Цветные карандаши

      В кабинете стоял полумрак. Необычно для подобного места. Ни удручающе-белых обоев, ни картин с лесными пейзажами, ни даже мягкой кушетки для удобства пациента. Мне предоставили обычный стул у окна и сказали ждать доктора. Всё, как обычно. Этот изувер любит заставлять меня ждать, я в этом убеждена, как и в том, что блондинистая секретарша не просто так принесла мне не чуть тёплый кофе, а горячий. Ждать придётся долго.       Здесь всегда слишком тихо для больничного помещения. Не слышно детских криков и жалоб глуховатых бабулек. Частная клиника – это удобно с некоторой точки зрения. Плотные портьеры защищают от солнечного света, который в последние дни стал раздражать не на шутку. Взгляду не на чем зацепиться, кроме пронзительных глаз доктора и небольшого органайзера с карандашами для тестов. В этот кабинет меня приводят с тех пор, как я стала срывать сеансы, жалуясь на обстановку. Меня сбивали с толку глупые абстракции на обоях, слишком яркий светильник, запах старых энциклопедий в стеллажах, врачебные грамоты, намекающие на то, что здесь вам способны грамотно прочистить мозги за грамотно уплаченную сумму.       Смакуя свежий кофе, я любовалась простотой нового окружения. Давно бы так, ей-богу. Чистый бледно-зелёный цвет обоев и ненавязчивый сумрак радовали больше всего.       – Ну привет.       Чуть вздрогнув, я обернулась на стоящего в дверях человека, чьё лицо уже не раз снилось мне в кошмарах. Я уже не раз говорила, что легко пугаюсь, когда ко мне так подкрадываются, так что ему повезло в этот раз, что чашка с горячим напитком уже опустела.       – Привет, док. Садись, располагайся.       Добродушно усмехнувшись, мой психолог прошёл к своему стулу, но садиться не стал. Он задумчиво посмотрел мне в глаза, чуть наклонив голову, а потом вдруг резко развернулся к окну и распахнул шторы, впуская внутрь комнаты яркий полуденный свет. Я, обомлев, но стараясь не подавать виду, пыталась успокоить сердцебиение и не щуриться с непривычки.       – Так мы с тобой будем на равных. Мне будет светло, а у тебя останется эта скучная обстановка, которая тебе так нравится.       – Что ж, тебе виднее, – я полезла в сумку и демонстративно нацепила на нос свои солнечные очки, с удовольствием наблюдая за сползающей усмешкой дока. – Так о чём мы сегодня беседуем?       – Сегодня решаешь ты. О чём бы тебе хотелось поговорить? Может быть, тебя беспокоит что-то?       – Сейчас меня ты беспокоишь…       – Не начинай. Ещё и пяти минут не прошло.       – Мне теперь острить по расписанию?       – Мы это уже обсуждали.       – Хорошо, – я глубоко вздохнула, задумавшись на минуту о том, что меня волновало в последнее время больше всего остального. – Я говорила, что мой брат – тот, что в Чехии – позвал нас в гости?       – Да. Ты всегда очень воодушевлённо говоришь о нём.       – Конечно. Мы были неплохими друзьями, пока он не свалил от нас.       – Он уехал учиться и не захотел возвращаться обратно в нашу страну. Здесь нет ничего удивительного.       – Я знаю это. И я не виню его ни в чём. Просто… Дело-то даже не в этом. Ты знаешь, я сейчас почти безвылазно сижу дома. И не могу никого видеть. Я не хочу никуда ехать, не хочу, чтобы брат увидел меня в этом состоянии. Только не он.       – Мы и об этом уже говорили. Такая встряска пойдёт тебе на пользу, а…       – Не пойдёт, нет… – я не знала, как выразить мысль правильно, чтобы в очередной раз не запутаться. Видимо, это ясно отразилось на моём лице, и док продолжил:       – Ты не выполнила задание, что я тебе давал на неделю?       – Я начала. Но потом стало хуже, и я бросила. На время. Не смогла себя заставить.       – Я и без того смягчил условия. Тебе всего лишь нужно было выходить во двор каждый вечер на полчаса. Это немного.       Я опустила взгляд на чистые листки бумаги рядом с цветными карандашами. Он снова пытается разбудить чувство вины… Что ж, пусть думает, что я и вправду чувствую себя виноватой.       – Извини. Я попробую сегодня ещё раз. Правда, – сказала я, глядя на доктора через просвечивающие стёкла тёмных очков.       – Хорошо, – его взгляд смягчился, и он якобы незаметно кинул взгляд на наручные часы. – Так… Хочешь обсудить ещё что-нибудь?       – Да. Только… можно я буду говорить и рисовать? Это помогает думать.       – Разумеется.       Я взяла синий карандаш и принялась выводить круги по краю листка. Карандаши были хорошо наточены, так что я старалась надавливать не сильно, чтобы не сломать грифель.       – Я, быть может, уже говорила это. Но меня это беспокоит с каждым днём всё сильнее.       – Это не что-то в стиле «мне не нравится твоя причёска»?       – Нет. То есть, да. Причёска, конечно, отстой, но я не о том, док, – тонкий синий стержень всё же сломался, и я взялась за жёлтый цвет. – Есть кое-что глобальное… Ты не философ, конечно, но должен вникнуть.       – Продолжай.       – Тебе не кажется, что всё, что происходит и когда-либо происходило, абсолютно не имеет смысла? Ни в том, что творится в мире, в политике, в жизни общества; ни в том, что ты ходишь на свою дерьмовую работу и слушаешь зажравшихся нытиков; ни даже в искусстве, красоте, и в природе нет смысла. Они не имеют никакой ценности в масштабном плане. Оно есть, оно развивается и изменяется, но неизменно издыхает, так и не поняв, зачем оно существовало…       – Но ведь нам это знать вовсе необязательно, чтобы жить себе спокойно и радоваться. Ты несёшь бред.       – А ты проявляешь халатность! – я отбросила поломанный жёлтый карандаш и сняла очки, раздражённо вглядываясь в глаза напротив. – Тебе не хочется меня слушать, потому что знаешь, что по большому счёту ни к чему это не приведёт. Но ты знаешь, знаешь же, что я права. Мне плевать, что у тебя сейчас обеденный перерыв. Ты обязан меня выслушать до конца.       Док, кажется, смутился от резкой перемены моего настроения и только кивнул. Я, взяв красный карандаш, стала обводить свою несуразную абстракцию на листке.       – Всё наше существование похоже на этот незамысловатый рисунок. Кому-то он может показаться красивым, ценители подобного искусства даже откопали бы там какое-то значение, смысл. Вот погляди. Эта бардовая жёрдочка на рисунке – ты, док. Как думаешь, она сама по себе влияет на композицию? Ни хрена, скажу я тебе. Она скорее даже портит общее настроение картины. Тут можно привести простой пример из жизни. Ты уже около месяца спишь с блондинкой, что сейчас копошится за дверью, а твоя жена думает, что у вас идеальные отношения. Она слепо верит, что вот эта бардовая херня идеально дополняет рисунок, а на самом деле…       – Хватит! – Я подняла спокойный взгляд на дока, чьи глаза не предвещали ничего доброго. – Сеанс окончен. Проваливай.       – Ты что, даже не будешь убеждать меня в обратном?..       – Я сказал, время вышло! – У него слегка тряслись руки, но он пытался себя контролировать, не вставая со своего кресла и не вышвыривая меня за дверь силой. – Я запишу тебя к другому специалисту и скажу, что мне не удалось добиться улучшений.       – Как скажешь, док, – я поднялась со стула и резко приблизилась к его лицу. – Ты только имей в виду, что как бы ни было бессмысленно всё наше существование, ты, мой дражайший психолог, по своей никчёмности и бесполезности обскакал бы многих.       Тут красный карандаш, крепко зажатый в моей руке, внезапно воткнулся в правую кисть застывшего на месте доктора, а я, схватив сумку и заливаясь смехом от его пронзительного вопля, выбежала из опостылевшего кабинета.       Больше мне кошмары сниться не будут.