справлялся, продолжая терзать себя и не замечать ничего вокруг, погружаясь с головой в это вязкое болото.       Ведь если бы он отвлекся, хотя бы на мгновение, оглянулся, он бы поймал такой же отчаянный взгляд, он бы заметил такую же ответную боль, но он не видел, этим самым разрушая миры обоих. И если бы он только знал, что этот мальчик с живыми глазами, цвета лесного ореха, испытывает тоже самое, но гораздо дольше его самого, также изучает его, когда тот не видит, он бы, наверное, понял, осознал.       И миры этих двух, ни в чем неповинных, парней выбранных судьбой в качестве своей мишени, наконец, обрели покой и соединились бы в страстном танце из ярких моментов насыщенных событий. Только теперь уже вместе и навсегда. Но увы, один из них просто не замечает, не может разобрать чувств других, когда всю жизнь его заботила лишь собственная судьба, а другой никогда не решится потревожить ледяного принца, поэтому они вынуждены медленно сгорать в своих мирах, по-отдельности. Может кто-то из них, когда-то решится шагнуть навстречу, но это уже совсем другая история…