В мире животных

Оно поселилось в покоях Эмиссара Кварата в третий день месяца Осенней Тьмы. Сперва Оно засело в тёмном уголке и просто смотрело. Оно казалось кусочком тьмы в светлом кабинете Эмиссара. Оно смотрело. И нервировало. На первый день Эмиссар Кварат допустил пять орфографических ошибок в одном проекте приказа. На второй день в его кабинете повяли все привезённые из Сильванести декоративные осинки. Может Оно ими и не питалось, но соседства осины не выдержали. На третий день Эмиссар Кварат понял, что так жить нельзя! Эмиссар уважал право на жизнь всякой божьей твари, но полагал, что если выбор идёт вразрез с его жизненной позицией и личным пространством, то этому праву следовало закончиться. Особенно если тварь внешне была в градации от "так себе" до "чудище преужасное". Но Эмиссар Кварат так просто никогда не сдавался! И сейчас сдаваться не собирался. Потому перебрался в беседку, поближе к природе и кустам серебрянок. Жрецы косились на него задумчиво, послушники — с суеверным ужасом. Кварат потел под жарким истарским солнцем и пил слабое эльфийское вино литрами, периодически гоняя из-под ног наглых и золотых шестилапых котов, считавших сад и прилегающую территорию своей. На четвертый день Эмиссар Кварат поймал за пуговицу какого-то послушника и отправил за главными орудиями изгнания тёмных тварей из кабинетов эльфийских Эмиссаров: шваброй и тряпкой. Послушник поморгал на него из-под толстых стёкол очков и покорно ушёл. И не вернулся. Эмиссар нашёл его спустя три дня, на кухне, где два ветерана отпаивали бедолагу неким пахучим кактусовым пойлом и прикармливали сушеными по лосаркумскому рецепту ящерицами. При виде Кварата послушник залепетал что-то нечленораздельное, сконфузился и робко, тихо заплакал на плече у собутыльника. Кварат был настолько удивлён, что никаких репрессивных мер принимать не стал. Только ушёл в глубокой задумчивости. На седьмой день Эмиссар осознал, что виделся с ванной последний раз неделю назад (отчего младшие жрецы как-то тревожно к нему принюхивались), да и ночевать под открытым небом, как завещали предки, уже порядком надоело. Больше всего Эмиссара раздражали, впрочем, не ночевки под присмотром Солинари, а считавшие себя хозяевами сада котики. Будь у них, скажем, четыре лапы или две, Кварат отнесся бы к хождению по нему этими лапами с пониманием. Хотя нет. Не отнёсся бы. Но топотание сразу шести лап полагал покушением на его здоровый сон и душевное равновесие. Кроме того, у Эмиссара были к ним личные счёты. Он ещё не забыл надкусанную ворону, чьи скрюченные грязные лапы торчали над горой его чистеньких изящных свитков. Ученичество у Лоралона готовило Кварата ко многому. К гражданской войне, государственному перевороту и очередному локальному Концу Света. Но не к тому, что начало твориться в Храме с появлением новой Эфисы. Иногда Кварат даже ностальгически вспоминал прежнюю Эфису, Илисту. Новая же, хоть и похожая на покойную Эфису внешне, была совершенно невыносима и совершенно точно виновата во всём том, что происходило с Кваратом. При её непосредственном участии Храм из величественной жреческой обители стремительно превращался в зоопарк. А Его Святейшество Белдинас мало того, что не противился, но и напротив, всячески поддерживал появление всё новых и новых мохнатых и пернатых в Храме. На суровый взгляд Кварата Первая Дочь оправдывалась, что в детстве ей не разрешали держать дома животных, отчего приходилось дрессировать блох и тараканов. А Король смотрел жалобно, и Эмиссар сразу вспоминал, что в горном храме, где тот прожил большую часть детства и юности, даже тараканов не было. Король хотя бы предпочитал живым птицам механических. Кроме котиков на территории Храма обитали ещё белые истарские собаки. Существа мохнатые, мокроносые, с вислыми ушами и длинными хвостами. И настолько умные, что, как подозревал Кварат, именно поэтому не разговаривали. Одна такая, белая сука Няня, служила при Эфисе личной посыльной, а так же телохранительницей и персональной грелкой. Помимо собак, против которых Кварат ничего не имел, в Храме обитали ещё цикады. Храм, конечно, охранялся, но цикадам было как-то параллельно. И ещё обезьянки — маленькие твари, очень напоминающие кендеров. И белочка одна — Кварату после шестого литра вина за день мерещилась. Хорошо хоть последних москитов в Истаре повывел как раз Его Святейшество Белдинас, когда вступил на престол. В то время Эли было ещё не зазорно по зову своих детей бороться с крысами, тараканами и прочей гадостью, портящей жизнь и кровь честным эльфам и людям. Впрочем, конкретно москиты Кварата никогда не беспокоили: при Семионе и Курносе они Кварата опасались (жрецы постарше, заставшие те времена, едко добавили бы, что не опасались, просто брезговали), а потом их выселили из Истара обратно в дикие джунгли. На восьмой день Кварат был согласен не то, что на помощь Ордена Божественного Молота, но даже Божественного Тапка, ежели бы таковой нашёлся. Как назло, Орден гонял чемошитов где-то на границах Империи и явиться для спасения Эмиссара не мог. То есть, можно ещё было позвать... то есть, приказать вызвать Матушку. Матушка была сурова, необъятна и строила храмовых служек на зависть Великому Маршалу. Конечно, традиции Империи гласили, что негоже женщине держать в руках тряпку и тем паче швабру, ибо что есть швабра, как не символ прославленного Копья Хумы? Да и уборка, как дело тяжелое, в Истаре с самого основания не была женским делом. Но Матушка плевать хотела на традиции, а когда она хотела на кого-то плевать, этому кому-то следовало помолчать и утереться. Отбытия обязательной послушнической повинности на ниве ведра и тряпки Кварат в связи с эльфийским происхождением и заступничеством Лоралона некогда избежал, но одни только её брови и зычный голос наводили на Эмиссара неведомый ему обычно трепет. Да что там! Она даже Семиона Чётвертого могла согнать с трона, чтобы не мешал ей намывать полы. Пожалуй, засядь на стене в покоях Кварата сама Тёмная Госпожа Такхизис о всех своих пяти головах, Матушка прикрикнула бы на неё: "Чего расселась, хвост подбери", и преспокойно продолжила махать тряпкой. Но это была совсем крайняя мера. Прямо-таки роспись в своей несостоятельности. А на десятый день у Кварата созрел план. Ужасный. Коварный. Эли бы не одобрил. Кварат хотел столкнуть лицом к лицу две свои главные проблемы: Это и Эфису. И посмотреть, кто выйдет победителем. *** Вне зависимости от исхода поединка, одной проблемой у Эмиссара Кварата должно было стать меньше. Вдохновив себя этой мыслью, Эмиссар собрался с духом и наведался в ванную, где старательно оттёр с себя следы ночевки на свежем воздухе и кошачьи слюни. Сладкую месть следовало вкушать чистым. Затем Эмиссар вызвал послушников и, разнообразия ради, велел нести лимонад. Под который, похрустывая быстро тающим льдом, написал официальное письмо Первой Дочери, в котором приглашал её для обсуждения важных государственных дел в свои покои. Она точно должна была на это купиться. Оставалось только затаиться и приготовиться наблюдать за схваткой века с заранее заготовленной удобной позиции. Кварат занял место в первом ряду (за поворотом коридора). И фигуру в белом заметил раньше, чем она заметила его. Эфиса была как всегда пунктуальна. Эмиссар выжидал. Скрипнула дверь. Он выглянул и успел заметить, как мелькнул подол белого одеяния, и дверь за Эфисой закрылась. Кварат затаил дыхание... И расплылся в улыбке, услышав переливчатый визг. Теперь можно было чувствовать себя отмщённым. За всё: за кошек (не иначе как Эфиса дрессировала по... божьих тварей, чтобы они спали на свитках Кварата), за внимание Их Святейшества, за колкости и чай с жасмином, который Кварат ненавидел всеми фибрами эльфийской души. Но переполнившая всю его сущность радость была недолгой. Ровно до перестука каблучков: из бокового коридора выплыла в пене кружев и аметистов... Первая Дочь. — А кто тогда?.. — робко спросил Кварат не то у неё, не то у Эли. — А как же?.. Визг повторился. Страшная догадка закралась в эльфийскую душу Эмиссара. Кварат побледнел и, перехватив свиток, как дубину народной войны, ринулся в облюбованные Этим покои. Он давно не был истинным жрецом, только клириком, но одной волшебное слово всё же знал. И слово было "СТРА-А-А-АЖА-А-А-А-А!" *** — Не могу я с ним так, — сказал всё ещё бледный и нервно вздрагивающий Белдинас. — Всё-таки тварь божья. Кварат, напоминавший всем своим видом ходячий и не очень свежий труп, стеклянным взглядом таращился на Эфису. Точнее на то, что сидело на её руках. Смотрело на Кварата сотнями маленьких хищных глазок, на дне которых притаились бездны коварства. И плотоядно щёлкало челюстями. — Препоганая, но божья, — вздохнул Белдинас. — Нет-нет, маленький, они не про тебя, — сказала Эфиса, прижав Это к груди. — Смотрите, какой хорошенький, какой пушистенький. Глазки какие славные. А лапки какие! Эмиссар и Король содрогнулись. С точки зрения Кварата лапок и глазок у твари был явный перебор. Маленьких, противных, мохнатых лапок. — У меня в детстве был ручной паук, только поменьше. Матушка не разрешала завести собаку, вот я и завела паука. Он жил у меня под кроватью. Я даже научила его команде "Сидеть", — сказала Эфиса мечтательно. И посмотрела на Святейшество жалобно-жалобно: — Ох, можно я оставлю его себе? Государь Белдинас перевёл смущённый взгляд с Эфисы на Кварата. — Только через мой труп, — твёрдо сказал Эмиссар Кварат. *** Паук Пушок очень быстро прижился в Храме. Чёрная многолапая тварь с завязанным крест-накрест бантиком на пузе стала для Эмиссара Кварата кошмаром наяву. И ладно бы Пушок нежился на подушках в покоях Первой Дочери, сверкал многочисленными мелкими глазками с её колен на торжественных застольях и жирел, как положено по статусу нормальной домашней скотине. Но нет. Со временем Пушок научился перекусывать поводок, сгрызать бантик и отправляться гулять, наводя ужас, по коридорам Храма. Он кусал за пятки степенных пышнотелых жрецов, скалился и щёлкал жвалами на хмурых стражей, а однажды даже напал на карлика-мастера, пришедшего с очередным даром к Королю. Эфиса находила коварную тварь по многоголосому визгу и сдавленным крикам, и уносила маленького, бедненького, которого все норовят обидеть... Кварат и правда пытался: шваброй и святым благословением. Швабру паук надгрыз, а благословение было ему, как мохнатому мамонту утиная стрела. Или дело было в самом благословителе? Единственным существом в Храме, которое наводило ужас на самого Пушка, была Матушка. Она одна не стеснялась объяснить ему при помощи ведра и тряпки, кто тут главный, а кому по команде надо поднимать ноги и не топтать чистый пол. После столкновений с Матушкой мерзкая восьмилапая тварь находила спасение под юбкой Эфисы и ябедничала оттуда на всех, кто смел обидеть слабенького и пушистенького его. Впрочем, небольшая польза от премерзкой твари всё-таки была. Святейшеству явно понравилось использовать его на официальных застольях вместо собаки. Истарские псы были слишком осторожны, чтобы принять из рук любимого хозяина глаз или ещё подрагивающее щупальце какой-нибудь очередной страховидной закуски. И Кварат их в этом отлично понимал. А вот паук, выкобенивающийся над мышами и лягушками в своей миске, отлично приманивался под столом на всю эту гадость и радостно её сжирал. От щёлканья жвал Кварата мороз продирал по коже. Впрочем, Эмиссар Пушка тоже подкармливал. Самыми сомнительными, на его взгляд, яствами. В тщетной надежде, что чем-нибудь этаким паук всё-таки подавится, а там и издохнет. Этим примерным поведением Пушок и заслужил право присутствовать на вечерних чаепитиях в покоях Первой Дочери. Где и проявил свою коварную сущность во всей красе. А Кварат предупреждал. *** Всё-таки на свете существовали существа (за вычетом эльфов, грифонов и Короля-Жреца), к которым Кварат относился если не нормально, то хотя бы терпимо. В отличии от обитателей зверинца, по недоразумению называемого до сих пор Храмом Эли, эти существа были умны, исполнительны, чистоплотны, вдобавок к тому не имели привычки гадить на ценные свитки и точить когти об обивку любимого кресла Эмиссара. В общем, Кварат не имел ничего против механических птиц, изделий карликов из Фальханы, поставляемых ко двору специально для Короля. А вот против мохнатого паука, даже перевязанного бантом, как подарок на праздник Середины Зимы, восседающего на подушке перед миской со свежей лягушкой, очень даже имел. — Новый экземпляр, — похвалился Его Святейшество, почесывая золотые перья птицы. В отличие от Кварата, он птиц любил всяких. И всё ещё не простил Первого Маршала за недавно сбитую родственницу механического сокола, отправленную тому с посланием. В этот момент Пушок попятился. То ли пятился он недостаточно быстро, то ли птица среагировала на движение. Сокол оправдал старания мастеров и оказался куда более похож на настоящую птицу, чем от него ожидалось. Клубок из птицы с золотыми перьями и паука, перевязанного бантиком, покатился по столу, урча, клекоча и щёлкая. Полетели в разные стороны чашки и блюдца. Невероятным усилием Государь успел убрать с пути клубка тарелочку со свежими вафлями. — Пушок! — воскликнула в ужасе Первая Дочь. — Глотай его! — азартно заорал Кварат. Сапфировые глаза сверкнули таким пониманием, какого от механической птицы Эмиссар никак не ожидал. С победным кличем сокол проглотил Пушка. Из клюва остался торчать только кончик сиреневой ленты. — Вот и всё, — сказал Государь Белдинас с немалым облегчением. Эфиса всхлипнула. Металлическая птица вдруг издала ещё один крик, на этот раз похожий на болезненный стон. А потом её стошнило. Сперва бантиком, а потом порядком помятым, но живым Пушком. С интригующим "пух" и не менее интригующим "пшшш" Пушка окутало облако дыма. А потом дым рассеялся, явив миру, недоумевающей Эфисе и остолбеневшему Королю-Жрецу старца весьма почтенных лет, не потрудившегося прикрыть дряблые телеса не то, что набедренной повязкой, но хотя бы ладошкой. Старец подбочинясь стоял на столе среди фарфоровых чашечек, и по ноге его медленно стекало варенье. — А вот и я, — бодро объявил старец, фривольно подмигнув стремительно бледнеющей Эфисе. — Кстати, не сходить ли нам в Бездну?