Темнота

      "Найди то, что ты любишь, и позволь этому убить тебя" - Чарльз Буковски.        Это концентрированное безумие, сумасшествие в квадрате. И им обоим это нравится.       У Джима Мориарти горячие губы и ледяные пальцы. Его взбалмошный характер и показное безумие проявляется даже в постели. Иногда даже кажется, что образ гениального психа настолько сильно смешался с ним настоящим, что и сам криминальный гений забыл, каким он может быть без своей вечной маски.       У Шерлока – бестолковые кудряшки, торчащие во все стороны, чётко очерченные скулы и выступающие ключицы. Он весь такой – длинный и нескладный, мгновенно теряющий всю свою напыщенность, стоит Мориарти прижаться губами к его шее.       Он приходит к нему почти каждую ночь. Скорее всего, это жестоко, но давно плевать. Он давно смирился с тем, что слишком слаб, чтобы отказать себе. Слишком сильна пагубная страсть. Они принесли друг другу столько горя, столько зла, что уже почти не болит. Только ноет глухо… Холодные ладони, скользящие по груди, болезненные поцелуи шершавых губ. От каждого такого прикосновения остается след, который не сойдет еще несколько дней. Но сейчас до этого нет никакого дела. Мориарти целует так самозабвенно, так властно, что сопротивляться не хочется. Шерлок позволяет ему все. И прикусывать чувствительную кожу на шее, и впиваться острыми ногтями в плечи, оставляя на них полосы, сочащиеся капельками крови. Джим безумен в своей страсти, а детектив слишком любит его (хоть и ни за что в жизни не признается), чтобы оттолкнуть сейчас. − Любишь меня? – вдруг шипит Мориарти, словно услышав его мысли. – Любишь?! Он издевается. Разумеется, Шерлок не отвечает. Джим отшатывается, толкает детектива на подушки, наваливается всем весом, прижимая, и судорожно начинает срывать с него одежду. Отшвыривает в сторону, чуть отстраняется, проводит кончиками пальцев по низу живота Холмса, зарывается в волосики на лобке, дразнит. − Перестань, − шепчет детектив. – Джим, довольно! Но он прекрасно знает, что его слова не возымеют никакого действия. Мориарти будет мучить его столько, сколько захочет. Будет подводить к самой грани, а потом болью выгонять все наслаждение, что подарил. Будет бесстыдно ласкать себя, не позволяя даже коснуться. И даже пустив, наконец, в свое тело, будет заставлять изнывать от желания и невозможности совершить хоть одно, даже самое легкое движение. Жарко. Желание настолько остро, что, кажется, секунда промедления – и тело разлетится на осколки. Шерлок сжимает кулаки и зажмуривается до ярких пятен под закрытыми веками. Он знает – одно лишнее движение, и пытка продолжится. Джим умеет причинить боль даже удовольствием. Он хрипло дышит, вцепившись пальцами в простыню. Перед глазами темно. Мориарти как-то неуверенно улыбается и, прикрыв глаза, начинает медленно опускаться вниз, плавно принимая Шерлока в себя. Тот всхлипывает, скребет пальцами по простыне, пытаясь заставить себя не дернуть бедрами навстречу криминальному гению. И вспоминает вдруг, что Джим разрешил касаться. Рука трясется, когда он смыкает пальцы на члене Мориарти. Он ощутимо вздрагивает и резко насаживается до упора. Так, что его бедра соприкасаются с бедрами детектива. От резкого непродуманного движения мышцы сжимаются, и Шерлок, забывшись, сладко стонет, подаваясь вверх. И замирает, пугаясь. Но Мориарти не наказывает. Его глаза закрыты, губа закушена, а по щеке сползает непрошеная слеза. Холмс прихватывает его за бедро, останавливает, а другой рукой жадно ласкает, пытаясь перебить боль. − Убери руку, − тяжело выговаривает Джим. – Я сам решу, двигаться мне, или нет. И когда Шерлок убирает ладонь с его бедра, приказывает: − Давай сам. Детектив выдыхает что-то благодарное, и резко двигается, вбиваясь в узкое тело криминального консультанта. Джим упирается руками в его грудь, подмахивает. Его волосы растрепались, торчат в стороны, он тяжело, со свистом дышит, закрыв глаза. − Мне нравится то, как сильно ты хочешь угодить мне, − тонкие пальцы гладят по щекам, словно успокаивая. – Молодец, Шерлок, у тебя получается. И эти слова словно срывают невидимый ошейник. Холмс с рычанием переворачивается, подминая Мориарти под себя, задирает руки наверх , пережимает запястья. Теперь ему позволено все. И почти грубо вбиваться в податливое тело, и кусать бьющуюся на шее криминального консультанта тонкую жилку… Но когда он тянется к губам Джима, тот отворачивается. − Почему? – хрипит Шерлок. – Ты же сам сказал, что тебе… − Заткнись и трахай! – криминальный гений сам подается вперед, обхватывает ногами. Сжимается, зажмурившись. И Шерлок забывает обо всем. Теперь он действительно просто трахает. Всё так, как приказывает Джим. Всё. И, может, тогда… А тот вдруг вырывает запястья, вцепляется в бедра Холмса и заставляет остановиться. Тянет на себя и шепчет в самое ухо: − Медленно. Я хочу медленно. Детектив утыкается лбом в его плечо и мягко начинает двигаться. Так, словно это их первый раз. Так, словно им нужна нежность. Уходя, Шерлок каждый раз надеется, что Мориарти что-то скажет, что хотя бы посмотрит на него, провожая взглядом до двери. Он ждет чего угодно, от «Это было восхитительно, детка» (хоть и знает, что от такого обращения его непременно стошнит), до простого «пока», сказанного тихим шёпотом. Чего угодно. И каждый раз уходит, не дождавшись. А Мориарти про себя на все лады склоняет слово «блять», до боли закусывая щёку, чтобы не попросить Шерлока остаться. И он знает, что однажды не выдержит, и скажет эти несколько чертовых слов. Однажды.