Сон и явь

Молодые господа чудили: скатали плащи и расселись не у самого костра, а чуть поодаль, возле маленькой, но разлапистой елки. Будто и не чуяли холода. Солдаты, хотя и поглядывали недоуменно, особо про барские выходки не ворчали. В конце концов, не им хозяйские плащи от комьев грязи чистить да после талого снега сушить. А слуги господские — сами вроде солдат. Что им велят, то и сделают. Вон, один из них, малый по имени Оливен, спешил от палатки с полными кубками в руках. Побежал бы, небось, если б не боялся барское вино расплескать. Солдаты следили за происходящим с тем вялым любопытством, с каким наблюдали бы за возней пчелы на клумбе. Но вот Оливен принес небольшой сверток. Молодые господа развернули тряпицу и принялись развешивать что-то на ветках. Солдаты переглянулись. - Что там такое? Не видишь отсюда? - Не видать. - Солдат потянул носом. - Но, вроде, на яблоки похоже. Как будто печеные. - Тома, а глянуть не хочешь? - Можно и глянуть. Тома встал, будто разминая затекшие руки-ноги, и прошелся среди разведенных костров. Вернувшись, он сел возле своих товарищей и почесал в затылке. - Точно, яблоки. Только будто и не печеные даже, а в меду сваренные. - Господские штучки, - буркнул один из солдат. - Вкусно, наверное, - мечтательно протянул новобранец Риго, растягиваясь на расстеленной прямо на снегу рогоже и устремляя взгляд в ночное небо. Тот, кто ворчал про "господские штучки", с сомнением посмотрел на него. - Парни, - немного помолчав, произнес Тома. - А у Полетты наверняка ведь яблоки припасены. Воцарилось молчание. Риго приподнялся на локте и посмотрел в темноту. Ничего было не видать, но уж повозку маркитантки-то солдат всегда сердцем учует. - И мед должен быть, - дрогнувшим голосом проговорил ворчун. - Пошли! - после секундной паузы скомандовал Тома и решительно поднялся с места. Рауль насадил яблоко, покрытое душистой оболочкой, на кончик ветки, и осторожно убрал руку, проверяя, хорошо ли держится украшение. Конечно, елка должна была стоять в доме, на столе. Но маленькая елка, которую молодые люди нашли на окраине лагеря, была так хороша, что у Рауля не поднималась рука срубить ее. - Вроде бы, это придумал Лютер, - объяснил он де Гишу. - Не хотелось бы, чтобы отец Тибо на нас бранился. Капеллан скорее заметил бы елку под открытым небом, чем в палатке, но де Гиш, прекрасно понявший, в чем дело, сделал вид, что поверил. Сейчас, когда уже близилась полночь и яблоки, сваренные в меду, были развешены по веткам, де Гиш вспомнил об этом разговоре. - А что именно придумал Лютер? - поинтересовался он. На пальцах оставались следы меда, и он разглядывал свою руку, раздумывая, отереть ли ее снегом или все-таки украдкой слизнуть сладкие потеки. - Ставить елку для украшения, - сказал Рауль. - Мне рассказывали, что однажды в Сочельник он возвращался домой, и увидел, как на ночном небе прямо над верхушками деревьев мерцают звезды. Он подумал, что это удивительно красиво. И поставил еловую веточку у себя дома и украсил ее, как напоминание о Вифлеемской звезде, указывающей путь. Де Гиш ничего не успел ответить. - А мне другую историю рассказывали, - прозвучал у молодых людей над головами басовитый голос капеллана. Рауль и де Гиш, вздрогнув, обернулись. Отец Тибо стоял над ними, сложив руки на тучном животе, и разглядывал елку. Молодые люди вскочили. Рауль надеялся, что в темноте не слишком бросится в глаза краска, залившая лицо, и даже повернулся к костру спиной. Отец Тибо огляделся, ногой пододвинул к елке седло, лежавшее ближе к костру, и с кряхтением опустился на него. Де Гиш, поколебавшись мгновение, снова сел. Рауль еще немного постоял, но в конце концов последовал примеру друга Коротенькие руки капеллана исчезли в рукавах, но отца Тибо это устраивало: так меньше покусывал холод. Он поерзал, удобнее устраиваясь на седле, подтянул подол рясы подальше от снега и заговорил: - Я слыхал историю о вдове. Было у нее много детей и мало денег. Даже крышу залатать им было не на что, и в хижину частенько залетали капли дождя. А однажды ветер забросил в дом маленькое семечко. Оно упало на земляной пол и проросло, а потом и пустило корни. Дети, когда увидели росток, обрадовались. "У нас будет свое деревце!" - говорили они. И верно, к Рождеству уже небольшое деревце стояло в их доме. А в праздничную ночь из всех углов вылезли пауки. Они долго бегали по веткам, и к утру вся елка была сплошь оплетена паутиной. - Брр, - передернулся де Гиш. Отец Тибо бросил на него строгий взгляд и продолжил: - Когда наутро вдова и дети проснулись, то замерли от восхищения: в солнечном свете, проникавшем в хижину и сквозь окна, и сквозь прорехи в кровле и в стенах, паутина заиграла золотом и серебром. И, представьте, с тех пор в этом доме не переводились деньги. Он шумно вздохнул и медленно поднялся на ноги. Рауль протянул руку, стащил яблоко с ветки и протянул ему. Отец Тибо улыбнулся. - Спасибо. Грешен: люблю сладким похрустеть. Он снова вздохнул, посмотрев на свой объемистый торс, и неторопливо зашагал в темноту, перемежающуюся яркими островками костров. Хрустеть отваренным на меду яблоком не получалось, но, похоже, удовольствия это ему не испортило. Рауль посмотрел на свою руку и облизнул кончики пальцев. Де Гиш тут же последовал его примеру. - А кто придумал дни отсчитывать? Ну, месяцы, первое января... Кто-то из известных ведь, нет? - спросил он. - Юлий Цезарь, - ответил Рауль. - О господи, точно. Хоть бы д'Арменж не услышал, он же сам мне столько раз твердил. Молодые люди оглянулись на палатку. Д'Арменж топтался у входа, бросая трагические взгляды на воспитанника, сидевшего едва ли не на холодном снегу. Рядом с таким же страдальческим видом вздыхал Оливен. - А есть еще какие-нибудь обычаи? - спросил де Гиш. - Не знаю. - Рауль смотрел на елку. Паутины, конечно, не было, но на иглах поблескивали снежинки. - Можно самим придумать. - Загадать на ночь желание? - Такой обычай наверняка уже есть, - сказал Рауль. - Но загадать, конечно, надо. Он загадал желание сразу, а потом, уже сворачиваясь под одеялом в палатке, повторил его про себя еще раз - чтобы оно по-настоящему было загадано на ночь. Во сне ему снился человек, который медленно шел по дороге вдоль хвойного леса. Стояла темнота, но путника было видно очень хорошо. Возможно, потому что над верхушками деревьев светили звезды. Рауль торопился за ним, собираясь спросить что-то очень важное. Наконец путник обернулся. Неожиданно оказалось, что он стоит очень близко. - Де Граммон уже в лагере? - спросил он хорошо знакомым голосом. Глаза Рауля широко открылись. - Простите, Рауль, - произнес Атос, стоявший у самого входа в палатку вместе с Оливеном. - Я все-таки разбудил вас. Рауль озадаченно смотрел на него. - Вы? А как... А когда... - Я только что приехал, - улыбнувшись, ответил Атос. - Решил проведать вас на Рождество. Рауль широко улыбнулся и начал выбираться из-под одеяла. Радость развеяла легкое чувство досады: он так и не узнал, явился ли ему граф в ответ на загаданное желание увидеть во сне своего отца, или это произошло только наяву.