Повелитель четырёх стихий

      Шоу, в которое превратился побег, было неизбежно, и это было ясно с самого начала, как и то, что артефакт, про который говорил принц, выберет именно Иккинга — всё же это было творение Магнуса Великого, и оно не ошибалось, вряд ли оно упустило бы из виду носителя Духа Равы.       В общем, если не можешь предотвратить — возглавь.       С таким девизом Иккинг шёл по жизни последние несколько лет, так что и в этом случае всё не сильно отличалось.       И раз он не мог без шума покинуть остров, значит сделать это стоило феерично, напугав до колик всех — и местных, и пришлых, и, в особенности, тех, кому он успел перейти дорогу.       В принципе, всё произошло примерно так, как он и планировал, правда, с поправкой на убийство жреца — это была неожиданная даже для него импровизация, но таким образом он хотя бы избавит отца от наказания, которое тому пришлось бы понести за убийство всё того же жреца.       В том, что Стоик своими руками придушил бы этого служителя Духов Огня, избравшего новой жертвой именно его сына, сомневаться не приходилось — слишком болезненным был этот вопрос, слишком долго не заживала эта рана на сердце Вождя Вольного Острова и слишком сильно окрасилась гневом и отчаяньем аура старшего Хеддока — нужно было срочно что-то предпринимать, и ничего лучше внезапной жестокости, которую от него точно нельзя было ожидать, он не придумал.       На самом деле, что-то подобное ему было просто необходимо выкинуть — чтобы отделить в сознании имперцев себя от олуховцев. Мастер Армис по этому поводу имел вполне чёткие указания, да и Дагур, оказавшийся личностью вполне вменяемой и очень даже интересной (и, судя по всему, в деятельность Ордена очень даже вовлечённой), точно прислушается к его наставнику по поводу этого вопроса и убедить Стоика сумеет.       Это лучший вариант — отречься от Родины, стать чудовищем в их глазах, чем-то страшным, жутким духом из сказки, ночным кошмаром и новой легендой.       Пока они боялись его — они были в безопасности.       Иккинг мог раздражаться глупости этих людей, их зашоренности и ограниченности, он мог бесконечно презирать их, но…       Это был народ его отца.       И теперь — его сына.       Его, Иккинга, пока не рождённого сына!       …Он оставил указания, как назвать его — Мари должен был поприветствовать мир своим первым криком только осенью, и увидеть его не представлялось теперь возможным.       Он мог не любить свою жену, навязанную ему отцом, но своего ребёнка, свою кровь, не любить он не мог. И если главным условием его безопасности было то, что Иккингу придётся стать преступником и изгнанником в глазах сына, то это была та цена, которую он был готов заплатить.       То, что от него наконец отрекутся, делая его в кои-то веки свободным, дарило некое успокоение.       Уже ничего нельзя было исправить.       Уже всё сделано.       А, может, всё было проще, переживать не стоило?       В конце концов, всё было незатейливо — жрец был врагом, он служил Императору Драго, который, по слухам, превзошёл в своём безумии даже Бранда Кровавого, а уж тот был мясником без моральных принципов каких поискать надо.       Отцеубийца и клятвопреступник.       Да и Драго не лучше…       Пожалуй, совершенно не удивительно, что в один прекрасный момент замучавшаяся со всеми этими переживаниями супруга Бранда, Леди Айен, к Вату отравила его, и никто из Совета Лордов ей ни слова не сказал — все только вздохнули с облегчением и короновали Дани, сына покойного уже Императора.       И столь же показательно, что нынешний правитель Огненной Империи так и не женился, прекрасно помня, как окончился путь его деда — в те времена ему было уже пять лет, и он наверняка всё понимал и помнил.       По крайней мере Иккинг в пять лет был уже вполне сознательной личностью, да и про Магнуса можно было сказать то же самое. И про Принцессу Алаи.       В общем, душевных терзаний по поводу смерти жреца Духов Огня Иккинг не испытывал, хотя и сторонником бессмысленной жестокости не был. Просто ситуация в тот момент не оставляла ему иного выхода, и он не стал тратить время на бессмысленные сомнения.       То, как легко вошла острая сталь в чужую шею, как не нашла она серьёзного препятствия ни в мышцах, ни в костях позвоночника, всё же печалило юного Аватара — он даже не понял сначала, что одним движением действительно закончил всё. Только резко ударивший в нос запах крови, и ощутимая для него вспышка чужой смерти подтвердили — всё так и было.       О, как великолепно замолчала в миг толпа!       О, как великолепно было ощущать на себе их взгляды, знать, что они наконец увидели его силу, пусть не всю, пусть только маленькую толику, но всё же!..       Наверное, была в нём жажда признания, спрятанная где-то глубоко внутри, похороненная за оскорблённым самолюбием и злобой на окружавший его равнодушный, суетливый мир.       В общем, шоу выдалось на славу.       Беззубик организовал великолепные декорации — оказывается, Фурии великолепно могли вызывать грозу, не хуже некоторых иных драконов из древних легенд, так что закрывшая солнцу туча была их творением. А поднявшийся ветер, потемневший воздух и разлившаяся по нему жуть — для антуража.       Когда дракон подхватил его и помчался прочь, стремительно исчезнув из вида толпы, наверняка, упал в обморок не один десяток несчастных — это точно было феерично.       Ради этого стоило ждать и стараться — красиво уйти, и не факт, что ему доведётся вернуться.       И дело было даже не в неприязни Иккинга к Вольному Острову, всё было намного прозаичнее — он просто не знал, как дальше сложится его жизнь, и будущее пока представляло собой громадную неопределённость, разобраться в которой пока не получалось.       — И что теперь? — озвучил свои мысли юноша, удобно сидя в ещё давно изготовленном седле и, доверившись Беззубику, мчась верхом на драконе в неизвестность. — Куда отправиться? Ты знаешь, в какую сторону нам нужно?       На самом деле этот вопрос несколько несвоевременный — в плане направления и дороги в принципе нужно было просто полностью положиться на Фурию, потому что Иккинг по понятным причинам в этом плане был совершенно ни на что не годен. Исключения составляли случаи, когда его звали к себе и вели Духи.       Но задача у юноши была иной, ведь не получить ответ на сказанное ему нужно было, а лишь разбить тишину и скрасить разговором наверняка долгое ожидание.       Тишина напрягала и заставляла погрузиться в нерадостные размышления, от которых сейчас стоило отвлечься — не время жалеть себя.       — Ну естественно, Иккинг! — отозвался с доброй насмешкой дракон, но как-то вяленько. — Вспомни, наконец, мне больше века — я этот мир изучил вдоль и поперёк, пока исполнял последнюю волю Магнуса, так что, в отличие от некоторых, я прекрасно понимаю, куда нам нужно, — в голосе его звучала явная усталость, но он хотя бы не отмахивался от завязавшегося разговора — уже хорошо. — Другое дело — я не совсем представляю, каким образом ты в физическом своём теле туда пройдёшь, это уже по твоей части, но, надеюсь, сообразим что-то.       — Сообразить то сообразим, но теперь ты от меня не отделаешься, — злорадно пробормотал Иккинг, радуясь, что, действительно, теперь Беззубик уйти от этой беседы никуда не сможет, не со всадником на спине. — Почему ты не рассказывал о своей дружбе с Первым Императором?       Да, для него это уже давно не было ни открытием, ни чем-то шокирующим, но в первое время было по-настоящему страшно от осознания, что его Хранитель когда-то плечом к плечу (или что там у Фурий) с Магнусом Безжалостным строил Империю Огня, что именно он натолкнул тогда ещё просто Принца на его Идею, дал уверенности в своих силах.       И к чему это привело…       Нет, винить во всём произошедшем Беззубика, особенно зная теперь историю Магнуса полностью, не получалось — он просто был верен своему другу, и не видел в этом ничего плохого.       С этой точки зрения ничего предосудительного и не было.       Не придерёшься.       Но послушать мнение самого непосредственного участника тех событий было крайне интересно — что поделать, со своим любопытством Иккингу было трудно совладать, и это при всём воспитанном в нём им же самим терпении.       — А как бы ты тогда, в период начала нашего знакомства, отреагировал на это? — вполне справедливо заявил дракон, и Иккинг не мог его за это осудить, ведь всё было логично. — Ты ведь тогда был ребёнком, категоричным и жестоким, ты не принял бы помощь от соратника того, кто создал условие договора, лишившего тебя матери.       — А потом?       — Да как-то к слову не пришлось. Я хотел, чтобы ты до конца увидел всё, что мир хотел тебе показать — чтобы ты говорил обо всём, зная, что было на самом деле.       — Хотел моей объективности? — задумчиво протянул юноша, понимая, что, если так посмотреть, обижаться на друга было не за что. — Что же… Тебя можно понять, как и то, что ты берёг мои нервы. Наверное — спасибо, однако…       Тем более парень мог гордиться — имя Фурии дал не Магнус и не его наречённая спасительницей супруга, и именно он, Иккинг! Именно он связал дракона с собой особыми узами. Почти братскими…       Это уже больше, чем дружба.       Несмотря на всю эксцентричность Фурии, на всё те кардинальные отличия его морали и мировоззрения от человеческих, он всё равно был самым близким для Иккинга существом, и юноша не мог представить никого, кто знал бы про него настолько много.       Кому юный Аватар смог бы открыть свою душу до конца.       Кому открыл её…       Беззубик был его половиной, его сутью… Его Хранителем.       — Что «однако»? — вздохнул дракон.       — Одно понять не могу — как так оказалось, что Аватар Мие была уверена, что ты примешь её сторону, если ты был другом и товарищем её убийцы?       Ну, не мог он это не спросить — хотелось до конца расставить все точки над «ё», разобраться раз и навсегда и закрыть этот вопрос, тем более что это своё перерождение Иккинг откровенно не любил — эта женщина была ему неприятна.       Она оказалась слишком слаба и слепа, не сумела остановить Магнуса, когда он только начинал свой победный марш по миру. Она была непростительно инфантильной и легковерной особой, ей нельзя было доверить мир, но в то же время невозможно ей было доказать ошибочность её выводов, если она сама пришла к ним.       В общем, Аватар Мие это ограниченная, но умная и крайне упрямая особа, которая вознамерилась нивелировать дурное влияние Фурии и крови Магнуса, правда, сама она не знала — как.       Вот если бы она, вся такая светлая и добрая, пришла к нему, когда Иккингу было всего пять-шесть лет, если бы она тогда начала обрабатывать его, тогда, может быть, он бы и поверил в её слова, но… Он уже давно научился смотреть вне рамок привычного мировоззрения и без опоры на авторитеты, и поведение Мие его крайне раздражало.       Наверное, она помнила, насколько инфантильными, ей под стать, были её сыновья, и мерила Иккинга именно по ним.       Это вообще было оскорбительно!       Если уж на то пошло, он был больше похож именно на Магнуса, а не на избалованных Рига и Виена, глупцов, породивших того, кто стал потом Брандом Кровавым.       — Она рассчитывала на моё чувство вины, — хмыкнув, ответил Беззубик как-то горько. — Она не понимает, что единственное, о чём я жалею — что не уберёг сына Алаи.       Иккинг замер.       Это уже было для него принципиально новой информацией.       — Там тёмная история… — протянул он осторожно, надеясь на подробное объяснение, но опасаясь причинить своими словами боль Беззубику, ведь эта тема для него наверняка всё ещё была очень острой. — В семейных хрониках — ни слова. Только байки да песни, историческая ценность которых весьма сомнительна. Что же там случилось?       Фурия ответил не сразу.       Видимо, собирался с мыслями и в принципе размышлял — надо оно ему или не очень.       — Бранд уничтожал любую угрозу своей власти — и кузен был именно таковой. Конечно, муж Принцессы не дал бы убить сына, а отречения Императору было недостаточно. Потому в один момент Алаи потеряла супруга и сына, — произнёс дракон тихо и слишком спокойно. — Если бы она не догадалась спрятать беременную сноху, потеряла бы и внука, но здесь ей хитрости хватило. Тётю, кузину и малолетнюю племянницу, дочку Исседа, он не тронет — в знак доброй воли. Тогда же к власти на Вольном Острове до совершеннолетия Рауда пришли три главные женщины Олуха.       — Это период «Трёх»? Как в балладе? Когда три женщины растили одного сына.       Такой сюжет действительно был в одном из произведений олуховских поэтов, которые любили распевать барды при любом удобном случае — уж очень сюрреалистичным явлением всем казалось правление женщин на Олухе.       — Да. Именно. Я помогал Алаи, как мог, но этого было мало. Она увядала, и внук стал смыслом её жизни.       — Именно она была регентом?       — Да, как самая опытная и мудрая. Но Бранда, кстати, она пережила — как раз спустя год после его смерти Рауд стал Вождём Олуха, а Алаи ушла на покой.       — Они дождались смерти Кровавого и только потом, зная, что его сыновья не столь опасны, позволили Рауду стать правителем Вольного Острова… — задумчиво пробормотал юноша, размышляя вслух и восхищаясь своей прародительницей. — Умно. А остальные?       — Рина же навсегда осталась старой девой, занимаясь защитой своего народа. Джейа стала основательницей местной школы лекарей и учила этому ремеслу юных магов воды.       — Получается… Правительница, Воительница и Целительница.       Точно — как в балладе.       — Джейа была родом из Северного Племени Воды, и поэтому талант к исцелению у неё был не удивителен — для этого погибшего народа это было в порядке вещей, — объяснил Беззубик, впрочем, весьма очевидный момент.       — А Рина просто внучка Магнуса Безжалостного…       — Именно, — порадовался догадливости своего подопечного дракон. — Пираты тогда особенно расплодились в округе Олуха — Империя вытеснила их со своих территорий, и они стали агрессивными и наглыми.       — И Рина поставила их на место. Она была, в отличие от Исседа, магом огня, и её боялись не меньше, чем её знаменитого деда, — представлял Иккинг тётушку его собственного деда. — Но Бранд, кстати, зная об образе жизни кузины, не вмешивался.       — Она же наверняка была ещё одним символом силы Империи и крови Магнуса, — подсказал Беззубик.       — И, соответственно, самого Бранда.       Да уж… Интересный вырисовывался образ, эта загадочная Рина Хеддок, дочь Алаи и Зейна.       — Впрочем, редкие проблески здравомыслия не делали его менее жестоким. И Кровавым его прозвали не просто так… — продолжил свою мысль про Бранда дракон.       — Чудная история моей семьи, — в заключение заявил Иккинг.       Так, пока закрывать эту тему.       Дорассуждаются ещё… До чего-нибудь!       — Знать историю важно — это поможет избежать многих ошибок, совершённых твоими предками.       Голос Фурии был отвратительно назидательным, как у назойливого и высокомерного учителя, делавшего вид, что он умнее всех своих учеников. Впрочем, это было наиграно, и явно специально — чтобы разбить серьёзность их разговора.       Умно, Беззубик.       — А Лаура вышла замуж за Йоргенсона и стала в итоге бабушкой Сморкалы, связав тем самым самую богатую и самую знатную семьи Олуха.       — Именно.       Ненадолго повисла тишина.       Иккинг вновь ушёл с головой в размышления об истории своей семьи и судьбе отдельных её представителей, и о том, как занимательно прошлое находило отражение в настоящем и наверняка играло слишком большую роль в будущем.       В том самом, неопределённом и туманном.       — Знаешь, если так посмотреть, ничего удивительного не было в том, что Рауд, потерявший отца из-за Бранда, стал в итоге очень авторитарным человеком, — изрёк внезапно юноша, желая поделиться свой догадкой. — В принципе, воспитанный дочерью Магнуса Безжалостного парень не может быть мягким и доброжелательным.       — Ищешь причины, по которым твой отец не ладил с твоим дедом?       Что-то слишком понятливый голос у Фурии.       Он что, жалел Иккинга?       Не надо! Не надо его жалеть! Жалели жалких, а юноша искренне верил, что не являлся таким.       Хотел в это верить.       — Наверное, — согласился, вопреки всему, неожиданно даже для самого себя Иккинг. — Рауд наверняка всячески защищал Алаи, а отец — её ненавидел. Она же маг огня и всё такое, да и Лаура с Риной были такими же.       — Твой дед просто был человеком с очень тяжёлым нравом, а твой отец — не лучше, вот и столкнулись два характера, — попытался всё объяснить Беззубик. — И ни один не захотел уступать. Стоик хотел перемен, хотел карательных походов, и вопреки воле отца женился на чужеземке. А Рауд…       — Просто воспитанник Алаи.       — Да. Поэтому они и не могли ужиться. Но смерть Рауда для Стоика действительно стала ударом.       — Все мы понимаем всё слишком поздно. Наследственное, видимо.       — Кстати, мы долетели.       — Что?       — Говорю, пока шёл разговор, мы долетели до острова, на котором можно передохнуть.       — Серьёзно, что ли? Что-то быстро. Даже с учётом твоих особых способностей.       — Я особеннее, чем ты думаешь.       — Итак, привал?       — Ага.

***

      Несколько дней так и прошли — длинные перелёты и короткие привалы, во время которых не получалось полноценно отдохнуть, только наспех поесть и урвать несколько часов сна.       Чем дальше они двигались на север, тем холоднее становилось, и это было бы проблемой, не грей их, дракона и мага огня, внутреннее пламя.       Вопрос еды стоял острее — Фурии приходилось ловить им рыбу в холодном море, ведь бесконечно питаться энергией не мог даже Беззубик, а он в принципе не совсем материальная форма жизни, вообще-то — в мир духов, другой слой реальности, он проникал без проблем из любой точки пространства, но таким же образом забрать с собой живого человека, даже Аватара, он не мог — физические объекты не могли пересекать черты двух миров.       Исключением были осеннее и весеннее равноденствия, когда грань между мирами стиралась, и сильный дух мог тянуть вслед за собой в свою привычную среду обитания сколько угодно людей — как пропитание (ну, а что, Веа единственные в своём роде, что ли?) или просто ради развлечения.       С ними у многотысячелетних энергетических существ было не густо — разбивали они скуку, как могли, и, порою, с точки зрения человеческой морали делали они это чересчур жестоко.       Ещё можно было попасть в так называемый Мир Духов через один из порталов — каждый из них был на полюсах планеты, в точках, через которые протекала вся энергия обоих миров, соединяясь и переплетаясь во что-то невообразимое.       В общем, туда и лежал их путь.       На Северный Полюс.       И последний перелёт был сложнее всех предыдущих — он был самым долгим, самым изнурительным и самым сложным морально, ведь Иккинг уже не мог даже говорить с Беззубиком, вся концентрация уходила на то, чтобы держать вокруг них покров энергии, защищавший их от снежной бури.       Впрочем, это того стоило — конечной цели ведь они достигли, пусть и полностью вымотавшись.       Сильнейший холод и злобный вой ветра царили здесь.       Северный Полюс их мира полнился отчаяньем и застарелой болью — здесь явно ни один и ни два человека погибли — это место стало братской могилой целого народа, и никто не знал, что же здесь произошло, а ведь больше полувека прошло!       Но стоило им, Иккингу и Беззубику, войти в круг энергии, толком не отдохнув, их закрутил вихрь энергии, заставляя потерять сознание.